Входя в жилище дяди Феди Капустина, вы попадали из холодных сеней в кухню с печью, слева за открытым, без двери, широким проёмом была комната. В кухне напротив печи стояла у стенки койка, на ней спал я, квартирант.
  Накануне 7 ноября 1971 года в Казань, после густого снегопада и морозца, нахлынуло тепло. С крыши жилья учащённо закапала вода, оказалась она и под полом. Его доски лежали некрепко и неплотно одна к другой, при движении по ним одни доски разъезжались, открывая щель, другие же при этом смыкались.
  Ночью раздался поразительно неожиданный звук, который вы можете услышать, только находясь около пруда или болота летом. Раздалась звучная лягушачья трель. Уточняю: не кваканье, а именно трель, я попытаюсь её условно передать как:
  – П-т-р-р-ю-уууууу...
  В комнате на кровати, стоявшей изголовьем к проёму в кухню, спали дядя Федя и его жена тётя Поля. Трель повторилась, и проснувшийся дядя Федя сказал:
  – Хули это?
  Пошевелилась тётя Поля, бормотнула:
  – Лягва.
  – И то, чай, не собака! – высказался дядя Федя тоном насмешки над услышанным.
  В комнате на диване лежал их сын Витёк – пьяный, он был беспробуден. Лягушка же вновь подала голос, он звучал из-под пола между печью и моей койкой.
  – Отогрелась, в воде ей удобство, спать не даст! – веско изрёк дядя Федя. Помолчав, велел жене: – Чайник ещё горячий – свари её!
  Тётя Поля слезла с кровати, шагнула в кухню, включила свет. Взяв с печи чайник, тяжело опустилась на четвереньки. Её обтягивала тесная рваная ночная рубашка, из прорех выпучивалась телесная мякоть. Тётя Поля выжидала. Когда грянула трель, сказала: – Вон где! – и двинулась по разъезжавшимся и смыкавшимся доскам пола к намеченной щели. В неё полилась струя из чайника.
  Дядя Федя, лёжа ничком на кровати в комнате, закурил и, опираясь на локти, смотрел в кухню. Опять зазвучало:
  – П-т-р-р-ю-уууууу... – левее того места, над каким держала чайник тётя Поля.
  Её муж, охваченный азартом болельщика, нервно затянулся и, выдыхая дым, рукой с папиросой указывал:
  – Ползи туда!
  Тётя Поля переместилась влево и в щель, которая открылась, направила струю кипятка.
  – Припекло тя? – адресовала вопрос лягушке.
  – Погоди вставать-то! – приказал жене дядя Федя, куря в напряжённом ожидании.
  Трель грянула метрах в полутора впереди тёти Поли.
  – Вон где! – указал муж рукой с зажатым меж пальцами окурком.
  Жена поползла к месту, где на сей раз обнаружило себя голосистое существо.
  – На-ка! На-ка! – со страстью прошептала под журчанье струи.
  С минуту спустя опять зазвучало жизнерадостное:
  – П-т-р-р-ю-уууууу… – оно грянуло из-под пола в полуметре позади тёти Поли.
  – Уходит, блядь! – с ненавистью проговорила она, поворачиваясь на четвереньках.
  Ещё с четверть час ползала по колеблющимся доскам пола, лила кипяток в щели под команды мужа:
  – Да не сюда, вот туда!
  Потом заключила горестно:
  – Кипяток остымши! – с трудом встала, поставила чайник на печь и вернулась на кровать.
  Было тихо, но я чувствовал некую робость тишины. Хозяева явно не спали. Тягостно тянулись минуты: казалось, вот-вот ударит трель. И она ударила.
  – Всё одно я тя победю! – яростно выговорил дядя Федя, перелез через жену и сошёл с кровати: высокий, худощавый, сутуловатый, в белых рубашке и подштанниках.
  В кухне взял с полки полуторакилограммовый пакет крупной соли, высыпал почти всю её на пол, затем, переступая по доскам и таким образом открывая щели, веником смёл в них соль.
  Трель не возобновилась.