Шестнадцатилетним гимназистом отец Гергенрёдера участвовал в гражданской войне на стороне белых. Тогда ещё не было паспортов, и поэтому впоследствии «органы» не разоблачили очередного врага народа. Однако от семьи он ничего не скрыл. Хорошо знавший жизнь человек, к тому же наделённый редкостной памятью, он нашёл в сыне благодарную аудиторию. Книга повестей «Комбинации против Хода Истории» (заметим прописные буквы во фразе Ход Истории) написана по мотивам многократно слышанного в домашнем кругу. Всё это мы узнаём из послесловия, причём Гергенредер отмечает, что отец описывал события с абсолютной достоверностью, включая имена участников, которые теперь тоже воспроизведены с документальной точностью. И сам он, и рецензент, слова которого он вынес на последнюю страницу обложки, подчёркивают, что перед нами «вовсе не вымысел», а быль. Но мы позволим себе не поверить этому заявлению. Если бы Гергенрёдер только расшифровал магнитофонную запись, то и тогда между книгой и опубликованными «былями» стоял бы автор. Хорошо видно, как ищет он манеру письма, меняя её от повести к повести: то полудневниковые заметки, то романтическая новелла, то сказ под Пришвина или Бажова. Но главное — изобилие деталей и диалогов, которые не могли быть известны посторонним. Речь, следовательно, может идти лишь о правдоподобии, о мастерски созданной иллюзии реальности. Что бы ни говорили окружающие, у самого Гергенрёдера не может быть на этот счёт никаких сомнений, но он, видимо, думает, что достижение его будет оценено выше, если он выдаст картину за фотографию. Заслуга Гергенредера именно в том, что он обманул читателя, притворился передаточной инстанцией, как бы секретарём отца, а не автором.
      Желание устраниться от своего сочинения тем более любопытно, что «Комбинации против Хода Истории» — самая сильная книга Гергенредера. Драматические сюжеты разработаны в ней с большим искусством, отсутствует натурализм, ослабляющий эффект его романа «Грация и Абсолют» и некоторых рассказов (а возможностей для плакатного описания жестокости и эротических сцен было здесь более, чем достаточно), персонажи, хотя и схематичны (в том смысле, в котором они схематичны, например, в новеллах Джека Лондона), не совершенно одномерны. Сославшись на источник, Гергенрёдер всё же не выпустил в свет мистификацию в духе «Повестей Белкина». Скорее он приблизился к жанру саги. Много веков исландцы рассказывали и переписывали истории о заселении их острова, о распрях между первопоселенцами и их потомками, об их обогащении и разорении, любовных коллизиях и странствиях. И их повести тоже выглядели слепками с действительности. Люди относились к каждому слову в них, как к документу, и лишь сравнительно недавно была разрушена вера, что саги — это хроники, донёсшие до нас показания очевидцев. Утрата веры в подлинность саг была воспринята многими исландцами чуть ли не как национальная трагедия. Но мы, научившиеся отличать историческую правду от художественного вымысла, понимаем: фон, на котором разворачивается действие повестей Гергенрёдера, достоверен; остальное же всё придумано, и придумано мастерски. В Гергенредере нет ничего от практиканта, предавшего гласности материалы фольклорной экспедиции; он опытный беллетрист, превративший этот материал в художественную литературу.
      Хотя почти все события в книге увидены глазами юного участника Белой армии, выведенные Гергенредером персонажи не делятся на чертей и ангелов. Даже Митрофан Пудовочкин, уголовник и садист, классический пахан, командующий отрядом красногвардейцев, а на самом деле бандой головорезов, не глуп и не прост, но о красных в книге сказано мало: мы их видим либо в бинокль, либо в цепи, атакующей или рассеянной, то есть всегда в толпе. В фокусе же белые. Всего повестей в книге шесть. Первые две написаны на тему, которую можно определить: «Человек не игрушка обстоятельств и следует только голосу собственной совести». Убийца белогвардейца приходит служить в отряд, в котором один из солдат — брат убитого. Гениальный провокатор-шпик губит целую когорту социалистов, но у власти оказываются большевики, и он предлагает себя эсерам (по недальновидности мстящим своему старому врагу, вместо того чтобы использовать его), так как видит в большевиках ещё большее зло. В романтике этих повестей и их привлекательная сторона, и их слабость; мы с недоверием воспринимаем бескорыстные порывы, да и программный тезис Гергенредера не вызывает энтузиазма. Он пишет в конце послесловия: «Я вовсе не намеревался сказать: победи белые — какая-де замечательная была бы жизнь... Уверен: белые не могли и не должны были победить. Именно благодаря этому — «в поражении» — и состоялись мои герои. Я хотел выразить: «Человек — это звучит гордо!» — не звучит. Гордый человек — звучит!»
      К счастью, в этой книге Гергенрёдер следовал своему художественному инстинкту, а не программе. Несколько искусственной показалась мне лишь последняя повесть «Стожок на поляне» (он был напечатан в «Новом Журнале» в 1997 году). В сказе язык всегда забивает сюжет. «Хвоя, мох под ногами; малохоженный гулкий бор. Белка скользнула с ели на ель. Поёт дрозд на суку. Прохлада рассветная. Гуще туман; лес расступился — река. Курится пар над медленной водой. За туманом вдали, в выси — розовеет. Вот-вот выстелется малиновая полоса. По липкой тропке — к пристани с настилом гнилым. Прилепилась пристань к глинистому откосу; кругом вязы торчат: обломанные, дуплистые. Отжили». В какой-то момент этот речитатив начинает утомлять, и перестаёшь замечать всё остальное. Повесть, давшая название книге, производит менее сильное впечатление, чем первые две, так как её главное действующее лицо — безумец: комиссар красной дивизии, а на самом деле анархист, радующийся кровавой оргии и мечтающий использовать избыточные силы русского народа для покорения других континентов — смесь из пассионарности Льва Гумилёва и домыслов Жириновского. «Птенчики в окопах» — рассказ о гибели целого отряда добровольцев Белой армии, почти детей. «Парадокс Зенона» — как бы романтика, вывернутая наизнанку. Герой «Парадокса» — еврейский юноша, который, подобно отцу Гергенредера, русскому немцу, воевал с красными, но сумел это обстоятельство скрыть. Долгие годы он проработал охранником (вахтёром) в историческом музее и наблюдал, как переписывалась история. Мелодраматический взрыв в финале почти не портит эту повесть.
      Гергенрёдер написал много книг, и ни одна из них не похожа на другую. Его место в российской словесности определится тем, найдёт ли он стиль, соответствующий его дарованию. Но и долгий период исканий оказался совсем не бесплодным. Сборник повестей «Комбинации против Хода Истории» ставит его автора на заметное место в литературе последнего десятилетия.

      «Новый Журнал» (The New Review), номер 223, 2001, стр. 291, Нью-Йорк