Журнал “Вестник” № 7(292) 28 марта 2002 г.
Вадим Фролов
(1918-1994)
Летом минувшего (2001) года в № 14 (273) "Вестника" был напечатан небольшой очерк Якова Липковича, посвященный Вадиму Фролову. Он рассказывал о судьбе писателя и немного - о его творчестве. Хочется добавить, что пользовавшаяся большим успехом в англоязычных и славяноязычных странах повесть "Что к чему..." была издана и недавно переиздана в Японии, в Испании и т.д. Кроме этой нашумевшей книги, Вадим Фролов был автором ряда других, в основном - для детей и юношества ("Невероятно насыщенная жизнь", "В двух шагах от войны" и др.)
Незадолго до его кончины в журнале "Нева" (№ 3, 1993 г.) была опубликована автобиографическая повесть "Жернова", которая вышла отдельным изданием через неделю после смерти автора.
В 1990 году в соавторстве с женой, автором этих строк, был написан исторический роман "Вечная кара".
Вадим Фролов готовил к изданию книгу коротких рассказов, написанных в разные годы. Три из них, включая рассказ для детей "Телеграфный язык", предлагаются вашему вниманию.
Евгения Фролова
ТРИ РАССКАЗА
Считаю до трех!
Пойми причину
Телеграфный язык
СЧИТАЮ ДО ТРЕХ!
Одиннадцатая станция Большого Фонтана славится в Одессе своей тишиной. Прямо скажем - тишина там весьма относительная. Все время идет крупный разговор, причем меньше всего говорят сами одесситы. Зато киевляне, например, орут за здорово живешь... Пластинка кончилась, старая, заезженная пластинка, но мотор работает: пых-пых-пых... "Вино, вы понимаете, виноградное настоящее вино в Одессе пьют кружками?! В Грузии за такие дела - режут кинжалами. Ну, не очень режут, но все ж таки немножечко режут, дают понять, одним словом... Ясно?"
Одиннадцатая станция - очень милая станция. До моря там довольно сложно добираться - надо идти. А когда вы приезжаете на Черное море, вам его надо сразу - на блюдечке с голубой каемочкой. Вам хочется модных дельфинов и синей-синей, голубой и зеленой воды, в которую вы можете положить свое бренное тело и плыть. Одесситы - их, настоящих, нынче маловато, но те, которые есть, лениво усмехаясь, говорят:
- Чюдак, поплыл в Турцию...
А ты плывешь, оглядываясь на усыпанный человеческой икрой берег, и отрешаешься от всего - скажем, и от берега тоже.
Одиннадцатая станция... Чудесная станция.
В тридцатые годы по пляжу ходил толстый волосатый Володя в нелепых трусах до колен. Его называли Наркомпляж.
- Слушай сюда, - говорил Володя, - или ты поплывешь, или не поплывешь. Считаю до трех!
Он говорил "трьох". Никто не мог понять, что ему, собственно, было нужно. Однажды я сказал своему приятелю - тощему, оголтелому и невероятно злому:
- А может, он несостоявшийся пловец?
- Ха! - сказал Васька, - Ты видел, как он плавает?
- Я же не о том.
- Тогда заткнись. Володя - обычный "волосан". Бабу ему нужно.
Насчет баб мы в свои пятнадцать, понимали еще очень смутно. И я, и Васька. Но мне кажется, что, считая до "трьох", Володя-Наркомпляж думал не о бабах. Насколько я тогда понимал, их у него было навалом, и он к этому относился по-мужски. Он был Воспитатель. Именно с большой буквы. Толстый, загорелый, заросший волосами - он ходил по пляжу и швырял мальчишек и девчонок в воду.
- Считаю до трьох! - орал он и швырял этих сморчков в теплые и ласковые воды Черного моря.
Иногда он, на правах директора пляжа, брал лодку, сажал в нее пяток юных и бледнолицых и увозил их метров на триста-пятьсот от берега. И там швырял. "Считаю до трьох!"
На берегу стонали, визжали и орали бледнолицые мамаши и строго выражались ответственные папаши. А там - в этом море, где плыть и плыть, не тоня, а захлебываясь от восторга, барахтались ребятишки. Потом Володя подбирал их в лодку, привозил на берег и раскладывал сушиться.
Почесывая выпирающий из трусов волосатый живот, он уходил в свою конторку, а через полчаса опять раздавался его хрипловатый голос:
- Считаю до трьох!
Одиннадцатая станция - чудесная станция. Там всегда - до войны по крайней мере, было очень тихо. Она мне нравится и сейчас. С оговорками, конечно. Я по-прежнему люблю уплывать далеко в море и люблю, хоть изредка слышать:
- Чюдак, поплыл в Турцию...
Но мне, когда я плыву, не хватает: "Считаю до трьох!".
Не знаю, наверное, это банальный конец рассказа. Володю-Наркомпляжа расстреляли немцы на его родном берегу и, стоя лицом к морю, он крикнул:
- Ну, вы! Считаю до трьох!
На счете "три" - он упал в свое море.
1991 г.
ПОЙМИ ПРИЧИНУ
Никак я не мог понять - почему моя собака ужасно не любит мебель. Пока она, мебель, неподвижна, все в порядке, отношение вполне лояльное. Но стоит сдвинуть с места стол или стул - начинается либо злобная истерика, либо пес, гнусно поджимая обрубок хвоста, сворачивая набок голову, уходит, нет, не уходит - я даже не знаю, как назвать то, что он делает, - на полусогнутых, задом движется он в другую комнату.
Я пытался поить его валерьянкой, так мне советовали. Я пытался его воспитывать. Перед самым его носом швырял стул, со страшным грохотом раздвигал модный или модную диван-кровать, вытаскивал из кладовки стремянку и с размаху кидал ее на пол. Чихал он на все это. Больше того, после каждого такого эксперимента он с вожделением смотрел на мой карман - не дам ли я ему сахарок за приличное поведение. Но когда, скажем, утром я, вставая, отодвигал от дивана стул, он опять либо шарахался и уныло убредал, либо начинал злобно брехать. И ни черта я не мог с ним поделать.
Один мой умный приятель сказал мне:
- Надо понять. Пойми причину и устрани ее. И все будет в порядке.
"Пошел ты к черту со своими советами", - подумал я, но не сказал, так как приятель желал мне и моей собаке добра. Пойди, пойми причину!... И я продолжал эксперименты.
И пришла однажды к нам знакомая старушка. Пса она увидела в первый раз, но они сразу друг другу понравились.
- Эй, рыжий, - сказала старушка. - Я уже старая и ты на меня не прыгай. В нос лизни - это, пожалуйста.
Они поцеловались, и весь вечер он от этой старушки не отходил. Чай вместе пили. Кончили пить чай, старушка встала и отодвинула стул. Пес поджал хвост и, гнусно вихляя задом, вышел в коридор, развернулся и начал истерично орать. Старушка удивилась.
- Такой хороший, - сказала она, - и такой идиот.
Я объяснил ей про мебель. Тогда она взяла стул и отломала у него одну ножку. Дернула как-то на себя, и ножка осталась у нее в руках. Мы ахнули. Моя жена особенно ахнула. А могучая старушка отбросила ножку в сторону и со стулом о трех ногах вышла в коридор прямо в пасть злобно лающему псу.
- Кретин, - сказала старушка. - Чего ты орешь? - Она поставила стул перед его носом. - Здесь же только три ноги, а не четыре. Понял, дурак?
Пес замолчал. Склонил голову сперва на один бок, потом на другой, дотошно обнюхал три ноги стула и совершенно спокойно пошел спать на свой лежачок.
На утро я двинул перед его носом стулом. Пес понюхал три ножки, рыкнул на четвертую и пошел за моим ботинком - пора было гулять.
Пришли с прогулки, и я опять, вроде бы нечаянно, двинул перед его носом стул. Не орал. Снова обнюхал ножки, рыкнул и успокоился.
Я позвонил старушке.
- Что вы ему сказали? - спросил я. - И что делать дальше?
- Милый, - сказала старушка, - у всякой мебели четыре ноги, а у всякой собаки рефлексы. Оторвите четвертые ноги у всех ваших столов и стульев, и собака будет спокойна. Или не заводите собаку.
- Спасибо, - сказал я.
С этих пор все стулья у меня о трех ножках. И всё нормально. Валерьянку принимает жена.
1993 г.
ТЕЛЕГРАФНЫЙ ЯЗЫК
У Сени Петушкова есть в характере одна черта, которая очень мешает ему жить. Он - страшный болтун. Можно сказать, хлебом его не корми, а дай поболтать. Есть не будет, спать не будет, уроки, конечно, тоже делать не будет, а болтать будет. Обо всем, что знает и чего не знает. Главным образом, конечно, о том, чего не знает.
Вот поэтому там, где находится Сеня, чаще всего можно услышать: "замолчи", "утихни", а иногда и "заткнись", что, конечно, очень грубо, но ничего не поделаешь. Иначе Сеню не остановить. Он обижается, но через пять минут забывает и опять начинает болтать. Дошло даже до того, что ребята от него просто стали бегать и подпускали к себе только, если он даст обещание молчать. Обещание-то он даст и действительно молчит вначале. Одну минуту молчит, полторы минуты молчит, а на две его уже не хватает.
Дома он настолько всем этой своей чертой характера надоел, что стоило ему только открыть рот, может, даже по делу, все равно тут же раздается "замолчи" или "утихни". И жить стало Сене совсем невозможно. Ведь и на уроках - он еще ничего не успел ответить, только приготовился, а учительница ему сразу:
- Короче!
- Да я еще ничего...
- Петушков, короче!
- Да я...
- Садись, Петушков. Три с минусом.
И вот однажды Сеня придумал - как изжить этот свой недостаток. Мама послала его отправить телеграмму тетке. По дороге на почту он прочел текст и очень удивился: вот ведь как, оказывается, можно коротко выражать свои мысли - несколько слов, и всё понятно. "Поздравляем внуком здоровы ждем целуем Петушковы". Правда, не совсем ясно, что значит "поздравить внуком", но, в общем-то, здорово, а главное - без всяких там точек и запятых. И коротко! А уж он бы, наверное, написал: "Здравствуйте, дорогая тетя Нюра! Как вы живете? Я живу хорошо. У нас все по-прежнему живы и здоровы..." и т.д. на трех страницах. А тут - пять слов, подпись, и всё ясно.
"Буду теперь говорить только телеграфным языком, и пусть мне кто-нибудь скажет, что я болтун", - решил Сеня.
- Ну, отправил телеграмму? - спросила мама, когда он вернулся.
- Отправил пять обедать уроки, - сказал Сеня.
- Что, что? - удивилась мама. Но Сеня промолчал. Не станет же он объяснять, что за телеграмму он заплатил пять рублей, а сейчас ему надо срочно пообедать, а потом делать уроки.
За ужином он сказал отцу:
- Воскресенье лыжи поход поезд восемь.
- Что, что? - спросил отец.
- Мало слов телеграф здорово не болтать, - сказал Сеня.
Папа пожал плечами, но, кажется, понял.
Ребята в школе тоже очень удивились, когда Сеня рассказал им содержание фильма, который посмотрел накануне по телеку:
- Планета мост ба-бах гангстеры р-р-р-р бах-ба-бах полиция собака есть тайник наркота р-р-раз погоня река мерседес тра-тах-тах поймали ура!
И уж совсем все разинули рты, когда Сеня пошел отвечать урок по истории.
- Только уж ты, Петушков, пожалуйста, покороче. Да, будь любезен, а то ведь нам и урока не хватит, мы-то ведь знаем, как ты любишь много говорить. А мне надо еще спросить Авдотьина, Ключикову, Парамошкина... Я ведь обещала тебя спросить, Парамошкин, правда? Ну, вот видишь, Петушков, если ты будешь отвечать очень долго, то я его не успею спросить. Так что ты уж, Петушков, отвечай покороче, - очень кратко, как всегда, сказала учительница.
Петушков открыл рот.
- Я ведь просила тебя, Петушков, покороче, а ты... - начала учительница, но Сеня на этот раз не дал ей договорить.
- Волга Пугачев казаки крепостные бунт трах-ба-бах Екатерина клетка палач голова всё! - сказал Сеня без точек и запятых.
И тогда открыла рот учительница.
- Ч-ч-что это значит? - спросила она.
- Телеграфный язык экономия, - скромно, но гордо сказал Сеня.
- Два! - телеграфным языком сказала учительница.
Сеня пожал плечами и сел на место.
Он еще некоторое время говорил телеграфным языком, но скоро бросил, так как это тоже никому не нравилось...
1990 г.