Волшебный рог мальчика

Из немецкой народной поэзии

Переводы Льва Гинзбурга

Издательство

"Детская литература"

Москва 1971

OCR и вычитка – Александр Продан

alexpro@enteh.com

СОДЕРЖАНИЕ

Лев Гинзбург. К читателям

БАЛЛАДЫ И ПЕСНИ РАЗНЫХ ЛЕТ

Крестьянин и рыцарь

Крысолов из Гамельна

Баллада о Генрихе Льве

Нищий школяр

Разговор с плащом

Королевские дети

Маленький скрипач

Господин фон Фалькенштейн

Священник и волк

Горемыка Швартенгальз

Свидание с мертвым женихом

Вейнсбергские жены

Надежда

Старый солдат

Лилофея

Была б ты немного богаче

Баллада о голодном ребенке

Рассказ о фальшивой монете

Генерал Хольк, умирая в 1633 году в Адорфе от чумы, говорит:

Спор между Жизнью и Смертью

ШУТОЧНЫЕ БАЛЛАДЫ, ПАРОДИИ, ЗАГАДКИ

Путаница

Про страну Шлараффию

Портной в аду

Старинное предсказание близкой войны, которая, однако, окончится весною

В раю

Песня про лгуна

Бедный рыцарь

Любовь к филологии

Икар Второй, или Полет портного по имени Берблингер

Загадки, считалки, песенки

Считалочка

Пять пальцев

«Зимою вьюга бесится...»

Дорогие ребята!

Эта книга познакомит вас с немецкой народной поэзией.

Вы прочтете немецкие народные баллады, воспевающие лучшие качества человека: трудолюбие, честность, отвагу, независимость.

Безымянные поэты защищали в своих стихах слабых и обиженных, высмеивали богачей и скупцов.

Многие из этих произведений отозвались в творчестве таких замечательных немецких поэтов, как Гёте, Шиллер, Гейне (вспомним хотя бы бессмертную «Лорелею»).

В книгу вошли также песенки, считалки, загадки.

Предисловие и комментарии переводчика

К ЧИТАТЕЛЯМ

В 1802 году на ярмарочном судне, плывшем из Франкфурта в Майнц, среди пестрой, разношерстной толпы путешествовали два студента. Первый был черноволос, смугл, носил на голове красный колпак, с плеча его свисала лютня, из кармана торчала большая кожаная табакерка. Второй — светлокудрый юноша в коричневом дырявом плаще и поношенном камзоле — неотступно следовал за своим товарищем. Оба приглядывались к пассажирам, вступали в задушевные беседы с матросами, лоточниками, ярмарочными акробатами, с особым интересом слушали песни бродячих певцов.

Студентов звали Ахим фон Арним и Клеменс Брентано.

Восемь дней провели они на борту плавучей ярмарки. Именно тогда у обоих друзей возникла идея собрать и выпустить отдельной книгой народные песни, столь поразившие их воображение. И немецкая литература обогатилась редчайшим собранием лирики, которое впоследствии получило название «Волшебный рог мальчика».

Началась напряженная работа: поиски древних рукописей, «летучих листков», стихов, написанных на пергаменте, и ломких, порыжевших от времени страниц со слипшимися строками, набранными деревянными литерами в старинных типографиях...

Шесть лет спустя книга увидела свет. На титульном листе стояло посвящение: «Его превосходительству господину тайному советнику фон Гёте».

«Господин тайный советник» — величайший писатель Германии Иоганн Вольфганг Гёте с восхищением принял дар молодых поэтов, предсказав ему долгую и славную жизнь.

И он не ошибся.

Кто скажет, где, кем и когда эти стихи сочинялись? Кто сложил первоначальный вариант, прочитал или пропел его своим приятелям на постоялом дворе, в придорожном трактире, в походной солдатской палатке или в аудитории старинного университета? И пошел этот «текст» гулять по городам и селам, дополняемый или изменяемый в зависимости от различных обстоятельств. Таким образом, сам народ стал как бы коллективным автором этих баллад и песен. Это он вложил в них свою душу, свои суждения о том, как живут и как должны жить люди на земле, свою тоску, свою печаль, надежду и радость.

Вы сами в этом убедитесь, когда начнете читать баллады, которым сейчас лет по четыреста — пятьсот, а может, и больше.

Века прошли — и все же ни одна из них не постарела, не пожухла от времени, а пронимает до слез или заставляет хохотать во все горло. Да и как не посмеяться над закоренелыми лентяями из страны Шлараффии, над похождениями смешного портняжки, который, попав в ад, перехитрил чертей я самого сатану, и как не опечалиться, читая о судьбе несчастной девушки, которая из-за бедности ушла в монахини и лишилась своего жениха? Тут такая чистота, такая наивность, такой свет исходят от каждой строчки, что невольно согласишься со знаменитым немецким поэтом Генрихом Гейне, который когда-то писал, что «тому, кто хочет узнать немцев с лучшей стороны, я советую прочесть их народные песни».

Да, могучая земная сила заложена в этих, казалось бы, незатейливых и наивных стихах. Да и не такие уж эти стихи наивные! В них в своеобразной манере выражены весьма важные мысли, народное отношение к таким понятиям, как богатство и бедность, честь, любовь, верность, отвага.

Никогда народная поэзия не была прислужницей богачей угнетателей, никогда не заискивала она перед сильными мира сего, а, напротив, смеялась и издевалась над ними, вершила свой скорый и правый суд. Зато безымянные певцы наделяли всяческими добродетелями людей подневольных, обездоленных, стоящих на самой нижней ступеньке сословной лестницы.

Сравните, например, как выглядит в народной лирике какой-нибудь рыцарь, блистательный, всемогущий феодал, граф фон Фалькенштейн какой-нибудь, и как изображены простодушные горемыка Швартенгальз, находчивый портняжка, крестьянин, вступивший в спор с хвастуном рыцарем, крепостная девушка, готовая на все ради своего возлюбленного.

Конечно, в те далекие времена люди подчас были в плену у религиозного мышления, со всей искренностью искали защиты и покровительства у господа бога, однако тот бог, с которым мы встречаемся в народной поэзии, нисколько не похож на бога из церковных молитв и проповедей, а скорее напоминает добрых королей из народных сказок. Это какой-то очень справедливый, очень простонародный, очень земной бог, само воплощение мудрости, доброты и справедливости — всего того, чего люди не видели в своих жестоких и корыстных правителях.

С официальной религией народ явно был не в ладах. Церковь призывала людей к послушанию, к умерщвлению плоти и вечному покаянию, а народ слагал веселые песни о вине и любви, о весне, которая неизбежно победит лютую зиму, о жизни, которая восторжествует над всемогуществом смерти.

Я сейчас говорю о поэзии XV—XVI веков, но в этой книге вы найдете стихи, написанные еще раньше, — лирику бродячих школяров, так называемых вагантов, в XI—XIII веках кочевавших из одного европейского университета в другой. Эти ваганты исповедовали свою собственную веру: религию радости, веселья, равенства и духовной свободы. Трудно даже поверить, что стихи эти были написаны в мрачнейшую эпоху, именуемую средневековьем, за пятьсот лет до Возрождения, когда темы, намечавшиеся в студенческой лирике, прочно утвердились во всем европейском искусстве и литературе. Стало быть, и в эпоху так называемого средневековья невозможно было остановить движение человеческой мысли, задавить, запереть в клетку мятежный человеческий дух!

Из учебников истории вы знаете о Тридцатилетней войне 1618—1648 годов, приведшей в запустение Европу. Подумать только: целых тридцать лет длилась бессмысленная, кровавая и изнурительная война. Германия представляла собой груду развалин, бедствия войны усиливались политическим и религиозным гнетом. До стихов ли тут было? И вот в то самое время появилась целая плеяда замечательных поэтов, таких, как Мартин Опиц, Андреас Грифиус, Пауль Флеминг, Иоганн Рист, Пауль Гергардт... Их творчество было одушевлено стремлением заступиться за свой измученный народ, утешить его в годину неслыханных бедствий. Эти поэты были учеными, книжниками, но силу для своих стихов они черпали прежде всего в народной поэзии, которая переживала тогда небывалый расцвет. Стихи сочиняли все: солдаты-ландскнехты, бездомные, лишившиеся крова и куска хлеба крестьяне, монахи-расстриги, сбежавшие из монастырей. И часто среди этих не ведомых никому певцов попадались настоящие таланты. Уж кто-кто, а авторы этих стихов хорошо знали, какие бедствия несет народу война, затеянная князьями и церковниками, и обрушивали на них всю свою ярость. Народная поэзия заклеймила «прославленного» своим мародерством генерала Холька, а в «Рассказе о фальшивой монете» зло высмеяла правительственных фальшивомонетчиков, которые грабили и обирали народ. Когда, много лет спустя, великий немецкий поэт Фридрих Шиллер задумал свою трилогию о Валленштейне, он внимательно изучил фольклор Тридцатилетней войны, и в его творчестве вновь ожили персонажи, настроения, мотивы и ритмы тех, к тому времени почти уже забытых, песен.

Если вы прочтете лучшие творения немецкой поэтической классики — «Фауста» Гёте, баллады Шиллера, стихи Уланда, Бюргера, Гейне, Шамиссо, Брентано, Арнима, вы без труда обнаружите в них отголоски народной лирики. Да и в наше время к этой сокровищнице не раз обращались крупнейшие поэты Германии. Брехт, например, ввел в свои драматургические произведения так называемые сонги — хлесткие куплеты, напоминающие песни уличных певцов.

Некоторые думают, что народная поэзия существовала только в глубокой древности. Но это не так. Народная лирика продолжала развиваться и в XIX веке, и в XX, хотя, разумеется, содержание ее значительно изменилось. В середине XIX века, в канун революции 1848 года, появились безымянные пародии на старинные песни, затасканные по хрестоматиям. Народ уже не мог всерьез относиться ко всяким королям, рыцарям, принцам, прекрасным дамам с их замками, турнирами и «высокими страстями». Народная лирика, подобно самому народу, весело расставалась со своим прошлым, отдавая свои традиционные сюжеты и своих традиционных героев пародии и сатире.

Вместе с тем фольклор продолжал откликаться на события современности: уличные менестрели горланили крамольные куплеты на злобу дня в берлинских дворах, в предместьях Мюнхена, в закоулках Гамбурга. И кто знает, сколько подлинных поэтических ценностей до сих пор так и не собрано!

Я здесь не случайно говорю о поэтических ценностях потому, что и книгу эту не стоило бы издавать, если бы эти стихи были всего лишь откликами на те или иные события, отражением тех или иных общественных настроений, а не содержали бы в себе, может быть, подчас грубоватую, иногда несколько наивную и все же прекрасную поэзию.

Все это в полной мере относится и к так называемым детским стихам. Сколько в них простодушного лукавства, юмора и глубокого смысла! Кто придумывал все эти считалочки, скакалочки, дразнилки? Взрослые или сами дети?

Пословицы и загадки, солдатские и застольные песни, напевы бродячих школяров и куплеты из спектаклей, тексты «летучих листков», выкрики уличных продавцов и разносчиков, забытые обычаи и обряды — все это возрождается в детском стихе, перевранное, искаженное до пародии, но зато переосмысленное и помолодевшее. А может быть, эти стихи поначалу предназначались вовсе не для детей?..

В этой книге, в основу которой положены стихи из «Волшебного рога мальчика», использованы и другие антологии немецкого фольклора, собранные в разное время поэтами и учеными.

Но ни одно из этих собраний не может по своей поэтической прелести сравниться с «Волшебным рогом мальчика», где древние строки, к которым прикоснулись своим пером два замечательных поэта, обрели на этот раз новую и действительно вечную жизнь.

Гёте по этому поводу писал:

«Кто знает, какие изменения претерпевает песня, когда она некоторое время странствует из уст в уста народа, и отнюдь не только необразованного! Отчего бы тому, кто, в конечном итоге, записывает эту песню и ставит ее в ряд с другими, не внести в нее свои изменения?.. Поэт имеет законное право на всё, что создано его предками и современниками. Почему он не может сбирать цветы повсюду, где их находит? Лишь из приобщения к чужим сокровищам рождается вечное...»

Этими словами мне бы хотелось закончить предисловие, с тем чтобы поскорей начать наше «путешествие по Германии», по дорогам немецкой истории, и чтобы в этом путешествии вас сопровождал лучший «экскурсовод» — поэзия, созданная народом.

Лев Гинзбург

Баллады и песни разных лет

КРЕСТЬЯНИН И РЫЦАРЬ

На некий постоялый двор

Заброшены судьбою,

Мужик и рыцарь жаркий спор

Вели между собою.

Нет любопытней ничего

Иной словесной схватки.

А ну посмотрим, кто кого

Положит на лопатки.

«Я родом княжеским горжусь,

Я землями владею!» —

«А я горжусь, что я тружусь

И хлеб насущный сею.

Когда б не сеял я зерно,

Не рыл бы огород, —

Подох бы с голоду давно

Твой именитый род!» —

«Мой гордый нрав и честь мою

Повсюду славят в мире.

Под лютню песни я пою,

Фехтую на турнире!

Каких мне дам пришлось любить

И как я был любим!

А ты, крестьянин, должен быть

Навек рабом моим».

«Заслуга, брат, невелика

Всю ночь бренчать на лютне

Сравнится ль гордость мужика

С ничтожной честью трутня?

Не танцы и не стук рапир —

Поклясться я готов, —

А труд крестьянский держит мир

Надежней трех китов».

«Но если грянет час войны,

Начнется бой суровый,

Кто из немецкой стороны

Пойдет в поход крестовый?

В пустыне — пекло, как в аду,

Но ад мне нипочем!

И сарацинам на беду

Я действую мечом!»

«Махать мечом — нелегкий труд,

И нет об этом спора,

Но в дни войны с кого берут

Бессчетные поборы?

Кто должен чертовы войска

Кормить да одевать?

Нет, даже тут без мужика

Не обойтись, видать!»

КРЫСОЛОВ ИЗ ГАМЕЛЬНА

«Кто там в плаще гуляет пестром,

Сверля прохожих взглядом острым,

На черной дудочке свистя?..

Господь, спаси мое дитя!»

Большая в Гамельне тревога:

Крыс развелось там страсть как много,

Уже в домах не счесть утрат.

Перепугался магистрат.

И вдруг волшебник — плут отпетый —

Явился, в пестрый плащ одетый,

На дивной дудке марш сыграл

И прямо в Везер крыс согнал.

Закончив труд, у магистрата

Волшебник требует оплаты,

А те юлят и так и сяк:

«За что ж платить-то? За пустяк?

Велик ли труд — игра на дудке?

Не колдовские ль это шутки?

Ступай-ка прочь без лишних слов!»

И хлопнул дверью Крысолов.

Меж тем, от крыс освобожденный,

Ликует город возрожденный,

В соборах — господу хвала! —

Весь день гудят колокола.

Пир — взрослым, детворе — забава.

Но вдруг у северной заставы

Вновь появился чудодей,

Сыграл на дудочке своей,

И в тот же миг на звуки эти

Из всех домов сбежались дети,

И незнакомец, всей гурьбой,

Увел их в Везер за собой.

Никто не видел их отныне,

Навек исчезнувших в пучине.

Рыдайте, матери, отцы, —

Не возвратятся мертвецы.

Тела детей волна качает.

Кричи — поток не отвечает.

Река бежит, вода течет.

Какой ценой оплачен счет!..

Всем эту быль запомнить надо,

Чтоб уберечь детей от яда.

Людская жадность — вот он, яд,

Сгубивший гамельнских ребят.

Гёте, прочитав эту балладу в «Волшебном роге мальчика», шутливо заметил: «Смахивает на уличную песню, однако не лишена изящества».

Уличной песне была суждена большая жизнь: легенда о Крысолове получила широкое распространение в Германии и за ее пределами. Коварный Крысолов, жадные обыватели и доверчивые гамельнские дети стали в мировой литературе символами. Существует множество обработок, пересказов и переложений гамельнского «Крысолова».

БАЛЛАДА О ГЕНРИХЕ ЛЬВЕ

Чего так в Брауншвейге встревожен народ,

Кого провожают сегодня?

То Генрих Брауншвейгский уходит в поход

На выручку гроба господня.

Жену молодую обняв у ворот,

Он ей половину кольца отдает,

А сам, уходя на чужбину,

Другую берет половину.

Вот герцог по бурному морю плывет.

Беснуется черная бездна,

И рушатся мачты, и ветер ревет,

И помощи ждать бесполезно...

Корабль сиротливый наткнулся на риф.

Но вдруг в вышине появляется гриф.

«О боже, спаси мою душу!»

Он герцога вынес на сушу.

В гнездо, где алкал пропитанья птенец,

Влетел он с находкою странной.

Но Генрих Брауншвейгский был храбрый боец

И славился удалью бранной.

Спасенный от смерти по воле небес,

Он, грифа осилив, направился в лес

И в зарослях летними днями

Кормился корой и корнями.

Однажды бредя сквозь лесной бурелом,

Пытаясь разведать дорогу,

Увидел он схватку дракона со львом

И кинулся льву на подмогу.

Поверженный, рухнул дракон, захрипев...

И Генриху молвил израненный лев:

«Услуги твоей не забуду,

Навеки слугой твоим буду!»

А ночью явился к нему сатана:

«В Брауншвейге тебе побывать бы!

Там дома твоя молодая жена

Затеяла новую свадьбу!»

И горестно герцог промолвил в ответ:

«Ее ли винить? Миновало семь лет.

Дай мне повидаться с женою

И делай что хочешь со мною!»

И только он эти слова произнес,

Как черт себя ждать не заставил:

Он спящего герцога в город принес

И льва за ним следом доставил.

И Генрих воскликнул, разбуженный львом:

«Я гостем незваным являюсь в свой дом!

Должны мы поспеть на венчанье».

В ответ прозвучало рычанье.

Вот герцог вошел в переполненный зал,

Отвесив поклон неуклюже:

«Недурно б, сударыня, выпить бокал

За вашего первого мужа!»

И, глаз не сводя с дорогого лица,

Он бросил в вино половину кольца,

Хранимую им на чужбине,

И подал бокал герцогине.

Но что, побледнев, она вскрикнула вдруг —

Иль сделалось худо невесте?

«Вернулся мой Генрих! Мой верный супруг!

Навеки отныне мы вместе!»

И гости воскликнули все, как один:

«Вернулся возлюбленный наш господин!»

В старинном Брауншвейге едва ли

Такое веселье знавали.

Так герцог, что прозван был Генрихом Львом,

До старости герцогством правил.

А лев, находясь неотлучно при нем,

И в смерти его не оставил.

Не смог пережить он такую беду

И в тысяча сто сорок третьем году,

Теряя последние силы,

Почил у хозяйской могилы.

Генрих Лев — фигура не вымышленная. Он был герцогом баварским и саксонским и в XII веке возглавлял союз феодалов, воевавших против императора Фридриха Барбароссы.

НИЩИЙ ШКОЛЯР

Я — кочующий школяр...

На меня судьбина

Свой обрушила удар,

Что твоя дубина.

Не для суетной тщеты,

Не для развлеченья —

Из-за горькой нищеты

Бросил я ученье.

На осеннем холоду,

Лихорадкой мучим,

В драном плащике бреду

Под дождем колючим.

В церковь хлынула толпа.

Долго длится месса.

Только слушаю попа

Я без интереса.

К милосердию аббат

Паству призывает,

А его бездомный брат

Зябнет, изнывает.

Подари, святой отец,

Мне свою сутану,

И тогда я наконец

Мерзнуть перестану.

А за душеньку твою

Я поставлю свечку,

Чтоб господь тебе в раю

Подыскал местечко.

РАЗГОВОР С ПЛАЩОМ

«Холод на улице лют.

Плащ мой! Какой же ты плут!

С каждой зимой ты стареешь

И совершенно не греешь.

Ах ты проклятый балбес!

Ты, как собака, облез.

Я — твой несчастный хозяин —

Нынче ознобом измаян».

Плащ говорит мне в ответ:

«Много мне стукнуло лет.

Выгляжу я плоховато —

Старость во всем виновата.

Прежнюю дружбу ценя,

Надо заштопать меня,

А с полученьем подкладки

Снова я буду в порядке.

Чтоб мою боль утолить,

Надо меня утеплить.

Будь с меховым я подбоем,

Было б тепло нам обоим».

Я отвечаю плащу:

«Где же я денег сыщу?

Бедность — большая помеха

Для обретения меха.

Как мне с тобой поступить,

Коль не могу я купить

Даже простую подкладку?..

Дай-ка поставлю заплатку!»

«Разговор с плащом», так же как и стихотворение «Нищий школяр», относится к лирике вагантов.

«Нищий школяр» входит в рукописный сборник XIII века, обнаруженный лишь в 1806 году в монастыре Бенедиктбейерн, в Баварии. Таким образом, около шести веков этот сборник пролежал взаперти в особом тайнике.

КОРОЛЕВСКИЕ ДЕТИ

Я знал двух детей королевских,

Печаль их была велика:

Они полюбили друг друга,

Но их разлучала река.

Вот бросился вплавь королевич

В глухую полночную тьму,

И свечку зажгла королевна,

Чтоб виден был берег ему.

Но злая старуха черница

Хотела разбить их сердца, —

Ту свечку она загасила,

И ночь поглотила пловца.

Настало воскресное утро.

Кругом веселился народ.

И только одна королевна

Стояла в слезах у ворот.

«О матушка, сердце изныло,

Болит голова, как в чаду.

Ах, я бы на речку сходила...

Не бойтесь, я скоро приду».

«О дочка, любимая дочка,

Одна не ходи никуда!

Возьми-ка с собою сестрицу,

Не то приключится беда».

«Сестренка останется дома —

С малюткой так много хлопот:

Поди, на зеленой поляне

Все розы она оборвет». —

«О дочка, любимая дочка,

Одна не ходи никуда!

Возьми с собой младшего брата,

Не то приключится беда».

«Пусть братец останется дома —

С малюткой так много хлопот:

Поди, на зеленой опушке

Он ласточек всех перебьет».

Ушла во дворец королева,

А девушка в страшной тоске,

Роняя горючие слезы,

Направилась прямо к реке.

Вдоль берега долго бродила,

Печалясь, не высказать как.

И вдруг возле хижины ветхой

Ей встретился старый рыбак.

Свое золотое колечко

Ему протянула она:

«Возьми! Но дружка дорогого

Достань мне с глубокого дна!»

Свою золотую корону

Ему протянула она:

«Возьми! Но дружка дорогого

Достань мне с глубокого дна!»

Раскинул рыбак свои сети...

И вот на прибрежный песок

Уже бездыханное тело

С немалым трудом приволок.

И девушка мертвого друга,

Рыдая, целует в лицо:

«Ах, высохли б эти слезинки,

Когда б ты сказал хоть словцо!»

Она его в плащ завернула:

«Невесту свою приголубь!» —

И молча с крутого обрыва

В холодную бросилась глубь...

...Как колокол стонет соборный!

Печальный разносится звон.

Плывут похоронные песни,

Звучит погребальный канон...

МАЛЕНЬКИЙ СКРИПАЧ

Когда родился я на свет,

Меня качали в зыбке.

Прошло не так уж много лет —

Я стал играть на скрипке.

В родной стране, в чужом краю

Играл я задушевно.

Влюбилась в музыку мою

Однажды королевна.

«Зайди скорее во дворец,

Сыграй мне два куплета!» —

«Да разве можно?! Ваш отец

Казнит меня за это!»

«Зайди скорее во дворец!

Оставь свою заботу:

Сегодня ночью мой отец

Умчался на охоту».

И вдруг король влетел во двор!

Как выдернет он шпагу!

Как закричит: «Разбойник! Вор!

Схватить! Казнить бродягу!..»

Вот день прошел, прошло два дня.

Ох и хлебнул я страху!

На третий день ведут меня

Три стражника на плаху.

Король на зрелище созвал

Соседей и соседок.

«Дозвольте, братцы, — я сказал, —

Сыграть вам напоследок».

Король, слегка умерив гнев,

Кивнул своей короной.

И заиграл я тут напев

Протяжный, похоронный.

Какой тогда поднялся плач!

Толпу трясло от плача.

«Ну вот что, маленький скрипач,

Король воскликнул, плача, —

Бери-ка в жены мою дочь!

Играешь ты на славу.

Тебе свой замок отдаю

И всю мою державу!»

ГОСПОДИН ФОН ФАЛЬКЕНШТЕЙН

Однажды с охоты граф Фалькенштейн

Скакал по лесам и полянам,

И вдруг на дороге увидел он

Девчонку в платке домотканом.

«Куда ты, красавица, держишь путь?

Не скучно ль бродить в одиночку?

Поедем! Ты в замке со мной проведешь

Хмельную, веселую ночку!»

«Чего вы пристали? Да кто вы такой?

Все хлопоты ваши напрасны». —

«Так знай же: я — сам господин Фалькенштейн!

Теперь ты, надеюсь, согласна?»

«Ах, коли взаправду вы граф Фалькенштейн, —

Ему отвечает девица, —

Велите отдать моего жениха,

Он в крепости вашей томится!»

«Нет, я не отдам твоего жениха,

Ему ты не станешь женою.

Твой бедный соколик в поместье моем

Сгниет за тюремной стеною!»

«Ах, если он заживо в башне гниет, —

Бедняжка в слезах отвечает, —

Я буду стоять у тюремной стены,

И, может, ему полегчает».

Тоскует она у тюремной стены,

Звучит ее голос так жутко:

«О милый мой, коли не выйдешь ко мне,

Наверно, лишусь я рассудка».

Все ходит и ходит вкруг башни она,

Свою изливая кручину:

«Пусть ночь пройдет, пусть год пройдет,

Но милого я не покину!»

«Когда б мне дали острый меч,

Когда б я нож достала,

С тобою, граф фон Фалькенштейн,

Я насмерть бы драться стала!»

«Нет, вызов я твой все равно не приму,

Я с женщиной драться не буду!

А ну-ка бери своего жениха,

И прочь убирайтесь отсюда!»

«За что ж ты, рыцарь, гонишь нас?

Ведь мы небось не воры!

Но то, что нам принадлежит,

Берем без разговора!»

СВЯЩЕННИК И ВОЛК

Эй, братцы! Навострите уши —

Хочу потешить ваши души.

Но есть особая изнанка

У незатейливого шванка.

Поп — деревенский старожил —

Своих овечек сторожил,

Поскольку после каждой стрижки

Звенело у него в кубышке.

Ах, как родных детей отец,

Лелеял поп своих овец...

Но вот несчастье! В том поселке

Внезапно появились волки

И, не имеючи сердец,

Нещадно крали тех овец,

Чтобы полакомиться в чаще

Едой, что всяких лакомств слаще.

Наш поп, обиженный судьбой,

Решил пресечь такой разбой

И в лес направился он прямо,

Чтоб ночью вырыть волчью яму.

Свой замысел продумав тонко,

Он в яму поместил ягненка.

И вот, знакомый чуя дух,

Волк на приманку в яму — бух!

Явив завидную смекалку,

Поп длинную хватает палку,

Желая волку в глаз попасть:

Мол, мы тебя отучим красть!

Но хитрый волк, сидевший в яме,

Своими острыми клыками

Вцепился в палку что есть сил

И старца в яму затащил.

Теперь, возьмите это в толк,

Их в яме двое: поп и волк.

Священник, глядючи на волка,

Молитвы шепчет втихомолку.

«Господь, — твердит он, заикаясь, —

Я пред тобой смиренно каюсь,

Что, осквернив поповский сан,

Нещадно грабил прихожан.

Я имя господа порочил,

Я людям головы морочил

И злее лютых обдирал

Сирот невинных обдирал.

Тобой подвергнутые мести,

Мы с волком здесь подохнем вместе.

Яви же милосердья чудо

И дай мне выбраться отсюда!»

Всю ночь промаялся старик.

Вдруг волк ему на шею — прыг! —

И мигом выбрался на волю,

Осуществляя божью волю.

Сбежалась вскорости толпа.

Из ямы извлекли попа.

Он с этих пор живет не тужит

И, как ведется, службу служит.

Стихотворение написано безымянным поэтом-вагантом в XI или XII веке.

Шванк — небольшой стихотворный или прозаический рассказ в немецкой средневековой литературе.

ГОРЕМЫКА ШВАРТЕНГАЛЬЗ

В пути заметил я трактир

И постучал в ворота:

«Я горемыка Швартенгальз,

Мне пить и есть охота!»

Хозяйка отворила дверь.

Я плащ и шляпу скинул,

Налил вина... Да стал глазеть

И кружку опрокинул.

Она тут потчевать меня,

Что барина какого...

Да только денег не возьмешь

Из кошелька пустого!

Хозяйка сердится, бранит —

Чуть не оглох от крика.

Постель не стелет, гонит прочь:

«Иди в сарай поспи-ка!»

Что делать, братцы! Лег я спать

В сарае возле дома.

Эх, незавидная кровать —

Колючая солома.

Проснулся утром — смех и грех! —

Дрожу, от стужи синий.

Вот так хоромы!.. На стене

Засеребрился иней.

Ну что же, взял я в руки меч,

Пошел бродить по свету.

С пустым мешком пошел пешком,

Коль не дали карету.

А на дороге мне сынок

Купеческий попался,

И кошелек его тугой

По праву мне достался!

Швартенгальз — скорее, прозвище, чем собственное имя. «Шварте» — по-немецки «толстая кожа, шкура»; «гальз» — «шея».

Эту балладу очень любил Генрих Гейне. Он писал:

«Какой честный малый этот бедняга Швартенгальз, хотя он и разбойник с большой дороги!.. Этот бедный Швартенгальз — самый что ни на есть немецкий характер, который я когда-либо знал. Какое спокойствие, какое сознание силы царит в этом стихотворении!..»

СВИДАНИЕ С МЕРТВЫМ ЖЕНИХОМ

Ее он любил когда-то,

Да взяли его в солдаты.

Ему сказала она:

«Зачем так печален взор твой?

Живой ты будешь иль мертвый —

Я стану ждать у окна,

Пока отгремит война».

За месяцем месяц мчится...

Вот всадник в окно стучится

Осенней порой ночной:

«Ты помнишь иль ты забыла,

Как прежде меня любила?

Садись на коня со мной!» —

«Я жду тебя, мой родной!»

Он обнял ее за шею

И вот уже вместе с нею

На черном летит коне.

«Не страшно ль тебе, родная?»

«О милый, ведь не одна я!

Чего же бояться мне

В своей ли, в чужой стране?»

Как жалобно ветры плачут,

Как мертвые быстро скачут.

Проехали шаткий мост,

К часовне ведет дорога.

Осталось скакать немного:

Белеет вдали погост

При свете холодных звезд.

«Любовь моя и отрада,

Навек нам расстаться надо», —

Невесте сказал жених.

И лег он в сырую землю:

Лишь мертвых земля приемлет

В объятья могил своих,

Но не берет живых.

ВЕЙНСБЕРГСКИЕ ЖЕНЫ

Мы затянем с вами чинно

Эту песнь седых времен.

Есть серьезная причина

Нам воспеть отвагу жен,

Верность женскую прославить

В подобающих стихах,

Как бы памятник поставить

В человеческих сердцах.

Сей рассказ из давней были

К нам пришел через века...

Крепость Вейнсберг окружили

Наступавшие войска.

Кайзер Конрад разъяренный

Гнал на штурм бойцов своих,

Но железной обороной

Старый герцог встретил их.

День и ночь идет осада,

День и ночь гремит война.

Прочь отброшена пощада,

Вельфам гибель суждена.

Среди грохота и воя,

Средь бушующих огней

Милосердие простое

Груды золота ценней.

Крепость мечется в тревоге

От негаданной беды:

Перерезаны дороги,

Нет ни хлеба, ни воды.

Даже старые рубаки

Приуныли в эту ночь:

«Все подохнем, как собаки.

Может бог один помочь».

Но когда душа мужчины

В подлый страх погружена,

Из печали, из кручины

Мужа выручит жена.

Так и здесь... Твердя молитвы,

Через вражеский редут,

Толпы жен на поле битвы

Прямо к Конраду идут.

«Кайзер, внемли нашим стонам,

Дай от смерти жизнь спасти,

Разреши несчастным женам

Прочь из крепости уйти!»

И ответил победитель,

Тронут этою мольбой:

«Уходите и берите

Все, что можете, с собой!»

И взгляните — что за диво!

Свет любви тая в очах,

Жены вышли торопливо

С тяжкой ношей на плечах.

Но не серебро, не злато,

Не дары своей земли —

Мужа, сына или брата

На плечах они несли.

Конрад, полон удивленья,

Молвит: «Вот чего не ждал!»

И в припадке умиленья,

Как младенец, зарыдал.

И противнику в награду

За любовь и верность жен

Повелел он снять осаду.

Так был город пощажен...

О великие герои,

О бесстрашные бойцы,

Люди Спарты, люди Трои,

Громких подвигов творцы!

Вашей силе и отваге

Неспроста дивится свет.

Но в какой, скажите, саге

Подвиг женщины воспет?

Разве гимнов не достойна

Та, что, долю не кляня,

Мужа вынесет спокойно

Из смертельного огня?

Слова лишнего не скажет,

Все поймет и все простит,

Другу рану перевяжет,

Лоб горячий остудит.

Как божественное чудо,

Щедрой данное судьбой,

На земле везде и всюду

Навсегда она с тобой!

Пусть же славятся отныне

До скончания времен

В гимне, в песне и былине

Честь, любовь и верность жен!

Событие, о котором рассказывается в этой балладе, произошло в 1140 году и послужило основой для многих народных песен и сказаний.

Вельфы, засевшие в крепости, были немецким феодальным родом, который владел Саксонией, Баварией и Брауншвейгом и ожесточенно боролся против усиления власти германских императоров.

НАДЕЖДА

Тяжела, страшна утрата,

Все погибло без возврата, —

Понапрасну слез не лей.

Что корить судьбину злую?

Позабудь любовь былую,

О минувшем не жалей...

Но и в черный день бессилья

Нам дает надежда крылья,

Заставляет жить сердца.

Жарко шепчет: «Не сдавайся!

Полно хныкать! Оставайся

Тверд душою до конца!»

Ах, не будь у нас надежды,

Мы б давно сомкнули вежды,

Может, сами б в гроб легли.

Но она, лишь скорбь заметит,

Светлой радугой засветит,

Вспыхнет звездочкой вдали.

Если ранен, если болен,

Если жизнью обездолен,

Сердце даром не неволь.

Только вспомни про нее ты —

Сразу снимет все заботы,

И твоя утихнет боль.

Если стану помирать я,

Не спешите плакать, братья!

Пусть тогда моя родня

Позабудет о погосте,

Да зовет надежду в гости —

И, глядишь, спасет меня!

СТАРЫЙ СОЛДАТ

Я старый, стреляный солдат,

Ничем особым не богат,

Прекраснейшая дама!

Не золото, не серебро,

Одна лишь честь — мое добро.

В том признаюсь вам прямо.

Моя палатка — замок мой,

Живу в ней летом и зимой.

Хожу в худом камзоле.

Да хныкать совесть не велит:

Ко мне господь благоволит

В бою, на бранном поле.

Весь провиант мой — хлеб и сыр,

Не больно тут устроишь пир!

Да не поймите ложно:

Лишь были б хлеб, да табачок,

Да придорожный кабачок —

И жить на свете можно!

Да что там горе и печаль!

Я уповаю на пищаль.

К врагу ворвешься в нору,

Как пригрозишь: «А ну, малёк!

Решайся: жизнь иль кошелек?» —

Все выложит без спору.

Постель мне — черная земля,

А сплю не хуже короля,

Храплю себе пресладко.

Но попрошу иметь в виду:

Я меч под голову кладу

Для пущего порядка.

Уж не такой-то я дурак,

Хоть не силен по части врак:

Ослепну, онемею,

Состарюсь, надо полагать,

В дугу согнусь — а вот солгать,

Ей-богу, не сумею!

Война для всех нехороша.

И все ж как тешится душа,

Когда охрипшим басом

Взревет труба, взметнув картечь,

И задубасит тяжкий меч

По вражеским кирасам!

Гул барабанов. Треск пальбы.

Дым. Пламя. Кони — на дыбы.

Беснуется железо.

Тут стал бы пятиться как рак,

Да не сдержать себя никак —

В атаку первым лезу.

Кто знает, может, поутру

Я, насмерть раненный, помру,

Коли судьба изменит.

И все же верю: пронесет!

Святая троица спасет —

И пуля не заденет!

Кому и жизнь моя нужна?

Вот были б дети и жена,

Тогда другое дело.

А нынче некому рыдать...

Вели, вахмистр, земле предать

Изрубленное тело!

Пускай на память обо мне

Три залпа грянут в тишине.

А я, закрывши веки,

Усну в земле, покуда нас

Всех не разбудит трубный глас,

Чтоб воскресить навеки.

И коль случится вам прочесть

Иль, может, где услышать весть

О гибели солдата,

Скажите просто: «Это он!

Ах, без взаимности влюблен

Он был в меня когда-то!»

Вчерашний день одно лицо

Передало мне письмецо

От вас, моей богини,

Что, дескать, я в грехах погряз.

Что честь и совесть порастряс,

Скитаясь на чужбине.

Я по прочтении письма

Обескуражен был весьма,

Слезами обливался:

Я честен сердцем и умом

И в добром имени моем

Никто не сомневался!

Сей незаслуженный ответ

На многое мне пролил свет...

Герои битв победных,

Солдаты честные! Не нам

Искать любви прекрасных дам —

Сейчас не любят бедных.

Стихотворение «Старый солдат» было написано в годы Тридцатилетней войны и возникло в войсках имперского полководца Валленштейна.

Если вы читали Шиллера «Лагерь Валленштейна», то несомненно узнаете в шиллеровском вахмистре нашего «старого солдата»: его лукавую и рассудительную речь и присущее простому человеку чувство собственного достоинства, которое здесь так отчетливо выражено.

ЛИЛОФЕЯ

В древнем царстве подводном жил-был водяной

Но манила его земля:

Он задумал сделать своей женой

Лилофею, дочь короля.

Он из красного золота выстроил мост

И, невесте богатства суля,

Вызывал на свиданье при блеске звезд

Лилофею, дочь короля.

Он коснулся белой ее руки,

Красоту королевны хваля,

И пошла за ним следом на дно реки

Лилофея, дочь короля.

И тогда схватил ее водяной

(Словно горло стянула петля):

«Не уйдешь ты отсюда! Ты будешь со мной,

Лилофея, дочь короля».

Миновало много ночей и дней...

В светлой горнице из хрусталя

Семерых родила ему сыновей

Лилофея, дочь короля.

Но однажды приснился ей странный сон:

Поле... Небо... Крик журавля...

И услышала тихий церковный звон

Лилофея, дочь короля.

«Отпусти, отпусти меня, водяной!

Погляди: о пощаде моля,

В униженье и в горе стоит пред тобой

Лилофея, дочь короля».

Но угрюмый супруг отвечает ей,

Плавниками в воде шевеля:

«Кто же вскормит моих семерых сыновей,

Лилофея, дочь короля?»

«Ах, не бойся, супруг, я вернусь назад,

Хоть мила и прекрасна земля.

Разве может покинуть невинных чад

Лилофея, дочь короля?»

И она восстала со дна реки

И в весенние вышла поля.

«Здравствуй, — в ноги ей кланялись стебельки,

Лилофея, дочь короля».

И вошла она тихо в господень храм,

Небеса о прощенье моля.

«Здравствуй, — люди склонились к ее ногам, —

Лилофея, дочь короля».

Прибежала мать, прибежал отец:

«Ты пришла, нашу скорбь исцеля,

Так пойдем же скорее в родной дворец,

Лилофея, дочь короля!»

Все светилось, сияло вблизи и вдали,

Пело небо, и пела земля,

Когда слуги в родительский дом привели

Лилофею, дочь короля.

Гости ели и пили всю ночь напролет,

Сердце сладким вином веселя:

Возвратилась домой из безжалостных вод

Лилофея, дочь короля.

Вдруг в окно кто-то яблоко бросил на стол:

То, внезапно сойдя с корабля,

Ищет, требует, кличет незримый посол

Лилофею, дочь короля.

«Пусть в огне это яблоко нынче сгорит!» —

Приговор свой исполнить веля,

Оробевшей служанке, смеясь, говорит

Лилофея, дочь короля.

Но невидимый кто-то ответствует ей:

«В светлой горнице из хрусталя

Семерых ты оставила мне сыновей,

Лилофея, дочь короля».

«Ты троих заберешь, я возьму четверых,

Пусть им родиной будет земля!» —

Так она сыновей поделила своих,

Лилофея, дочь короля.

«Я троих заберу и троих я отдам.

Но, сокровище честно деля,

Мы седьмого должны разрубить пополам,

Лилофея, дочь короля.

Всё поделим: и ноги и руки его.

Ты возьмешь половину и я.

Что ж молчишь? Неужель ты страшишься чего,

Лилофея, дочь короля?»

«Иль ты думал, мне сердце из камня дано?..

Ах, прощайте, цветы и поля!

Чем дитя погубить, лучше канет на дно

Лилофея, дочь короля».

БЫЛА Б ТЫ НЕМНОГО БОГАЧЕ...

Однажды я на берег вышла.

По тропке спустилась к реке.

Вдруг вижу: челнок подплывает,

Три графа сидят в челноке.

Вот граф, молодой и прекрасный,

В бокал наливает вина:

«Красавица, светик мой ясный,

Ты выпить со мною должна».

Глядит на меня чуть не плача

И шепчет, склонясь надо мной:

«Была б ты немного богаче,

Моей бы ты стала женой».

«Не смейтесь над девушкой честной.

Зачем мне ваш графский дворец?

Бедняк из деревни окрестной

Меня поведет под венец».

«А коль жениха не дождешься

Ни в том и ни в этом году?» —

«Тогда я монахиней стану,

Тогда я в обитель уйду».

С тех пор миновало полгода,

Зима наступила, и вот

Приснилось ему, что голубка

Монахиней в келье живет.

Стрелой к монастырским воротам

Летит он на быстром коне...

Открылось окошечко: «Кто там?» —

«Любовь моя, выйди ко мне!»

И девушка в белом наряде

Выходит к нему на порог.

Отрезаны длинные пряди,

И взгляд ее грустен и строг.

Он ей не промолвил ни слова,

Он ей не сказал ничего.

Но сердце от горя такого

Разбилось в груди у него.

БАЛЛАДА О ГОЛОДНОМ РЕБЕНКЕ