Николай Голиков
АВТОБИОГРАФИЯ
Я, Голиков Николай Иванович, родился 26 декабря 1924 года в селе Палех, бывшим в составе Владимирской губернии, Шуйского уезда, Палехской волости. Теперь Палехский р-н. Отец, Иван Иванович Голиков, был палешанин из потомственной иконописной семьи. Земли не имели, крестьянством не занимались. Но большинство палешан имело землю, занимались иконописным промыслом и землепашеством. Моя мать, Анастасия Васильевна Голикова (в девичестве Колесова), тоже была коренной палешанкой из потомственной иконописной семьи хороших мастеров.
Себя я помню очень рано, примерно в 2,5-3 года. Я, до сих пор, отрывочно ясно себе представляю отрезки своего жизненного бытия с самого раннего детства. Помню и маму, и папу, всего, конечно, не помню, но очень много сохранилось в памяти.
Вспоминается раннее детство в старом доме. Отца за работой, изредка он приходил из мастерской. Слышу до сих порывы ветра и шум берез под окнами. Наши детские шалости, кругом зеленая природа. Особенно в летний период захватывало чувство раздолья, всё было прекрасно. Мастерская, где работал отец, была рядом с домом, на гумнах. Изредка меня мама посылала что-нибудь отнести поесть отцу. Помню луг зеленый, кругом цветы, и мастерскую помню. У него были ученики, это уже при советской власти. Он обучал их технике письма палехской миниатюры, это был, примерно, 1926-27 год, после революции.
Учиться я пошел в 1-ый класс начальной школы в 1933 году. Время очень тяжелое. Был страшный голод, сидели без хлеба и питались дома кое-как. Подкармливали нас в начальной школе, варили какие-то овощные борщи, овощи приносили родители детей-учеников, у кого что было в огородах.
Начальную школу я окончил в 1937 году. Учился успешно, получил похвальный лист, и в этом же году, в марте месяце, у меня неожиданно умер отец. Здоровье у них было подорвано беспрерывными войнами, голодом, революционными событиями, коллективизацией и прочими делами.
В 1937 году я поступил в неполную среднюю школу в пятый класс. В ней я обучался также успешно, но без отца учиться было тяжело, не хватало питания, одежды. Власть ввела плату за обучение. Нас в семье было пять учеников, платить было нечем. И в 1940 году из 8 класса я ушел в ФЗУ. Это в 10-12 километрах от Палеха, село Майдаково.
Был канун начала войны с Германией. Все ждали эту войну, говорили, что это неизбежно, но в печати настойчиво проводилась политика о том, что войны не будет. Такое было угодно, конечно, верхушке правительства.
В 1941 году, после шестимесячного обучения, училище я закончил и получил специальность слесаря-инструментальщика 5-го разряда. Собрался уже свободно работать на местном заводе, но объявили о начале войны с Германией.
У меня был старший брат Георгий, он в это время находился на службе в армии по призыву. Служил он в Львовской области на пограничной заставе Рава-Русская. Через месяц, после начала войны, мы получили извещение о том, что он пропал без вести. Погиб он в первые дни войны. Писали нам об этом и его товарищи.
В августе 1941 года, после окончания десятилетки, призвали моего среднего брата Ивана. Отправили его в артиллерийское училище. В 1942 году он был отправлен на фронт. Командовал он орудийным расчетом 45-мм противотанковой пушки. Участвовал в тяжелейших боях под Ржевом. Там был ранен тяжело. После лечения опять воевал и кончил войну со взятием Кенигсберга в 1944 г. Покалечен он был очень серьезно и впоследствии он и умер от ранения. Но все-таки, после фронта выучился и работал учителем. Я был вынужден уйти с завода, мама держала корову, надо было косить, дрова заготавливать. Она упросила директора завода отпустить меня домой. Порядки были строгие, время было военное. Я пришел домой. Пилил дрова, косил траву для коровы. Хлеба было очень мало, продавали по норме. Корова доила плохо. К августу месяцу 41-го года мы всю картошку съели и остались на зиму почти без продовольствия. Кое-как перезимовали. Пришла весна, мы с мальчишками добывали себе пропитание: стреляли воробьев, грачей. Лазили по березам, собирали яйца грачиные, варили.
Летом 1942 года мы ушли работать в колхоз-деревню Кожевниково в 15-ти километрах от Палеха. Работали там только за еду. Стояли мы там на квартире у крестьян, кормила нас хозяйка хорошо. Все лето мы косили, справили сенокос. Мужиков почти никого не было. Все были кто на фронте, кто в армии. Почти в каждой деревне был свой колхоз. Косы нам отбивал один старик, лет 70-ти. И вот мы, мальчишки и девчонки местные, косили, сушили, убирали. Болота косили. Работали до самого августа 42-го года.
Там же, в деревне, я получил повестку явиться в военкомат по мобилизации. Было мне 16 лет полных. Шел 17-й год. В 1942 году я был мобилизован, пришел в Палех и был определен в бронетанковые войска. Но накануне я неожиданно заболел, попал в больницу. Косили мы в деревне одно болото, в нем, с моим товарищем - Ваней Харитоновым с 1924 года, подхватили лихорадку, высокая температура. Врач признал болотную лихорадку, 10 дней нас лечил.
Товарищи уехали служить, а нам дали отсрочку. Отсрочку небольшую, но все же немного отдохнули. В сентябре 1942 года я был уже направлен в Иваново в Подольское пехотное училище. Оно было переведено из Подольска. Условия были очень тяжелые, особенно после дома. До ноября месяца мы жили в палатках, начались морозы. Выпадал снег неоднократно. Кормили очень скудно. И только к 7 ноября мы были переведены в казармы в город Иваново. Казармы не топили, но шинели заставляли снимать. Постепенно мы к таким условиям стали привыкать. Командиры потом нам говорили, ну, мальчишки, мы думали вы все здесь перемрете, а оказалось после, что мы никто не заболели. Сказалось крестьянская закалка, босое детство. Были крепкими, закаленными.
Обучали нас в училище пулеметному делу, учили станковый пулемет «Максим». Неожиданно в марте 1943 года нас хотели по тревоге отправить на фронт под Харьков. Подали эшелон, но команды на погрузку не дали и отправили всех опять в казармы. Мы были одеты по-зимнему. Ничем уже не занимались. Командиры нам говорили. Что вас все равно отправят на фронт досрочно. Так оно и получилось. На фронт нас отправили в начале марта на тульское направление.
Прибыли в Тулу. А там уже весна. Эшелон поставили в тупик, и жили мы в теплушках с месяц.
Это было накануне Курской битвы. Нас выгрузили и отправили пешком ближе к фронту. Таким образом, мы оказались в районе Мценска - станция Чернь. В деревнях стояли расквартированные части в ожидании начала военных событий, вошедших потом в историю, как Орловско-курская дуга.
Там мы начали строить оборону - это была 3-я линия обороны на случай прорыва немцев. Строили дзоты, различные укрепсооружения, копали траншеи целый месяц.
5-го июля началось наступление немецких войск под Орлом, а 12 июля мы были все отправлены на передовую. Шли пешком, лошадей почти не было. Часть была очень слабая, роты неполные. Это были части, которые были переведены с Калининского фронта. Довольно потрепанные, малочисленные. Солдаты - большинство больных. Вели под руки, солдаты падали, командиры их били.
12 июля мы вышли из деревеньки Ильинка, где строили оборону. Это между Тулой и Мценском – ст. Чернь. Через день-два пешего такого марша мы неплохо вооруженные, но несли, конечно, на себе очень много. Каждый солдат нес пуд, два, а то и больше. Лошадей не было. Одна лошадь на роту, да и то какая-то кляча. Постепенно мы входили в соприкосновение с немецкими войсками. Шли по полям сражений боев. Убитые, раненые. Горящие и сожженные деревни. Бомбежки. Жуткая такая картина, а главное голод. Вместо хлеба давали сухари. У большинства солдат и зубов-то не было. Костры не разрешали ночью разводить. Ели, где попадала, сырую картошку, набивали мешки. Командиры ругались. Но, как говорят, голод не тетка. Солдаты говорили про эту картошку: сейчас мы ее несем, а потом она нас понесет. Не считались ни с чем: ни с тяжестью, ни с грязью.
16 июля мы ночью пришли на передовую. Неизвестно, что впереди, разговаривали шепотом. Командиры сказали, что это наше место будет. Ложитесь, потихоньку надо окапываться. Впереди уже никого нет, только немцы.
Утром нас разбудила бомбежка, начался обстрел, лежали мы по кюветам, дорога шла на Мелынь - это большое село южных районов Тульской области. Шел дождь, там чернозем, грязь. К обеду нас всех под обстрелом и бомбежкой перевели в оставленные траншеи немецкие. Стали скапливать, набивать их людьми для атаки. Набили полные траншеи.
В обед послышался залп гвардейских минометов «катюш» и под этот грохот, скрежет чудовищный, была команда - вылезай из окопов и вперед. Только вылезли из окопов, появились у нас и раненые, и убитые. Бежали полями рожью, рожь, конечно, скрывала наши потери. И на этом поле я был тяжело ранен. Упал без сознания. Сзади бежал солдат Лебедев из Ярославской области. Он меня перевязал, дал мне в руки винтовку, надел каску. Он мне сказал, я бы с тобой посидел, но сам знаешь, сзади идет заградотряд - застрелят свои же. Потихоньку я выбрался, попал на санчасть батальонную. Это был только что оставленный немецкий блиндаж, набитый ранеными, я потерял сознание.
Услыхал, что меня ведут под руки и грузят на конную повозку. Потом попал в полковую санчасть, нам дали такие бумажечки - кто может идти, пусть идет в тыл. Я согласился идти. Мне дали бумажку, что я сдал оружие. Сказали, что все машины, которые идут от фронта, обязаны нас подвозить. Плелся, плелся и часа через три нагнала меня машина, и к вечеру я уже был в Ясной Поляне.
Ночевали на улице, не кормили, работал в каком-то старом заброшенном сарае хирургический пункт, делали операции, осмотр раненых, а кого-то выносили уже мертвым.
Через день нас отправили на железнодорожную ветку, погрузили в теплушки, и на другой день я был в г. Туле на большой комиссии. Передвигался я кое-как, мы не разувались, ноги сопрели, жара страшная. Кожа с ног облезла до мяса.
Меня посмотрели, покачали головами и сказали, что мы отправим Вас на Урал в Свердловскую область в Екатеринбург. Везли, не помню сколько, но очень долго. Там мне сделали осмотр, раненых все прибывало. Лечащий врач сказал: мальчик, мы вас направим на станцию Баженово – это, где строился город Асбест. Там лес, сосновый бор, чистый воздух и вы потихоньку поправитесь. Лечения, конечно, никакого не было. Я просто спал, но очень плохо ел. Отощал, устал. Потихоньку примерно через месяц пришел в себя, и там же 5 августа 1943 года услыхал об освобождении Орла, Белгорода. Воевали мы от Орла в километрах 30-40. Брали с боем деревеньку Малая Головинка.
В последствии я туда раза три ездил, познакомился с местными жителями. Печальная картина – прошло 30-40 лет, а люди там так и не пришли в себя. Работали в колхозах, ничего им не платили. Все считались изменниками Родины - и стар, и мал.
В госпитале я пролежал три месяца: у меня отнялась правая рука. Научился писать левой рукой. Меня отправили в город Камышлов в выздоравливающий батальон, там я пробыл с месяц. Из Камышлова отправили в Еланские лагеря. Там уже формировали маршевые роты, каждый день отправлялся на фронт эшелон. Пополнение они получали из Уральского округа из госпиталей, преимущественно.
В Еланских лагерях условия были очень плохие, кормили мороженой капустой один раз в день. Начались морозы, холода, снег.
Приехали вербовщики-офицеры. Отобрал нас в Челябинск, в учебный полк: будете обучаться или на танкиста, или на самоходчика. Это был ноябрь 1943 года. Там условия были тяжелейшие. Всю зиму - шесть месяцев, до весны 1944 года.
Весной в апреле нас отправили в 339-й танковый полк тяжелой самоходной артиллерии. Я получил специальность наводчика-командира артиллерийского расчета. Пушка была тяжелая - 152-мм орудие на самоходном шасси. Вес всей установки 60-т тонн.
В апреле 1944 года мы были направлены на фронт. В полку была 21 боевая машина. Отправили нас в сторону Твери, думали, попадем в район Ленинграда на Карельский перешеек, но нас повернули на север, и мы оказались летом на берегу Свири. На берегу был какой-то сожженный населенный пункт, стоял один дом. На той стороне были финны. Они хорошо укрепились. Наша задача была такая – форсировать реку Свирь, прорвать оборону.
Река была серьезная – холодная, быстрая и широкая.
Шесть часов артподготовки. Когда форсировали реку и перешли на тот берег, обнаружили пустые позиции. Финны заранее отошли, берегли своих солдат.
Мы двинулись на Олонец - это от Лодейного Поля 100 километров. Въехали в Олонец, двинулись на Видлицу. Были, конечно, мелкие стычки с финнами, но они заблаговременно уходили. Мы несли значительные потери и в технике, и в людях от бомбежек, особенно.
На Карельском фронте я находился шесть месяцев. Это очень много и всего не расскажешь. Было очень тяжело. Тайга, болота, строительство дорог, форсирование многочисленных рек, обстрелы финнами наших позиций из тяжелой артиллерии. Существенные несли потери, конечно. Мне всё везло.
И только в ноябре 1944 года, когда мы находились на севере за Мурманском, и двигались в сторону Норвегии к Киркенесу, к поселку Никель, утром попали под сильнейшую бомбежку. И я был ранен. Получил осколочное ранение.
Попал в госпиталь в Мурманск, потом Кандалакша, Петрозаводск. Затем Костромская область и там, в 1945 году подлечили, выписали из госпиталя. Направили на пересыльный пункт. Там нас всех артиллеристов отобрали и отправили в военно-морской флот.
Таким образом, я, после двух тяжелых ранений, госпиталей, попал в третий раз служить. Только приехал в часть, и на другой день окончилась война.
После войны я служил еще пять лет в военно-морском флоте в г.Балтийске. Демобилизовался только в 1950 году, в марте месяце. Прослужил в общей сложности больше 8-ми лет.
Приехал домой. Дома ничего нет. Одна мама, три сестры. Устроился учиться в Палехское художественное училище. После четырех лет обучения с успехом окончил училище в 1954 году.
Всю жизнь проработал в Палехе, в качестве художника Палехской миниатюры. Занимался, большей частью, сначала со стариками – опытными мастерами. Писали декорации, стенной росписью занимался, участвовал в создании мультфильмов на киностудии в Москве.
