ТРАГЕДИЯ 50-й АРМИИ БРЯНСКОГО ФРОНТА

"Они потеряли голову!"

5.10.41. ... Поехал на участок 260-й стрелковой дивизии. (...)... Дивизия отошла очень немного, имеет большие потери, против нее противник сосредоточил 3 дивизии. Немцы идут в атаку во весь рост. Наши солдаты буквально косят их.
 50-я армия сдерживала рвущуюся к Москве 2-ю немецкую танковую армию ГудерианаВЫВОДЫ: дивизия дерется отлично, красноармейцы храбры.»

  Эти слова взяты из дневника начальника особого отдела 50-й армии, входившей в августе-октябре 41-го в состав Брянского фронта, майора НКВД (соответствует званию генерал-майора в армии) Ивана Савельевича Шабалина, который по долгу службы должен был следить, чтобы другие дневников не вели. Но сам он дневник вел, видимо надеясь, что с ним-то ничего не случится. Но случилось - и именно то, чего боялись: Шабалин погиб, его записи попали к немцам.

Эта дневниковая запись относится к той 260-й стрелковой дивизии, в 839 артиллерийском полку которой, я служил, будучи командиром взвода топографической разведки. Этот дневник, содержащий многие подробности трагедии этой армии,  опубликован  в газете «Известия», и его можно прочесть на сайте  http://www.izvestia.ru/victory/article1645938 .

Пометка на архивном документе гласит: " На следующий день 20.10.41 года ШАБАЛИН встретился с генерал-майором ПЕТРОВЫМ, вместе с которым погиб юго-западнее Пассеки (название не очень разборчиво. - "Известия") в 16.00 часов".

     Вот что я писал через 55 лет после событий, о которых вел записи в своем дневнике майор НКВД Ивана Савельевич Шабалин.

         Сентябрь. Наша 260 стрелковая дивизия 50-й армии на рубеже обороны - западном берегу реки Судость у местечка Жирятино в 35-40 км. западнее Брянска. Я, в свои 19 лет, только что испеченный лейтенант, командир взвода разведки конного дивизиона артполка. 2-го октября немецкие танки прорвали оборону и обойдя с востока, заняли Брянск. Мы в окружении. Но что в то тяжелое время могли сделать наши, с позволения сказать, "орудия"? Наскоро, в несколько дней сформированный в г.Кимры под Калинином полк, получил разношерстное вооружение. "Бомба", "Картуз", "Накати", "Фитиль", "Охлади" - лексикон второй батареи, вооруженной "48-линейной мортирой на лафете Венгловского". Эти музейные мастодонты на шестерке першеронов воевали еще в Русско-японскую. Накатить после выстрела орудие вручную, окатить ствол водой из деревянной бадейки, подвешенной на цепочке к оси колес с человеческий рост (запас воды - в бочке), загнать в казенник 43-х фунтовую бомбу, навести орудие по мушке, как винтовку и по отвесу, чтобы получить нужную дальность стрельбы - приемы, известные чуть ли не по фильмам о войне 1812 года! Но нет худа без добра! Какую панику наводили свист и разрывы бомб среди пехоты противника если, конечно, они ее достигали! Бомбы эти, не принося ощутимых потерь, рвались со страшным грохотом и клубами черного дыма, совсем как в историческом кино, разбрасывая вокруг мириады мелких, в общем-то безвредных искр и... десяток, с бутылку величиной, осколков. Но солдаты противника бросались на землю, не понимая чем их "угощают" русские. Как говорится "и смех и грех". Первая батарея имела полковые пушки образца 1902г., поражавшие немецкие танки первых месяцев войны лишь на близком расстоянии, а третья была вооружена 122мм. гаубицами образца 1938г. с превосходными тактико-техническими данными, но тогда снабжалась лишь осколочными снарядами. С орудием именно этого типа мне пришлось пройти по дорогам войны до ее конца. Воюет оно, увы, и сейчас...

     Но уже в первые дни войны мы увидели, что на вооружение Красной Армии поступает и кое-что посерьезнее "безоткатного орудия на лафете Венгловского". Ранним утром на исходе сентября голубое небо у небольшой деревушки Издешичи под Жирятино, прорезали  десятки невиданных ранее огненных смерчей, клубы желтого дыма и пыли поднялись, заслонив солнце. Неслыханный ранее грохот, сравнимый разве что с мощным львиным рыком (до сих пор не могу найти убедительного аналога звуку срывающегося с установки реактивного снаряда) взорвал  предутреннюю тишину. Это был один из первых уничтожающих залпов нового вида артиллерии - реактивной, точно по переднему краю противника. Немцы, обезумев, бежали на запад. Одновременно, не выдержав, бросились - на восток и наши еще не обстрелянные пехотинцы, ошарашенные неожиданным, невиданным ранее, вплотную к их позициям обрушившимся огневым шквалом. Но если наши солдаты быстро пришли в себя и поняв, что снаряды падали все же на немецкие головы, через несколько часов вернулись на свои позиции, то немцам это быстро сделать не удалось: возвращаться было некому. Те, по кому пришелся удар, лежали черными желеобразными расплывшимися массами  на обожженной земле (такого действия не видел больше нигде и никогда), а уцелевшие бежали, потеряв рассудок. Это тебе не  безосколочная бомба орудия Венгловского! И хотя нового оружия было еще мало, оно разило врага не только огнем, но вселяло веру и уверенность в победу!

     Много позже, в бою за г.Армянск на Перекопе, я своими глазами убедился в моральном воздействии лишь только неожиданного звука ракетного залпа. Колонна пленных, бредущих под прикрытием Перекопского вала, подошла к нему в момент, когда с другой его стороны, скрытая для их глаз батарея произвела залп через головы идущих. Оглушенные, уже ранее познавшие что это значит, они кинулись на землю, глаза навыкате, на губах пена. Долго потом они дрожащие, становились на обессилевшие ноги, долго строились и медленно, сгорбившись, понурив головы, плелись за одиноким конвоиром. Их спасение - плен.  А в 41-м, нам было не до пленных. Самим бы не стать пленным. Плен означал смерть, это я понимал четко.

     Да, тогда... - в первые месяцы войны, отходы и окружения, прорывы из них, и опять окружения. Потеря боевых друзей, неизвестность о судьбах родных и близких, оккупация родных мест. Повсюду огонь, дым и гарь, смерть и страдания. Расстрелы и виселицы, рвы и яры, заполненные тысячами убитых. Чувства отчаяния, безысходности и бессилия: ты, артиллерист, постоянно под огнем и не в состоянии остановить озверевшего врага, вынужден как зверь в западне, искать выход из ловушки, в которую попал. Где те современные орудия, где та артиллерия – самые современные пушки и гаубицы, которыми мы учились владеть в училище? В 41-м мы их видели издалека.

     Фортуна распорядилась так, что мне, по сути дела мальчишке, пришлось побывать в том самом окружении, в которое попала 50-я армия Брянского фронта (командующий - генерал-полковник А. Еременко), сдерживающая рвущуюся, в бешенном рывке к Москве, 2-ю немецкую танковую армию Гудериана. 50-я армия в трагических октябрьских боях 41-го, отходя с рубежа западнее Брянска до Тулы и выходя из окружения, оставила 90 тысяч своих солдат и офицеров. Я, волею судеб, оказался в числе 12 тысяч  ее бойцов и командиров, сумевших пробиться к своим, вышедших из того страшного огненного кольца и продолжавших после этого воевать. И хотя я не прошел весь боевой путь этой армии, и не дошел с нею до Кенигсберга, на мою долю выпали свои фронтовые будни и свои боевые трудности. Но больших невзгод чем в те, первые дни войны, испытать не пришлось. И надо сказать, трудности психологические, намного превосходили невзгоды физических перегрузок или даже страданий от полученных ранений.

     «13.10.41. Всю ночь я не сомкнул глаз. Сильный холод. Нет ни перчаток, ни теплого белья. Я хожу в гимнастерке. Мы двигаемся очень медленно, застряли в болоте.(...)», пишет Шабалин.

     Я помню именно этот день и именно в горелом болоте (которых было неисчислимое множество в Брянских лесах), когда мне пришлось отстреливаться от немцев с собакой и от уже присоединившегося к ним местного полицейского, преследовавших нас. Укрывшись в какой то землянке, накрытой полусгнившими шпалами от узкоколейки, по которой вывозили срубленный лес, мы первыми двумя выстрелами убили собаку и полицейского, обратив немцев в бегство.

     «14.10.41. Противник оттеснил нас в кольцо. Непрерывная канонада. Дуэль артиллеристов, минометчиков и пулеметчиков. Опасность и ужас почти целый день. Я уже не говорю о лесе, болоте и ночевке. С 12-го я не спал. Со 2 октября не читал ни одной газеты.

      15.10.41. Это ужасно! Кружится голова. Трупы, ужас войны, мы непрерывно под обстрелом. Снова я голоден и не спал. Я достал фляжку спирта. Ходил в лес на рекогносцировку. У нас полное уничтожение. Я пишу в лесу у огня. Утром я потерял всех чекистов, остался один среди чужих людей. Армия распалась.»

     Да, в эти дни мы вели большой бой, прорываясь из кольца. И получилось так, что наши отходящие части оказались на большой лесной поляне, но густо заросшей кустарником. Немцы вели непрерывный обстрел по площади, то ли не рискуя двигаться в кустарник, то ли просто не считая рациональным это делать. Два дня наши орудия вели огонь по противнику, и здесь особенно отличились зенитчики 76-ти миллиметровой батареи. Их огонь прямой наводкой помог подавить несколько немецких минометов и уничтожить несколько бронетранспортеров, двигающихся вдоль опушки леса. Это нам сильно помогло, и мы сумели ночью выйти из кольца и опять углубиться в лес. К тому времени до линии фронта оставалось еще километров около восьмидесяти, но сама линия фронта была в движении, увы – на восток.

     «16.10.41. Я переночевал в лесу. Уже три дня не ел хлеба. В лесу очень много красноармейцев. Командиры отсутствуют В течение всей ночи немцы обстреливали лес оружием всех видов. Около 7 часов утра мы встали и пошли на север. Я нашел маленькое одеяло, полевую фляжку и сумку. С утра идет дождь. Затем он перешел в мокрый снег. Мы промокли до нитки. Ужасная жажда, пьем болотную воду. Видели немецкий обоз, пропустили его мимо.

     19.10.41. Всю ночь мы шли под проливным дождем через болотистую местность. Непроницаемый мрак. На мне нет больше ни одной сухой нитки. Правая нога опухла, двигаться ужасно тяжело. На рассвете остановились в лесу. С большим трудом я обсушился у огня и оделся, не поев и не поспав. Предстоит нам теперь путь через безлесную местность. Мы разделились на две группы. Половина из нас не имеет оружия. Слышна стрельба легких пулеметов и минометов.»

     Все верно, мы шли на север, точнее – на северо-восток, в направлении города Белев и вышли на безлесную местность. Но командиры были, и довольно толковые. Я помню майора (запомнился обросший бородой), который очень оперативно, решительно и умело объединял разрозненные группы окруженцев под свое руководство. Он сумел сплотить отряд в пару тысяч человек с артиллерией, минометами, с десятком пулеметов и обозом для раненых, а это большая сила, и в составе этого отряда мы сделали еще два прорыва – один в районе Гутовского лесозавода, другой под Белевым, где и вышли к своим.

     Большие трудности создавали нехватка питания, холод, сырость и рано выпавший снег, хотя в принципе мы были одеты по сезону. Когда съели весь НЗ, питались всем, что удавалось найти в лесу, вплоть до подстреленных воробьев и ворон (хитрая птица и видит охотника издалека), собирая на ходу мороженную лесную ягоду и грибы, изредка выглядывающие из под снега, варили их в каске, но соли не было. Но главное – не было табака. Его выковыривали по крупице из швов карманов, мешали с соломой. И если решались зайти в деревню, то скорее ради табака, чем даже пищи или отдыха.

     А в день 20.10.41 года, когда ШАБАЛИН встретился с генерал-майором ПЕТРОВЫМ, командующим армией, вместе с которым и погиб юго-западнее Пассеки (название не очень разборчиво. - "Известия") в 16.00 часов,

    Ночь 20.10.41 запомнил на всю жизнь. Изголодавшиеся и измученные вшами, решили зайти в деревню Это была деревушку Мыврино – несколько домов в два ряда, метров в ста от опушки леса. Решили разместится в домах со стороны опушки. Жители нас приняли радушно, накормили давно не виденным горячим, конечно со «стаканчиком», сделали баньку и положили спать – кого на печку, кого на лавку, кого на полу. Немцев поблизости не видели и мы были спокойно. А ранним утром, еще только поднималась заря, будит меня часовой, выставленный у дверей дома, изнутри. Говорит, глядите в окно, товарищ лейтенант! Немцы! Отклоняю занавеску – из домов напротив, со стороны поля – выходят и строятся в шеренги человек с полсотни немцев, вооруженных двумя пулеметами, с ротным минометом и два бронетранспортера на полугусеничном ходу, также вооруженные пулеметами. Когда они пришли в деревню, до нас или после нас – так и осталось непонятным, но вступать с ними в бой, имея в руках только карабины и с десяток гранат, мы не решились – чересчур слабо мы были вооружены против них. Переждав, когда они построятся, произведут свою проверку и погрузившись в транспортеры, отправятся вон из деревни, мы бросились к лесу. Больше мы ночевать в деревнях не решались.

И только недавно узнал, что деревня эта – Мыврино, по заявлению В.Жириновсого, является его родным селом.

     Выйдя из окружения через 28 суток к Туле, после скитаний по немецким тылам в Брянских лесах, после изнуряющих ноябрьских боев в районе Тульского спиртзавода и после столь же изнуряющих проверок известной организацией "Cмерш", был как окруженец, направлен, на переформировку в офицерский резерв фронта. Оттуда - в 178 артполк другой стрелковой дивизии. В нем, однако, мне долго воевать не пришлось. На второй день, 22-го декабря, в бою под Касторной у деревни Мансурово, что западнее Воронежа, был тяжело ранен в голову, ногу и спину (обидно, какой то плюгавенький ротный минометик, как сейчас вижу желтый дымок  разрыва его мины на снегу). Госпиталь. Отлежавшись и излечившись, опять на фронт, опять в разведку, но уже в гаубичный полк. Вот оно - оружие победы: легкое и маневренное, живучее и удивительно точное, безотказное в жару и холод, в песок и снег, не боящееся ни фронтовых дорог ни колонных путей! Несколько снарядов на пристрелку - и на поражение! Стрельба прямой наводкой (если по тебе, конечно, не стреляют!) - сплошное удовольствие. Но в противоборстве с танками или даже со скорострельными пушками (а под Сталинградом было и такое), наши гаубицы, как правило, одерживали верх. Мастерство расчетов, точность стрельбы, а главное - мощь снаряда, делали свое дело. 

     Но трагедия 50-й армии, о которой ни в истории Великой Отечественной войны, ни в печати, ранее даже не упоминалось, оставила глубокие душевные раны, не зажившие и через 60 лет после Победы.

 

К ГОДОВЩИНЕ ОПЕРАЦИИ "БАГРАТИОН"

 

Фронтовая фотография

 

Передо мной выцветшая фотография, сделанная фронтовым фотографом. Шестеро боевых друзей, связанных единой боевой судьбой, воинским долгом, единым стремлением к победе. Октябрь 1944 год. Польша, река Нарев севернее Варшавы, плацдарм южнее г.Остроленка.  Операция "Багратион", начатая 23 июня 1944г. через три года после начала Великой Отечественной войны завершилась, сражение за Белоруссию выиграно, началось освобождение Польши. Разгромлена и пленена мощная вражеская группировка войск. Пройдено с боями около двух тысяч километров, освобождена столица Белоруссии - Минск, крупные города - Могилев, Борисов, Бобруйск, сотни больших и малых белорусских, еврейских и польских городков и местечек, сотни тысяч людей высвобождены из под нацистского рабства и спасены от смерти. Наши войска, объединившись с многочисленными партизанскими отрядами, вышедшими из лесов, пересекли государственную границу, начали освобождение Европы. Пути наступления проходили по довоенным местам сосредоточенного проживания евреев - Столбцы, Барановичи, Слоним, Волковыск, Свислочь, Белосток, Ломжа, Остроленка. Сейчас это путь отступления немецкой армии. Он отмечен разбитой и сгоревшей немецкой техникой, пепелищами, могилами, виселицами, трупами немецких солдат на дорогах и рвами, заполненными трупами мирных жителей. Дым и гарь. Только что освобождены немногочисленные оставшиеся в живых узники Васильковского, под г.Белосток, лагеря смерти. Из раскопанных рвов Чрезвычайная Государственная Комиссия извлекла 150 тысяч трупов замученных, расстрелянных евреев - обитателей Белостокского гетто, русских, белорусов и поляков, людей самых различных национальностей, военнопленных советской и союзных армий, детей и стариков, женщин и мужчин, просто жителей Белостока и его окрестностей, различных польских, белорусских, украинских и европейских городов.  

  Вместе с советской армией, перешло польскую границу и Войско Польское. Впервые оно вступило в бой как 1-я польская пехотная дивизия им. Тадеуша Костюшко под командованием полковника Зигмунда Берлинга в Смоленско-Рославльской операции у села Ленино 12-13 октября 1943г. В ее рядах храбро сражались не только поляки, но и многочисленные польские евреи, проявлявшие храбрость и воинский героизм. Достаточно сказать, что в этих боях, при общих через потерях в 8.08%, потери среди воинов-евреев были 8.6%. Но на польскую землю в развитие операции "Багратион", с целью освобождения своей родины, уже вступила 1-я Польская Армия под командованием генерала Слободы, хорошо оснащенная, экипированная первоклассным вооружением. Нам приходилось взаимодействовать с ее частями, оказывать им огневую поддержку на флангах. 

      Войска измотаны четырехмесячными наступательными боями и устали. Израсходован боезапас, горючее, ощущается нехватка продовольствия. А главное - невосполнимые людские потери. Но впереди Польша, еще ждущая своего полного освобождения, другие порабощенные страны Западной Европы,  впереди Германия и логово фашистского зверя - Берлин. Впереди  - многочисленные Аушвицы и Бухенвальды. А южнее, почти рядом - Варшава, в ней рвутся немецкие бомбы и снаряды. Гибнут восставшие, льется кровь. 

     Простая фотография... Но сколько за ней волнений и воспоминаний!  Наша часть - 331 краснознаменный гаубичный артиллерийский ордена Суворова Севастопольский полк резерва Верховного Главного Командования формировался как обычный, в числе других,   полк. Место его рождения - севернее Сталинграда, небольшое тихое русское село Мокрая Ольховка, что на реке Иловля. Здесь летом 1942 года в основном из офицеров - фронтовиков, излечившихся после ранений, создавалась боевая часть. Это потом, после многих сражений и походов, она стала именитой, а летом 1942 сюда прибывали не только обстрелянные в боях 41-го фронтовики, но и еще не нюхавшие пороха мальчики - новобранцы. Формировались батареи, сколачивались огневые расчеты, поступала материальная часть и транспорт.. Я был направлен в полк из г.Саратов, где пролежал в госпитале полтора месяца, после ранения в голову под Москвой. В памятной и милой нашему сердцу Мокрой Ольховке много лет спустя силами школьников был создан Музей Памяти. В нем собраны боевые реликвии полка, хранится обожженная, усыпанная осколками снарядов и политая кровью товарищей земля Сталинграда и Севастополя, личные вещи участников событий тех грозных лет, фотографии погибших и живых. Есть там и первое знамя полка, вышитое в 42-м руками ольховских вышивальщиц и эта, и многие другие фотографии. Есть там и фотография моего друга - Номки, подаренная мне еще перед войной. Наум Израилевич Акштейн, артиллерийский техник, ст. лейтенант, родившийся в 1923г. в Казани, был смертельно ранен в возрасте 21г. в бою за освобождение г.Мелитополь на знаменитой "голубой линии"  на реке Молочная и скончался прямо на лафете орудия, буквально у меня на руках. Он похоронен в с.Сорочино Запорожской области. Память о нем хранит Книга Памяти воинов-евреев павших в боях с нацизмом и Национальный Институт  холокауста и героизма Яд Вашем.

      А сегодня мы на отдыхе и переформировке. Буквально за несколько дней перед этим на боевые позиции части обрушился мощный огневой артиллерийский налет. Дело на войне обычное, налеты с потерями бывали и раньше. Враг опомнился после поражения в Белоруссии, пришел в себя, его сопротивление возрастало и становилось более организованным. Он подтянул свежие силы, появилась авиация, танки и артиллерия. Пехота противника закрепилась, создала полосы обороны по берегам рек и нам приходилось "с ходу", форсируя их, создавать небольшие плацдармы. Бои "местного значения", самые тяжелые... Потери. Именно на таком крошечном плацдарме нас и застал этот налет. Один из немногих за время войны, многобатарейный, массированный, запомнившийся необычным ожесточением и внезапностью накрытия, высокой степенью поражения огневых позиций сразу нескольких батарей полка, точностью и методичностью огня. Батареи, ведя ожесточенные бои и не успев как следует окопаться после форсирования Нарева, понесли потери в личном составе, материальной части и транспорте, потеряли боеспособность. Но самое обидное было в том, что мы не могли достойно ответить врагу, заставить его замолчать. Несколько  ответных  снарядов - не в счет. Боезапас, включая снаряды для самообороны, был полностью израсходован, подвоз и боепитание по разрушенным и разбитым дорогам и при отсутствии переправ, еще не отлажены. Обычная история на войне, и столь же обычно чреватая неприятностями... Тяжело вспоминать, но такое уже было...

  10-го февраля 1943-го, на исходе Сталинградской битвы, огневые позиции полка, поддерживавшего 6-ю кавдивизию корпуса генерала Плиева и преследовавшего немцев в районе г.Шахты, под хутором Заозерское на правобережном плацдарме Северского Донца, были отрезаны от командных пунктов более чем ста немецкими танками. Они, отступая, искали переправу и двигались с севера в сторону Ростова по пологому левому берегу реки. Большинство батарей и 70% личного состава, израсходовав боеприпасы огнем прямой наводкой, погибло под их гусеницами. Но Знамя  ценой невероятных усилий было спасено и полк возродился через короткое время после недолгой переформировки. В числе многих мы потеряли лейтенанта Толю Голяшкина, мечту всех офицеров полка красавицу из Астрахани врача Алевтину Петрову... Братская могила в терновой балке стала их последним прибежищем. 

 

  Сегодня же, мы во фронтовом тылу. Офицерский состав полка занят будничными фронтовыми делами, для печали не остается времени. Она придет потом. Приводится в порядок личный состав, убитым отданы последние почести. Раненые - в медсанчасти или эвакуированы в полевой госпиталь. Выводится c поля боя и ремонтируется материальная часть, восстанавливается снаряжение, транспорт, подвозятся боеприпасы, горючее, продовольствие, военное имущество. Поступает и обучается пополнение, комплектуются новые и слаживаются пополненные расчеты, идут занятия по огневой подготовке. Обычная фронтовая жизнь, боевая работа.  Дел  - по горло...

    Приехал фронтовой фотограф сфотографировать награжденных в операции "Багратион". Можно ли упустить столь редкую на войне возможность получить карточку на память, послать ее близким и родным? Каждый кто воевал знает, фотография на фронте - дело чрезвычайной удачи. Упустить момент - жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Мы такой момент не упустили и всю оставшуюся жизнь, поглядывая на фото, я вспоминаю тяжелое боевое время, пройденные пути, сложную фронтовую жизнь, друзей - живых и мертвых. Вспомнились они и сейчас, в очередную годовщину...

    На фотографии шестеро однополчан, многие прошли дорогой войны c самого ее начала. Тяжелый 41-й, окружения и прорывы, оборонительные бои под Тулой и контрнаступление под Москвой, Воронеж и Сталинградская битва, затем - освобождение Донбасса и Таврии, штурм Перекопа, форсирование Северной бухты и взятие Севастополя. Позади форсирование Днепра, спокойных и столь же  коварных белорусских рек - Прони, Баси и Друти. Глубокий рейд по вражеским тылам,  захват и удержание совместно с партизанами переправы на Березине, той самой, знаменитой еще по войне 1812г. Позади освобождение Белоруссии, впереди - Польша. Вместе хлебали щи и ели солдатскую кашу из одного котелка,  били по общим целям, "ловили" одни и те же бомбы и снаряды, лежали под огнем одних и тех же вражеских пулеметов и снайперов. Штурмовали одни и те же высоты, форсировали одни и те же  реки. Глотали одну и ту же дорожную пыль на дорогах войны, выкуривали последнюю общую папиросу. Спали на снегу, согревая друг друга теплом своих тел и накрывались общей плащ-палаткой. Теряли и хоронили общих боевых друзей. Вместе выпивали в память погибших оставшиеся от них "наркомовские" сто грамм. Пили за победу, за товарищескую выручку и взаимопомощь - основной принцип войскового товарищества. Он помогал противостоять врагу, выстоять в тяжелую минуту, добиваться успеха. Это - война. 

   В верхнем ряду фотографии три офицера, служившие в первом артиллерийском дивизионе. Нет среди нас погибшего несколько дней назад в огневом бою и захороненного прямо на лесной огневой позиции близ мызы Воля Высока, что между Ломкой и Остроленкой, мастера стрельбы командира первой батареи Григория Бодолана. Он - из небольшого немецкого поселения в Таврии. Неоднократные попытки найти его семью не увенчались успехом. Сегодня его некоторые личные вещи и артиллерийские принадлежности хранятся в  музее Обороны и Освобождения Севастополя. Нет и другого моего друга - комбата Юрия Хмелевского, потерявшего руку под Саур-могилой в бою за освобождение г. Снежное, что в Донбассе. С ним мы встречались уже после войны. Нет и многих других друзей. Но боевая дружба тем и сильна, что не умирает, память о боевых друзьях хранится всю жизнь.

  А на снимке слева вверху - Михаил Давыдов, самый старший из нас, ему лет двадцать пять. Москвич, человек одаренной рассудительности, решительности и отваги. Он не зря был командиром дивизиона, его умение разобраться в боевой обстановке, текущей ситуации да и просто в человеческих отношениях (а в дивизионе служило не менее 300 человек солдат и офицеров самых различных возрастов, непрерывно прибывающих и убывающих) не раз приводило к успеху. Служба сложилась так, что мне, начальнику его штаба (на фотографии во втором ряду справа), множество раз приходилось отдавать боевые приказы и распоряжения от его имени и я не помню случая, чтобы они изменялись, или тем более, отменялись. Все огневые распоряжения, расчеты и ведение массированных огней по целям (а именно это - основная забота начальника штаба), размещение огневых позиций батарей, командного и наблюдательных пунктов на местности, организация всех видов взаимодействия, разведки, наблюдения и связи, боевого и тылового обеспечения, маршрутов движения колонн, неизменно находили его понимание, поддержку и утверждение. Это создавало обстановку исполнительности и уверенности, твердости управления, боевого товарищества. Мне было с ним легко работать. К сожалению, не знаю как сложилась его судьба после войны. Мы расстались на военных путях в сорок пятом. Все попытки что-либо разузнать о нем были безрезультатны. Помню, он влюбился в красавицу - полячку, жительницу одного из освобожденных городов Польши. Их союз был скреплен приказом командира части. Макс Адамович Яскевич, командир,  где ты сейчас?

     У Владимира Пикалова сложилась сложная судьба.. Он на снимке - средний во втором ряду. Из семьи интеллигентов и сам интеллигент, обаятельный человек безудержной смелости, отчаянный, вместе с тем человек большого аналитического ума. Это проявлялось отчетливо уже в то время. Будучи неоднократно раненым, он пришел в полк из госпиталя и принял батарею непосредственно перед операцией "Багратион".  Уже в полку, буквально несколько дней был ранен, но не оставил позицию и не ушел в госпиталь. Хорошо подготовленный артиллерист, он проявил себя великолепным мастером контрбатарейной борьбы и на его счету была не одна подавленная и уничтоженная артиллерийская батарея противника. Буквально перед самым немецким огневым налетом, причинившим нашему полку столько неприятностей, Володя Пикалов огнем своей батареи с закрытой позиции, израсходовав последние снаряды, уничтожил четыре немецких танка, предпринявших атаку на позиции наших войск, рассеял большую группу пехоты, сорвал немецкую контратаку. Это помогло удержать плацдарм на Нареве. Позднее с этого стратегически важного плацдарма, при участии Войска Польского, была предпринята успешная армейская операция - часть наступления, завершившегося форсированием Вислы и освобождением Варшавы. Весной 1945-го Володя получил еще одно пулевое ранение, был отправлен в госпиталь и наши пути разошлись на многие годы.

     Интересно сложилась и вместе с тем трагически  развивалась его дальнейшая судьба.  Мы встретились в Москве в 1951 году. После излечения в госпитале и конца войны он поступил в военную академию химической защиты, закончил ее с отличием, защитил кандидатскую, а затем и докторскую диссертации по химическим наукам. Был назначен заместителем начальника, а затем и начальником этой Академии. Вскоре он стал помощником министра обороны. Хорошо понимая опасность применения всех видов химического и бактериологического оружия, он стал одним из инициаторов международной конвенции о его запрещении, нераспространении и уничтожении. В печати публиковались его конкретные научные разработки, схемные решения и практические предложения по связанным с этой проблемой вопросам. В должности начальника химической защиты Советской армии его и застала Чернобыльская катастрофа.

   Опять впереди враг, жестокий, неумолимый, скрытый и коварный. И снова, как в далекие годы войны - в бой, ибо кому, как не ему - доктору химических наук, начальнику химической защиты Советской армии, со знанием дела и пониманием ответственности и обстановки, выяснять радиационную ситуацию на месте аварии, возглавить и организовать боевую операцию по ликвидации ее тяжелых последствий? Самолично, на боевой машине пехоты, на скорости проломив металлические ворота станции, он первым проник на территорию аварийного блока, произвел как и в былые годы личную рекогносцировку и необходимые обследования. Выполняя свой долг, он сделал все, что было в его силах и возможностях, руководил подчиненными ему химическими войсками в этой операции до конца. Это  был его последний подвиг - подвиг ценою в жизнь и во имя жизни.

     Герой Советского Союза, генерал-полковник, доктор химических наук, человек большой души Владимир Пикалов - первый из ликвидаторов, ценою собственной жизни расплачивался за преступную халатность бездарного руководства. 

 

  Золотом на черном лабрадоре обелиска, установленного на вершине Сапун-горы у Музея Обороны и Освобождения Севастополя, выбито наименование полка. Его Боевое Знамя, пробитое многочисленными осколками, вывешено в Знаменном зале музея. Внизу - у  подножия кургана, поверженная немецкая техника. A в приволжской степи на высоком безымянном холме, заросшем шумящим ковылем и терпкой полынью, у здания школы - музея, где летом далекого 42-го была полковая казарма, возвышается обдуваемый степными заволжскими ветрами другой - белоснежный обелиск. У его постамента   гаубица - победительница, прошедшая дорогами войны - подарок музею от Министерства Обороны.  Шум ковыля и шелест ветра - голос вечности, терпкий запах горькой полыни - горечь наших побед, запах горящего Сталинграда и дымящегося Чернобыля. Звезда на обелиске озаряет память отдавшим  жизнь за честь, свободу и судьбы своего народа. И пусть эта звезда сияет вечно.

 

 Солдатское поле, или история с губной гармошкой. 

  Солдатское поле. Поле, где степной бурьян и степной ковыль растут , густо политые непросыхающей солдатской кровью, поле битвы. Поле смерти - от пули, разрыва снаряда, мины, или бомбы. Поле смерти - в атаке, в окопе, у рычагов танка, у прицела орудия, с биноклем, пулеметом или автоматом, гранатой или просто с лопатой в руках. В степной балке или у подножия кургана, на речной переправе или на береговом плацдарме, в городе или в лесу, на земле, под землей и над землей, на воде, над водой и под водой. Поле, где смерть властвует над жизнью, где жизнь отдается во имя Победы, во имя спасения своего народа. Промерзшее от зимних вьюг и морозов, знойное от иссушающих летних ветров. Поле Солдатской славы.

Балка Носкина, балка Аэропланная, балка Мечетка. Ныне - Солдатское поле у северо-западного подножия Мамаева Кургана в Сталинграде. Жара до сорока градусов, знойный юго-восточный ветер из-за заволжской степи. Клубы пыли, смешиваясь с клубами дыма от горящих танков, застилают горизонт. Голова раскалывается от боли, гудит от близких разрывов и раскаленной под солнцем металлической каски на голове. Губы, растрескавшиеся от жажды, просят воды, на лице пыль, размазанная потом, горло режет грубый ремешок каски. Пропитавшаяся солью и потом гимнастерка, затвердела, как кора, тело не дышит. Теплая, почти горячая, соленая вода из фляжки только усиливает жажду.

Идет бой пехоты с немецкими танками, стремящимися выйти на северный гребень высоты балки Аэропланная. Кто владеет гребнем высоты – тот владеет обстановкой на всем северном фланге Сталинградского фронта. С него наблюдается на десятки километров Мамаев Курган, Сталинград, левее – «Баррикады», Тракторный. На берегу Волги горят нефтяные баки, черные клубы дыма поднимаются к небу. На поле боя вперемешку догорает несколько десятков танков и бронемашин – наши Т-34 , немецкие «Матильды» и американские «Патоны». Наша пехота – в обороне, несколько танков Т-34 ведут редкий прицельный огонь из аппарелей. Немцы пытаются то рывком выскочить на гребень высоты, то прикрываясь броней горящих танков, то лениво постреливают, экономя снаряды. Над головой кружит «рама», высматривая огневые позиции, и мы тоже стреляем редко. С закрытых позиций поразить одиночный танк не легко, но мы знаем - немцы боятся мощных разрывов наших снарядов и стараются под их разрывы не попадать. Передышка.

Солнце начинает склоняться к западу, жара немного спадает. Жужжит зуммер телефона. Вызывает командир дивизиона. Приказывает с наступлением темноты прибыть на его командный пункт. Это не так уж и далеко – каких нибудь 300 – 350 метров в тыл. Но преодолеть эти метры можно только ползком и только в темноте. Большая часть пути простреливается немецкими снайперами, которые хорошо знают каждый бугорок, каждую травинку. Любое подозрительное шевеление – выстрел. Выстрел – смерть. На поле, среди высохшего степного бурьяна, зеленеют солдатские гимнастерки, среди них выделяются еще не успевшие выгореть.

Солнце в степи опускается рано, стемнело. Беру автомат, выбираюсь на бруствер. За мной – бессменный Макарыч, мой ординарец и телохранитель. Ползем вниз по склону, держа в руке телефонный кабель, и через десяток-два минут мы на КП. Докладываю о прибытии, прошу глоток свежей воды. Макарыч достает сухарь, приносят фляжку горячего сладкого чая. Как немного нужно солдату для полного счастья! Привел себя в порядок, отряхнул пыль с гимнастерки, проверил заправку – не любил мой комбат неряшливость, встал, руки «по швам».

Хороший был у меня командир, строгий, но справедливый. Любил своих солдат и жалел их. И если давал боевой приказ, знали – нужно. И выполняли, не задумываясь, с полной отдачей сил. В тот раз, как бы извиняясь за свой выбор, разъяснил: нужно занять передовой наблюдательный пункт на склоне высоты, обращенной к противнику, на «ничейной» полосе, для наблюдения за древним валом Анны Иоанновны – хутором Пролетарским. Это единственная в балке группа полуразрушенных строений на ее западных отрогах, что-то километрах в четырех от переднего края.

По данным авиаразведки немцы, зная, что этот район плохо просматривается с занимаемых нами позиций, постоянно используют его то ли для сосредоточения там резерва, то ли в качестве места сбора ударных групп - танков, самоходок и пехоты, как на выжидательных позициях перед выходом в атаку. В эти дни, когда немцы непрерывно и ожесточенно атакуют Сталинград, когда горит сама волжская вода и немцы безостановочно рвутся к Волге, можно к утру ожидать очередной удар. Положение серьезное, объясняет он, задача поставлена «сверху», командованием фронта. Приказано выделить для ее выполнения хорошего «стрелкача», чтобы массированным огневым налетом, не менее, чем дивизиона, уничтожить скопление противника. Для собственной маскировки приказано связь держать по телефону, дублирование по радио. Ни биноклем, ни стереотрубой не пользоваться, вести наблюдение и управлять огнем с помощью перископа. Он, длиною не более сорока и толщиной в три-четыре сантиметра, действительно позволял это делать, не высовываясь из окопа, давал достаточно хорошее увеличение, но, имея маленький угол зрения, не был приспособлен для наблюдения и целеуказания, дрожал в руке, даже будучи закрепленным на стенке окопа на «якоре», и не позволял эффективно управлять огнем. Правда, задача облегчалась тем, что нужно было сделать мощный огневой налет по довольно большой площади.

Под мое командование выделялось три батареи, а если этого окажется недостаточным, то еще три второго дивизиона, а количество снарядов не ограничивалось. Были «огурчики»! Кроме того, в моих возможностях было дать неуставную, но любимую команду расчетов: «Смазать жопки!», по которой на донышко снаряда, уже загнанного банником в казенник орудия, наносился слой солидола и «огурчик» делался «солененьким», издавая в полете такое дикое завывание и улюлюканье, которому мог позавидовать любой немецкий пикировщик.

Передохнув с полчасика, похлебав солдатского супчика под «наркомовские» сто грамм, закусив пресловутой свиной тушенкой и взяв в запас фляжки с водкой и чаем, поползли обратно. С нами радист и телефонист. Миновав лощинку, ведущую к гребню балки, доползи до своего наблюдательного пункта. Так как с него заданный район не просматривался, поползни дальше и правее, разматывая провод телефонной связи, миновали линию боевого охранения, спустились на «ничейную» полосу. Макарыч, «прикрывая тыл», держит в руке телефонный провод, к концу которого привязана «цинка» от патронов, в которой лежит запас воды во фляжках, с другого ее конца привязан такой же провод, чтобы эту цинку можно было тащить обратно для периодического пополнения припасов. Этакий цинковый «челнок» - служба тылового обеспечения!

Обнаружили покинутый окопчик, осмотрелись, понаблюдали, стараясь понять, просматривается ли с него заданный район. В том районе нет-нет, да и вспыхивают тусклые, то желтые, то красные огоньки - электрические фонарики. Да, вроде то, что нужно. Обкопались, сделали ниши для личного оружия, боеприпасов и радиостанции, подмаскировались. Включили рацию на прием, проверили связь. Слышим переговоры немцев, лампы рации генерируют от близкой работы их передатчиков.

Взошло солнце, утренний воздух свеж и прозрачен, пыль дневного боя улеглась, на траве – капельки ночной росы играют в линзах перископа в солнечном лучике, паучок на паутинке ждет свою добычу – совсем как до войны!. Повезло нам - вот он, и древний «вал», вернее его остатки, и совхоз – как на ладони. У нескольких - то ли длинных домов, то ли скотных дворов – танки, самоходки, машины. В тени одинокого дерева дымит кухня, в сторонке то ли штабная, то ли ремонтная машина. Движения не видно, ни людей, ни часовых. «Умаялись, сердешные, думаю, спят». Поспите, поспите. Сейчас я вам подъемчик сыграю «солененьким», предстоит вам работка – на всю жизнь, если кто и уцелеет, запомните!

Докладываю командиру – вижу с десяток танков и самоходок под желто - серым африканским камуфляжем, стоящих под прикрытием полуразрушенных домов, с десяток в те же цвета камуфлированных машин, людей не наблюдаю, время на часах что-то к пяти утра. Проходит несколько минут – приказано наблюдать и докладывать. А так жаль! Так хотелось посмотреть немцев, бегающих в трусах под завывание моих снарядов! Но война не цирк, ударить нужно точно в нужное время!

Ожидание не пропало даром. Через часок, из машин выбрался офицер, сделал зарядку, умылся по пояс с помощью денщика, посмотрел на ручные часы (вот гад, его морда – передо мной). Что то прокричал. Видимо, это была команда на построение. Скрытые до этого за стенами домов, появились с полторы сотни солдат, здоровущих темно-бронзового цвета гренадеров, сделали бодрую зарядку, попрыгав и похлопав себя ладошками по бокам, побрызгали друг друга водой из питьевого желоба для скота, воду в который доставали из колодца с помощью журавля, который то торчал высоко в небе как ориентир, то наклонялся вниз. Одевшись в африканский камуфляж, выстроились в очередь по два за завтраком. Приятного аппетита! Поев, по команде офицера, сопровождавшейся резкими взмахами рук, солдаты, взяв оружие, построились. Стоят, переминаются с ноги на ногу. Докладываю комдиву обстановку - данные для открытия огня готовы. Приказывает проверить репера. Проверил, по одному снаряду от батареи, сделал нужные довороты, даю команду на огневые- четыре снаряда, беглый...., «зарядить!». Конечно, не забыл и про «засолку» огурчиков. Продолжаю наблюдать, переживаю, боюсь упустить момент. Нет, не упустил, не зря ждал! Поднимая тучи пыли, подъехало несколько тяжело загруженных машин, закрытых брезентом, и топливозаправщик. Заправщик развернулся, выскочивший из него солдат развернул шланги, готовится заправлять танковые баки горючим. Жду.

Из-за домов на другой стороны дороги, группами по три–четыре человека, видимо, экипажами, появляются танкисты, они поспали в холодочке с полчасика больше. Кто в цветастых комбинезонах, кто раздет по пояс. Сразу же занялись заправкой танковых баков и делали они это дело быстро и сноровисто. Позавтракав, не спеша, занялись перегрузкой в танки боезапаса, привезенного в машинах. Открывают цветастый снарядный лоток, обтирают тряпочкой снаряды, свинчивают с головки снаряда транспортный колпачок и по снаряду из рук в руки, аккуратненько так, – в танковый люк, колпачок – в лоток. Пустой лоток – в машину. Стоящий сбоку унтер, ведет письменный учет. Немецкая аккуратность! Пригодится, небось и колпачок на учете – как никак, собственность абвера!

Пехота не спеша грузится на машины, кто-то поднимает пулемет на неуклюжей треноге, кто-то еще что то непонятное, закутанное в брезент и похожее на огнемет, кто то грузит коробки с пулеметными лентами. У каждого свои заботы, впереди ждет Мамаев Курган, Сталинград, дранг на «матку» Волгу!

С интересом наблюдаю за солдатом с губной гармоникой, чем- то он заинтересовал меня, видимо, своим исключительным видом и веселым настроением. Все утро продудел на гармошке - и зарядку сопровождал, и танкистов на работу вдохновлял, и грузиться в машины пехоте помогал. Повеселись, думаю, ротный гармонист, скоро тебе будет еще веселее. Забравшись на «Майбах» и усевшись на первой скамейке крайним справа, поставил свой карабин между ног, вытащил из-за пазухи амулет, поцеловал его. Сунул гармошку в рот, наигрывает что то бодрое, вихляясь длинным тощим телом и дергаясь головой, видимо вдохновляя солдат на этот самый «дранг». Любили немцы губные гармошки, а вот наши гармонисты как-то не могли их освоить. Что и говорить, техника!

Команда командира дивизиона Михаила Давыдова обрушивает все сметающий огневой шквал и на вал Анны Иоановны, и на совхоз с танками, самоходками и машинами, с удобно устроившейся на них пехотой и с гармонистом, заглушая бодрую музыку гармошки. С полсотни гаубичных снарядов, выпущенных беглым огнем, все накрывают тучей разрывов, в огне которых раздаются взрывы бензобаков автомашин, танковых боезапасов и танковых баков с горючим. Огненный шар, куски летящего металла и человеческих тел – взрыв заправщика. Через несколько секунд в море взрывов и огня, такой же налет повторяет второй дивизион, а вслед за ним – оба дивизиона дают «зачищающий»

двухдивизионный залп, своеобразный традиционный салют. Дранг на Волгу под бодрую музыку успешно завершен. По крайней мере, этим солдатам повезло – не придется замерзать и умирать голодной смертью в Сталинградском котле. Но они об этом так и не догадались и меня, думаю, поблагодарить не успели.

Долго оседала пыль на Солдатском поле. Долго догорали немецкие танки, самоходки и автомашины, долго рвались снаряды танкового боезапаса и горела земля, не подпуская вытаскивать убитых и выносить раненых. Два дня дымились груды металла - кто там выжил, а кто нет - но атак на наш передний край в тот день не было. И на следующий день – тоже. Побудка «с музыкой» удалась на славу! Громко музыка играла. Это не губная гармошка!

В моем боевом формуляре появилась запись: в графе расхода боеприпасов – 120 , в графе потерь, нанесенных противнику – сорванная атака штурмовой группы, 7 танков, самоходка, топливозаправщик, 9 машин с пехотой. Годится! Подумав про себя, решил усилить свой боевой счет губной гармошкой.

Но как боевой трофей взял я гармошку позднее, в Калаче, после захвата переправы через Дон. И много лет после войны она у меня хранилась, как память о совхозе Пролетарский, но играть на этом немецком инструменте я так и не научился.

А сегодня, более чем 60 лет спустя, об этом бое на дымящемся Солдатском поле у подножия Мамаева Кургана мне напоминает покрытая благородной патиной медаль «За боевые заслуги».

 

Репер номер один, левее ноль-ноль пять...

Хмурый февральский день в Таврической прикрымской степи. За темными облаками на горизонте, красная полоса предвечернего заката. Турецкий вал, ворота в Крым. Метет поземка, подхватывая сухой снег, заметая траншеи, бомбовые и снарядные воронки, заметая остатки сухого бурьяна и останки лошадей кавалерийского корпуса, штурмовавшего Армянск в дни ноябрьского штурма 43-го года. Низко, над самой землей, стаи воронья - чистильщиков боевых полей...

Блестят льдом малозаметные, но коварные бугорки слежавшегося снега. Валенки скользят на льду, трудно держать равновесие, под порывами, хотя и не сильного, но резкого ветра. Тишина, ни немцам, ни нашим неохота подставлять себя ветру, холоду или шальному снаряду. В такой тишине только наблюдатели на переднем крае, изредка посматривая в сторону противника, покуривают тайком в рукав полушубка, разгоняя табачный дымок рукой в варежке, да снайперы с присущей им выдержкой охотников, высматривают зазевавшихся для очередного выстрела.

В сопровождении Макарыча, своего верного и бессменного ординарца, домовитого и доброго новгородца лет сорока, не спеша и боясь поскользнуться на корочке льда, иду с огневой на передовой командный пункт во второй траншее. В левой руке - провод телефонной связи. Упустишь его, будешь долго искать собственный КП в однообразной ночной степи, спросить не у кого. На боку планшет с картами, таблицами и прибором подготовки данных для стрельбы, пистолет, На спине - неуклюжий металлический термос с супом - суровый фронтовой закон: идешь на "передок" - неси еду и "наркомовские", солдатский "сидор" с моршанским табачком, сахарком и сухарями. В траншее тяжелее, чем на позиции или в штабном блиндаже, да и не известно, можно ли будет доставить пищу в нее в другое время, приходится быть предусмотрительными. Главная еда - фронтовой супчик (с "добавкой"!), заправленный салом, иногда и жареным лучком, обязательно приправленный лавровым листочком. Гороховой, "шрапнельный", "затируха" или "рататуй", изредка - фасолевый или чечевичный и совсем уж праздник - лапша (не всегда правда, с добавкой), или "борщечок" с мясцом, нарезанным в кубики, а то - как дар божий, рыбный - почти уха, когда удастся наловить рыбку - по обстоятельствам, умению и фантазии старшин и поваров походных кухонь. Но всегда пахучий, и также не всегда густой, чаще - пустой, но непременно горячий и поэтому всегда желанный. А сухарь, который скрипит сейчас в сидоре при каждом резком движении! Знаешь ли ты, читатель, что такое сухарь - солдатский спаситель многолетней сухости, сохраненный в простроченном суровой ниткой мешке вощенной бумаги с чернильной печатью "Май 1929г., Острогожский ХБК, ОТК 1233"? Распаренный в крепко заваренном чае, с сахаром "вприкуску" от глыбки, расколотой в ладошке солдатским ножом, да еще после мороза, в теплой землянке, когда "Катюша" из снарядной гильзы не коптит, снаряды не рвутся и пули не свистят над головой! Казалось мне тогда, что оставшись живым, после войны, и пищи другой не захочу, как супчик и военных лет двадцатилетней выдержки, ржаной бронебойный сухарь русского поля!

. У Макарыча на спине термос с кашей, он полегче. Руки у него заняты флягами с чаем, за спиной в сидоре, фляжки в которых булькают вожделенные "наркомовские", пара кирпичей хлеба (свежего, но иногда замерзшего, а то еще и тепленького), да еще невесть что, автомат, на поясе снаряженный диск. Идет тяжело, пыхтит и отдувается, неуклюже балансируя занятыми руками, стараясь сохранить равновесие. Осталось пройти метров триста - четыреста по открытому полю, но так хочется остыть немного, присесть и отдохнуть! Нельзя, время не терпит, охота успеть до темноты.

Миновали основной ориентир - "мессер", уткнувшийся носом в танковую аппарель, справа - сгоревший танк. Вышли, скользя по льду, на малюсенький пригорочек, и вдруг ...фьюить - свист пули. Да еще близко, показалось - на уровне груди. Реакция мгновенная, отработанная - резкое падение, переворот ... Нет, не удался переворот, мешает термос за спиной. Лежу на брюхе, выжидаю. Тишина, покой и благодать. Полежал пару минут, чего ждать думаю, от каждой шальной пули на льду не отлежишься, надо топать. Только поднялся на четвереньки ...шмяк - удар в термос, а я опять на земле. Все ясно - достиг нас фриц, проклятый! Знали мы, что перед нашим КП постреливает снайпер, но под его огонь раньше не попадали, а пехоте все не удавалось его выследить, больно хитер был. Лежу, остываю, соображаю, вот и отдых, хотел - получил! Чувствую - что то горячее льется в левую рукавичку с рукава полушубка. Неужели, мелькнула мысль, достал, паразит! А так хотелось в неведомый Крым, манит Черное море! Но боли не ощущаю, рукой шевелю. Думаю - проверю, кричу "Макарыч, как ты там, живой?". Живой отвечает, да долго ли лежать будем? Курить охота, а табачок не достать! Потерпи кричу, дело такое! Повернул голову в сторону левой руки - странная кровь течет, желтого цвета, с запахом гороха с лавровым листом! А, супчик, думаю, - так не пропадать же добру в угоду какому то фрицу! Аппетит вдруг проявился, приноравливаюсь, языком струйку гороховую захватил. Сколько я его так слизал, самого густого из самых пустых супов, не знаю, но насладился на морозце его гороховым вкусом и лавровым запахом. Голодным не остался, хотя и сытым не стал, зато в рукавичке суше стало. Полежали с полчасика, пока стемнело, исхитрились лежа снять лямки со спины, отползли метров на двадцать, и ползком преодолев злополучный бугорок, где перебежками, где на четвереньках, волоча термосы по снегу, перебирая телефонный кабель, добрались до траншеи. Звоню комдиву, докладываю ситуацию, перевариваю суп и заслуженный за неосторожность нагоняй. Макарыч развязал свой сидор, достал заветную тряпицу, вытащил из нее варенное яйцо, неизвестно какой курицей снесенное в зимней заснеженной степи, банку свиной тушенки, налил в алюминиевые кружки наркомовские. Выпили за здравие, закусили со вкусом, запили чайком с сухарями и квадратиком шоколада из командирского доппайка, выдаваемого вместо табака и извлеченного все из того же бездонного сидора Макарыча...

На передовой тихо, наблюдатели на местах, телефоны молчат, информбюро никаких известий по снайперской охоте на Перекопе не сообщает. Глухая оборона с двух сторон: мы выжидаем время и готовимся к наступлению, немцы, прикрываясь Турецким валом на флангах и опираясь на Армянск в центре, отсчитывают оставшиеся крымские денечки. Снайпер, соображаю, довольный боевыми успехами, имеет возможность сделать очередную зарубку на прикладе своего "Манлихера", зажечь в своей норе стеариновую плошку, закусив (быть может сухариком), и полагая себя вне опасности, заняться любимым делом борьбы с насекомыми, обильно заселяющими воротники суконных немецких мундиров.

Время отдыха. Прилег на земляное подобие лежанки, на подстеленный ватник, покрытый плащ-палаткой. Макарыч заботливо, по отцовски накрыл меня полушубком, продолжавшим вкусно пахнуть, поправил его концы. Заснул быстро, мы умели это делать хорошо. И приснился мне сон - воспоминание безвозвратно ушедшего детства.

Кинозал Харьковского дворца пионеров - сколько снов и воспоминаний с ним связано!. "Веселые ребята" и "Цирк", "Чапаев" и "Мы из Кронштадта", "Юность Максима" и "Возвращение Максима", "Три танкиста", "Александр Невский", "Если завтра война".... Но приснилась мне в тот раз первая звуковая кинокартина - "Снайпер". На экране - злобное, искаженное лицо кайзеровского солдата, то ли под Верденом, то ли еще где то. Грязная тряпка повязки на щеках, заросших месячной щетиной, на глазах то ли очки, то ли большущие линзы какого то хитрого бинокля. Хищно выискивает цель через отверстие в лошадиной шкуре, замаскировавшись в макете убитой лошади. Прицелился, выстрел, очередная зарубка на прикладе винтовки. Много зарубок, коротких и длинных... Но и за ним охотятся. То ли французский солдат, то ли русский легионер, стальной взгляд, щеголевато одетая, круглая каска на голове. Винтовка с оптически прицелом на бортике окопа... Через крупным планом большие окуляры бинокля, обзор передовой линии немецких окопов. Убитая лошадь - сразу позади бруствера. О! Вчера еще, она как то иначе лежала, эта самая лошадь! Внезапный отблеск - вот они, зайчики от линз немецкого снайпера! Выстрел из под круглой каски. Взметнулась на экране согнутая рука в немецком мундире, зубы в смертельном оскале, вместо черепа - кровавая каша, накрытая окулярами.

Проснулся, перевариваю сон. Думаю - фриц, проклятый, неужели мое ружье короче твоего? Достану ведь тебя, зря что ли, ты моим разведчикам ужин испортил и меня на льду морозил! И хоть не пропал тот "гороховой" супчик, но ты то, фриц, свое удовольствие получил, а меня настращал. А долги платить нужно и на войне. Почесал задумчиво затылок, подошел к стереотрубе. А она, милая, с только что полученной оптической насадкой, приближает в сорок раз! Смотришь на бегущего немца, не то что зубы его гнилые видно, запах их гнилостный ощущаешь, шевеление вшей под мундиром слышно! Кручу кремальеру, справа налево, просматриваю передний край. А он - вдоль железнодорожной насыпи, на боку лежит одиночный железнодорожный вагон, сгоревший еще в нашу оборону на Перекопе. Одни только скрюченные бесполезные балки торчат в разные стороны. Жалко вагончик, в таком, санитарном, меня в 41-м в госпиталь в Вольск из под Москвы с тяжелым ранением везли, в таких же и эшелоны на фронт шли, эвакуировали предприятия и население в тыл..

Кручу кремальеру и соображаю - где бы ты, на месте немецкого снайпера, соорудил свою позицию? Под вагоном - вряд ли, ориентир все-таки! И вдруг взгляд остановился на темном бугорке именно под колесом вагона. Кручу кремальеру окуляра, приближаю этот самый бугорок - лошадь, убитая рыжая лошадь, вокруг высокий сухой бурьян. Вспомнил ночной сон. А ведь очень даже может быть! Мог ведь тот снайпер видеть старый кинофильм, да и прием вроде не так уж и плох, почти академический!. Мог поступить и от противного - не может не знать снайпер, что ориентиры пристреливают и под ними оборудовать позиции не принято. Не могут же русские предположить такую дурость у педантичного немецкого солдата -расположить свою позицию прямо под ориентиром! Смотрю и соображаю, другое странно: на поле не осталось ни одной лошадиной шкуры, они все ушли на покрытие солдатских щелей, ни одного не срезанного куста бурьяна - все ушло на топку блиндажей!. Неужели у немцев такое обилие материала, что у них все щели покрыты по немецким уставам бревнами или бетонными плитами и топлива у них более, чем достаточно? Всматриваюсь в железнодорожную насыпь - не вижу ни шпал, ни рельсов, соображаю, их ведь еще наши использовали, так от чего немцы шикуют лошадиными шкурами и сухим бурьяном?

Снимаю трубку. Первый! Я третий, докладываю обстановку. Доложил, попросил с пяток снарядов! Дефицит, в обороне норма - пол снаряда на орудие в день, да и то - на пристрелку реперов. Проходит несколько минут - разрешение от командира полка получено, огонь вести как пристрелку, при гарантии прямого попадания. Любит быть требовательным наш командир! Но такую гарантию может дать только бог. Почесал по привычке затылок, была - не была, где нашим не пропадать! Дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут! Есть, отвечаю, будет выполнено. Разложил карту, достал циркуль, угломер. Даю целеуказание топографам, требую засечки и координаты. Звоню командиру стрелкового батальона, сообщаю: буду вести огонь по ближней цели, убери лишних в укрытие - береженных бог бережет, и хотя снаряд не дурак, но чем черт не шутит, когда бог спит! А бог то, немецкий, бодрствует у каждого немца на поясе!

Командую на батарею: репер номер один, первому один снаряд, огонь! Слышу шуршит над головой, пошел миленький! Наблюдаю разрыв у репера - большого валуна на пригорочке, метрах в трехстах, почти в створе с вагоном. Не спеша делаю перерасчеты, учитываю все, что можно учесть. Глубоко вздохнув, командую - репер номер один, взрыватель осколочный, левее ноль-ноль пять, прицел меньше шесть, уровень ноль, записать! Четвертому, проверить установки! После доклада о готовности - два снаряда, тридцать секунд выстрел, беглый,... огонь!

Два взрыва взметнулись почти одновременно, первый под вагоном, второй под его колесом, подняв в воздух груды земли и облака снежной пыли, какие-то палки и ветки. Над облаком разрыва, словно расставив в воздухе все свои четыре лошадиные ноги и распустив гриву, нехотя опускаясь на землю, парит лошадиная шкура. Сон - в руку! Поспешил сделать свою зарубку снайпер!

Докладывай, лейтенант! Твое ружье оказалось и в самом деле длиннее.

Отметить это дело пришел пехотный комбат с командиром роты и с перевязанным плечом солдат, которого уничтоженный уже снайпер, сумел зацепить своей пулей с неделю назад. Помянули тех, по кому были сделаны зарубки на прикладе снайперской винтовки. Выпили за батарейцев, знающих свое дело, за щедрость командира полка, не пожалевшего пяток снарядов на святое дело. Подняли тост и в честь праздника - дня Красной Армии. А было 23 февраля.

Принесенных наркомовских, едва хватило, сидор Макарыча оказался опустошенным, а Макарыч мой пригорюнился - снаряды на очередного снайпера "хозяин" сэкономил, но сидор то пуст! Забот полно - как и чем, с таким хозяином, отмечать очередного снайпера?

Спасибо тебе, милый Макарыч! Спасибо за то самое яичко, и за невесть как сэкономленную тушенку, и за всегда внезапно появляющийся из сидора плавленый сырок или куриную ножку, или за краснобокое яблоко, или за горячую яичницу на сливочном масле, за неожиданную кружку парного молока и крестьянский творожок, а то и за свежеиспеченный блинчик, за охапку свежего сена под бок в только что вырытом для меня окопчике с "лисьей норой" и коптящей "катюшей", за всегда имеющиеся в запасе сухие портянки и чистое белье. Спасибо за мудрые житейские советы, и за другие заботы спасибо. Но неизмеримая тебе, сыновняя благодарность, русский солдат, за самоотверженность, с которой ты прикрывал меня своим телом от осколков снарядов, "умных" прыгающих бомб - лягушек, и глупых, не известно откуда летящих пуль. И делал это не задумываясь и не один раз. Низкий поклон тебе, Солдат Победы!

А суп носить на передовую на Турецком валу, больше не мешал никто. И только после войны узнал, что день 23 февраля стал днем гибели моего отца.

Конечно, создание фронтовой комфортности было далеко не основной функцией штатного ординарца, он обычно использовался как помощник, порученец или рассыльной. Одна из его главных забот заключалась в обеспечении безопасности подопечного, его охраны, обороны и оказания, в необходимых случаях, первой медицинской помощи. С этой целью, на самом доступном месте его заплечного рога изобилия, находились индивидуальные перевязочные, дезинфицирующие и обезболивающие средства. И случаи для их применения обычно не заставляли себя долго ждать. Снимок запечатлел день выписки (октябрь 44г.) из полевого походного госпиталя (ППГ) в районе привисленского плацдарма севернее Варшавы, в который меня после ранения, доставил все тот же Макарыч. Пока две недели "тощал" на госпитальной койке, он заботами госпитальных нянечек, успел неплохо "раздобреть". Не так уж и плохо иногда бывает ординарцам!

 

 

 

Балки Волжские…

Городской житель плохо представляет себе, что такое балка в степи. Казалось бы, ничего особенного – долинка, ложбинка в степи – природный овражек – балочка. В балках вода ближе к поверхности, в них удобно  устраивать плотины для сбора воды, в балках охотнее селятся люди. Балки – это иной мир, пролегающий развилинами и отрогами среди степи, разбивающимися по частям.  И помнятся мне все степные и лесные балки, хоженые и в военные и в послевоенные годы. Балки Волжские, балки Донские, балки Донецкие, Таврические, Крымские, Приднепровские. Крутые балки у берегов рек – яры. Много их было – пологих и обрывистых балок и яров, глубоких и просторных, сухих и с родниками, бьющими из-под земли. C греблей искусственного пруда или их чередой, с густой и зеленой травой, полями тюльпанов и зарослями терновника, заросших дубами, березами, осиной или осокорем, а то и грушей или яблонями, чернокленом, вишней и орехом. Балки в степи – это оазисы жизни, ритм жизни которой регулируется сменой времен года.

Ранней весной, несмотря на стылый ветер в голой бесснежной степи, в балке пригревает, жизнь просыпается. В ясный день, когда греет солнышко, порхают ранние бабочки – лимонницы, кофейно-пятнитые крапивницы, шуршат муравейники, земляные пчелы ищут первый цвет, красные «солдатики» греются на солнышке, по стеблям прошлогодней травы ползут божьи коровки. В мае - цвет терновника, стелющейся по земле дикой вишни, яблони и груши. Летом – яркая сочная зелень выше колен в прохладной тени дубков или берез, розовым цветом расстилается сочевник, поляны мышиного горошка, солнечные головки коровяка, розовые мальвы, ромашка. Кусты переплетаются лианами, в воздухе стрекот цикад, а в терновник не забраться без риска быть изодранным, исцарапанным, остаться в изодранной одежде. Там – царство птиц и насекомых, пресмыкающихся и грызунов. Все испускает пьянящий дух, сияют под солнцем всеми цветами радуги созвездия зверобоя и кашки, желтого донника и полыни, душистого чабера и тысячелистника, бессмертника и пряной душицы - орегона. Ранней осенью, когда молодые дубы обрастают гроздьями желудей, хорошо дышится в балке. Когда кончилось сухое знойное лето, а земля выгорела и, высохнув, пожелтели, травы, в лесистой балке журчит родничок, еще сочно зеленеет листва, цветут ярко-голубые корзинки цикория, дикой рябинки – пижмы. Во второй половине лета расцветает живокость, напоминая о приближающейся зиме. В зиму в балке все заметает сугробами, скрывающими даже ее засохшие двухметровые стволы, а склоны балок леденеют и не попасть в нее, иначе как на лыжах или проделав предварительные проходы.

В жизни артиллериста балки занимают особое место. Это – свои артиллерийские позиции и собственные тылы, это и вражеские цели – танкоопасные направления, позиции артиллерийских и минометных батарей, это - расположения штабов и узлов связи, это сосредоточения вражеских танков и резервов, выжидательные и исходные позиции для атаки, места складирования боеприпасов. Это – линии обороны и места ожесточенных боев за склоны курганов и господствующие высоты, это места постановки огней – заградительных и отсечных, скрытных позиций противотанковой обороны или ложных позиций противобатарейной борьбы. Это цели уничтожения в артиллерийском наступлении и подготовке огневого вала. В моей жизни было великое множество балок – степных и лесных, своих и вражеских.

Балка Ерзовая, что на современном снимке, балка Носкина, балка Аэропланная, балка Мечетка. Ныне - Солдатское поле у северо-западного подножия Мамаева Кургана в Сталинграде. Август 41-го. Жара в сорок градусов, знойный юго-восточный ветер из-за заволжской степи, близость Волги не охлаждает. В многочисленных балках лишь высохший степной бурьян и ковыль, густо политые солдатской кровью, где кажется ничего нет живого. Поле смерти - от пули, разрыва снаряда, мины или бомбы, в атаке, в окопе, у рычагов танка, у прицела орудия. С биноклем, пулеметом или автоматом, гранатой или просто с лопатой, а то и с ложкой в руках. В низине балки или у подножия Мамаева кургана. Поле, где смерть властвует над жизнью. Поле Солдатской славы.

Клубы пыли, смешиваясь с клубами дыма от горящих танков, застилают горизонт. Голова раскалывается от боли, гудит от близких разрывов и раскаленной под солнцем металлической каски. Губы, растрескавшиеся от жажды, просят воды, на лице пыль, размазанная потом, горло режет грубый парусиновый, ремешок каски. Пропитавшаяся солью и потом гимнастерка затвердела, как кора. Тело, покрытое ссохшейся грязью, не дышит. Теплая, почти горячая, соленая вода из фляжки только усиливает жажду. Не стихающая ни днем, ни ночью канонада. На поле сотни горящих, догорающих и сгоревших танков – своих и вражеских.

Вот она, расположенная в самой крайней точке немецкого Восточного фронта церквушка, бывшая ранее пятиглавой, на северном склоне балки Ерзовая, у обочины дороги Сталинград -   Ерзовка – Дубовка. Окопы, блиндажи и хода сообщения, воронки от разрывов снарядов и авиабомб. Немцы называли эту дорогу «танковым маршрутом» - на ней валяются и догорают десятки сожженных танков. С разрушенной тогда колокольни, в боях конца августа 1942 года, мне пришлось, поддерживая группу полковника Горохова, ликвидирующую попытку противника, проделать восьмикилометровый коридор в районе Ерзовка - Спартановка, корректировать огонь по немецким войскам, рвущимся на север к Дубовке и далее - к Камышину.  Артиллерийские позиции дивизиона располагались в той же балке, западнее церквушки метров на 400, у группы тополей. Помню, одна из авиабомб, сброшенных на позиции, не разорвавшись, легла между станинами орудия, и пришлось его эвакуировать на длинном тросе. Много осталось там боевых товарищей, но врага остановили. И стал этот рубеж крайним в истории Великой отечественной. Вот она, геометрически и геодезически определенная поворотная точка войны! И была она, эта точка, нанесена на моем планшете и с нее корректировался огонь по противнику, находившемуся в самой восточной точке фронта, у самой Волжской воды, но так и не напившимся ее…

Глубокая балка, скорее похожая на овраг в степи. Здесь, у приволжского села, на левом берегу рукава реки Ахтуба, бывшего еще 200 лет назад местом рыболовного промысла и русской вольницы, широко разбросила свои отроги балка, густо заросшая терновником. В ней, по преданию, в месте, расположенном как раз в центре снимка на его переднем плане, у ключа с пресной водой, где еще в пятидесятые годы прошлого века можно было видеть кирпичные остатки старинных строений, во времена Стеньки Разина и Емельяна Пугачева скрывался со своей ватагой атаман Смыслин. Здесь не гремели разрывы гаубичных снарядов, не горели танки, не взрывались склады горючего. Здесь раздавались иные громы и полыхали струи иного пламени - ракетного двигателя установленной на стенде ракеты. Это - именитая балка со славной историей и завидной судьбой колыбели отечественной космонавтики и началом всех ее ракетных начал. Это первый в мире космодром Капустин Яр - «Москва-400». Здесь впервые на испытательном стенде (современная фотография Яна Середа), зажглось пламя двигателя, способного унести ракету на космическую высоту. Здесь же, в балке Смыслина, на площадке посреди терновника, проводили свои первые боевые учения - прожиги ракет, первые ракетные бригады. Здесь все было впервые. Первый запуск ракеты - копии немецкой ФАУ-2 был произведен 18 октября 1947 года в нескольких километрах от балки, в ее восточном отроге располагались испытательно-монтажные корпуса - мозг космодрома. Менее пятнадцати лет понадобилось после этого дня для преодоления земного тяготения и прорыва человечества в космос.

"Восхождение к подвигу" - так назвал орбиты мира и дружбы Владимир Губарев, летописец эпопеи Первого космонавта. Листая ее страницы, вспоминаешь годы собственных усилий, отданные подготовке полетов в космос. Да, тяжело было в Капустином Яре и в его балках. Вспоминаешь товарищей и друзей. Некоторые сложили свои головы, некоторые не выдержали физических, а кто и моральных перегрузок. Когда свирепый ветер при тридцатиградусном морозе, раскачивая в разные стороны ракету, бросает в уже обледеневшее сосульками лицо и в примерзающие веки груды снега, пронизывая насквозь меховое полярное  обмундирование. Когда он заставляет передвигаться ползком, вырывает примерзающие к коже рук и привязанные к ним инструменты, съемные крышки лючков ракеты, а самому удерживаться с помощью страховочного пояса. Когда для того, чтобы помыться в бане хотя бы раз в месяц, приходиться по компасу два дня "прорубать" многокилометровую дорогу к жилому городку на танке, снабженном бревенчатым треугольником для расчистки полутораметровых заносов снега, а потом, обессилев, падать, не раздевшись у порога квартиры и спать двое суток, чтобы не отмывшись, так и не поев домашней пищи, мчаться по сигналу сбора, для выполнения очередных срочных "заказов". Когда ежедневные щи из кислой капусты с верблюжатиной или "шрапнельный" суп варятся на соленой воде и не хватает даже сухарей, которые из-за бездорожья доставляют по воздуху и сбрасывают с вертолета, а самый большой деликатес - волжская "копчушка", запасенная из дома (а как бы здорово иметь ее запас сейчас!). Или с солнечными ожогами, в сорокаградусную жару на двадцатидвухметровой высоте в люльке, подвешенной на головную часть ракеты, прикрывшись не защищающим от солнца маленьким козырьком, когда пропитавшаяся потом и побелевшая от соли и пота гимнастерка, как каменная, стоит на бетоне стартовой площадки растопырив в стороны рукава как чучело на огороде. Когда пыльные "самумы" взвешенной в воздухе пыли не позволяют автомашине двигаться по целине даже днем без фар и впереди идущего с фонарем в руках. Когда в условиях, сопутствующих жаре и безводью свирепых заболеваний, в степи работают противочумные отряды, истребляя сусликов и других разносчиков инфекций. Когда, наконец, просыпаясь со сна в палатке или в землянке, боишься просунуть ногу в сапог - в нем нередко оказывается еж, ядовитая змея, фаланга или скорпион, а в воздухе мириады мошек, забивающихся во все щели одежды, жалящих смертельно, до распухания, и особенно – в балке Смыслина. Именно в ней в 1952-м году, располагалась землянка, в которой размещался штаб и технические службы подразделения, проводящего экспериментальные запуски двигателя со стартового стола («прожиги» на предварительной ступени). Видны ее следы, сохранившиеся до настоящего времени.

Было тяжело по настоящему, когда в зимней степи стаи бродячих собак угрожали жизни людей, а в заснеженном займище стаи волков охотились за людьми, и за убийство волка выплачивалось вознаграждение, а за волчицу – двойное. Питались с солдатского котла, пили хлорированную, часто соленую воду, жили в палатках, а зимой, зачастую и в не топленых землянках. Это позднее, в середине пятидесятых, "дошли руки " и до нас, стали строить казармы для личного состава и финские домики для офицеров.

Да, были на площадках благоустроенные гостиницы, были и неплохие столовые. Но для заказчиков - "промышленников". Мы же, военные испытатели, сами служили объектом испытаний. На верность долгу, выносливости, терпения и здоровья. И отдавали его не только в катастрофах и авариях: в повседневной жизни и труде, под влиянием всякого рода неизученных облучений и компонентов ракетного топлива. Было по настоящему тяжело даже фронтовикам, прошедшим через горнило войны. А ведь были среди нас и не очень молодые. Но мы обязаны были служить Родине везде, где она прикажет. И на того же ежа (даже если "он и не побрит"), садиться, как в анекдоте, во всех случаях, когда Родина прикажет. Анекдоты, как и летописи, не рождаются на пустом месте. Но мы были энтузиастами и, как говорили тогда, работали "от гимна до гимна", пели его в соответствии с Уставом вместе с солдатами перед восходом солнца на торжественных утренних и после захода солнца - на вечерних поверках. "Пленники своего долга", так кто-то сказал о нас. Не это ли составляет самое существо и сущность космического подвига? И все началось с балки волжского атамана, Смыслина, давшего ей свое имя.

 

Балки Донские…

Осень - поздний дождливый и мерклый ноябрь, с длинными ночами в прибрежных балках Придонья. 7-го ноября, балка Дубовая на левом берегу - три дня отдыха, пополнение и обслуживание материальной части. Фронтовая газета «За Родину» - на всю первую страницу карта Сталинградского фронта и перст Главнокомандующего, указывающий на Калач: «Будет на нашей улице праздник!», большими буквами через всю страницу.

Праздник на нашей улице действительно состоялся в самом скором времени - 19 ноября. Тогда, после уничтожающего артиллерийского и авиационного наступления, танковые, механизированные корпуса и дивизии кавалерийского корпуса генерала И.А.Плиева, прорвав оборону противника, сметая все на своем пути, в мощном наступательном порыве устремились от Клетской к Калачу-на-Дону и, захватив переправу через реку, завершили окружение армий генерала Паулюса.

 

 

Заснеженные балки, у Клетской. Эти балки вражеские, на их склонах и на нагорье, передний край вражеской обороны. Его предстоит прорывать. Это теперь мы знаем, что было и как это произошло, а тогда мы и предполагать не могли, что и как будет, был только энтузиазм, порыв и надежда, та самая, которая умирает последней, возрожденная праздничной речью Верховного. А впереди будут многочисленные зимние балки – Донские и Задонские, в которых немецкая армия, не без нашего участия, найдет свой бесславный конец.

 

Захватив, ошеломительным дерзким налетом единственную переправу через Дон у хутора Березовский, передовой отряд 4-го механизированного корпуса развернулся частью своих сил на левом берегу Дона фронтом на запад. В течение десяти часов до подхода главных сил он удерживал переправу. К переправе с запада рвались немецкие и отступающие румынские части, к ней пробивались многочисленные подразделения штабов, узлов связи и пунктов ПВО. В балках через дорогу у переправы скопления - артиллерийские, танкоремонтные и автомобильные мастерские, ремонтно-эвакуационные пункты, склады боеприпасов, горючего, продовольствия, тыловые и учебные подразделения. В одной из небольших балок громоздятся конные и многоосные автомобильные фуры, загруженные награбленным зерном, мясными тушами и громадными алюминиевыми корытами с колбасным фаршем. То был походный колбасный завод (почти полгода наслаждались котлетами и блинчиками с мясом из муки и фарша, запасенных предусмотрительным старшиной). Балки, широко распахнувшись от задонских курганов к самой воде, вытянулись с запада на восток с большим перепадом высот - от 170 метров (курган Хорошев) до 40 метров у уреза воды. Склоны балок обледенели, невидимые под сугробами снега воронки и окопы старой линии обороны, густые заросли терновника и остатки вырубленного леса, создавали непроходимые преграды и были недоступны для движения ни пехоте, ни конному, ни гусеничному транспорту. Полугусеничные транспортеры, громадные бензозаправщики, бортовые машины и даже танки, скользя гусеницами, давя собственных солдат и разбивая буксующие машины, пытаются выйти на дорогу, тянувшуюся вдоль берега Дона. Балки стали ловушками.

Устья балок раскинулись на многие сотни метров, представляя превосходный случай для ведения огня прямой наводкой, и мы используем такую возможность. Задача дивизиона состояла не столько в уничтожении скопления немецких войск, сколько в недопущения их прорыва на параллельную реке Дон дорогу и ее блокирования - по ней должны были выйти к удерживаемой переправе, главные силы.14-го мехкорпуса. И именно в балке Березовая, скопилась основная масса немцев – и не только обычно размещающихся в балках тыловых служб. Как стало известно потом, здесь сосредоточились поспешно создаваемые и достаточно многочисленные и хорошо вооруженные боевые группы. Они включали в себя всех до последнего солдата: из сводных рот, штабов, комендатур, подразделений службы тыла, полевой почты, регулирования движения, команд отпускников, учебных, строительных и железнодорожных частей, наземного состава ВВС, из любых подразделений, находившихся в близлежащем тыловом районе 6-й армии. Их задача заключалась в том, чтобы, вырвавшись из балки и прорвавшись к мосту, при поддержке нескольких танков и бронетранспортеров, захватить его и, создав на правобережье предмостный плацдарм, удерживать, не допуская переправы через реку Дон частей 14-го мехкорпуса, стремящегося к нему с северо-запада.

Переправившись на левый берег вслед за  передовым отрядом, с позиций у самой воды, на удалении в 300-400 метров от распаха балки близ хутора Камыши, дивизион, развернувшись, выпустил в том бою более полукомплекта осколочно-фугасных и осколочных снарядов на ствол, открыв огонь прямо в зев балки. Можно красочно не описывая представить, что такое четыре сотни  гаубичных снарядов – почти десяток тонн взрывчатки и стали, выпущенных беглым, в сочетании с дежурным, огнем прямой наводкой по скоплению машин и техники на обледенелом грунте, столпотворению людей и лошадей на крутых обледенелых скатах балки. Из рая земного, балка превратилась в ад кромешный, хотя и подсвечиваемый осветительными снарядами. Какой это ад знаю, потому что и самому пришлось побывать под огнем собственных снарядов - случалось и такое.

После первых же выстрелов, из балки, по огневой позиции стреляющей батареи, открыл ответный огонь трассирующими снарядами танк ПВО, вооруженный связкой из четырех 20мм. зенитных пушек, который был тут же подавлен другой батареей. Такие танки, на шасси трофейного Т-34, состояли на вооружении учебных частей Вермахта, дислоцировавшихся в районе Калача, о чем пишет в своей работе «Поход на Сталинград. Оперативный обзор» (М.: Воениздат, 1957), генерал-майор немецко-фашистской армии Ганс Дёрр | Hans Doerr  - начальник штаба 17-го армейского корпуса. По-видимому, этот танк принадлежал к полку трофейных танков той самой 11-й танковой дивизии, за учебную часть которой, и был принят противником передовой отряд 14 мехкорпуса, беспрепятственно прошедший через боевые порядки немцев, захвативший переправу и теперь удерживающий ее до подхода главных сил. С гордостью храню благодарность Верховного Главнокомандующего всему личному составу 331-го гаубичного артиллерийского полка артиллерии Верховного главного командования, за участие в боях, обеспечивших захват Калача, окружение и уничтожение Сталинградской группировки противника.

Другие, более мелкие и менее «населенные» балки, вплотную примыкавшие друг к другу вплоть до самой переправы – Грушевую, Ореховую, Красную, Пионерлагерь, и самую переправу, блокировали огневые взводы минометной батареи и танки передового отряда. Ни один немецкий солдат, ни один танк, ни одна машина на протяжении десятка километров, на дорогу и к переправе не вышли, оставив их свободными для прохода главных сил. Это обеспечило полный разгром и пленение немецких войск на правобережье Дона.

Еще одна балочка военных времен - 10-го февраля 1943-го, на исходе Сталинградской битвы, в районе г.Шахты, под хутором Заозерское на правобережном плацдарме Северского Донца. Огневые позиции полка, поддерживавшего 6-ю кавдивизию корпуса генерала Плиева и преследовавшего немцев, были отрезаны от ушедшей на запад кавалерии более чем ста немецкими танками. Они, отступая, искали переправу и двигались с севера в сторону Ростова по пологому левому берегу реки. Большинство батарей и 70% личного состава, израсходовав боеприпасы огнем прямой наводкой, погибло тогда под их гусеницами. Но Знамя полка ценой невероятных усилий было спасено, и полк возродился через короткое время после недолгой переформировки. В числе многих, я потерял моего друга лейтенанта Толю Голяшкина. Здесь же нашла свою смерть мечта всех офицеров полка, красавица из Астрахани военврач, капитан медицинской службы Алевтина Петрова... Братская могила в терновой балке стала их последним прибежищем. 

Многое в моей жизни связано с балками правобережья Волги - Ерзовой, Аэропланной,  Мечеткой, что у подножия Мамаева Кургана, балкой Пичуга севернее Сталинграда, многочисленными балками левобережья - Капустиноярского полигона в районе стартовых площадок и на боевых полях, но особенно – с балкой Смыслина. Однако воспоминания о балке Березовой, что на берегу Дона, с громом разрывов, огромными столбами дыма и пламени, кровавого зарева от горящей техники и яркого света осветительных снарядов, с отблесками в полыньях Донской воды в сумраке снежного декабрьского утра, никогда не покидали меня. И более чем через шестьдесят лет, одна из встреч в Канадском Монреале вновь вернула меня к событиям тех военных дней.

Сижу в кресле смотрового кабинета симпатичного усатого врача-офтальмолога, на одной из главных улиц Монреаля. Это - Станислав Пономаренко - врач, известный всем монреальским русскоязычным эмигрантам. Разговорились, вспомнили родину. И тут оказалось, что Станислав, будучи еще даже не Стасом, а Стасиком, в шестидесятых годах жил в Калаче. Непоседливый мальчонка двенадцати – тринадцати лет, любил исследовать окрестности, особенно  правобережье, где в многочисленных прибрежных балках еще сохранились следы войны. До балки Березовой и балки Ореховой – час ходьбы, для быстрых мальчишеских ног вдвое быстрее, на велосипеде совсем недолго. Минуешь мост, поднимешься по шоссе и по глинистой дороге наверх – в балку. На склонах балки созвездия цветов, над головой безоблачное солнечное небо, заросли донника, сочная трава. Дышится легко. На губах – терпкость и сладость ягод. Кожа бронзовеет  под горячим летним солнцем.

Но тянет сюда Калачевских мальчишек не просто красота родной земли, не заросли терпкой  ягоды, не цветенье трав, не густой и пахучий воздух молодого подлеска. Березовая балка  хранит отголоски войны. Еще не вывезены, хотя и собраны в одно место и рассортированы останки разбитых танков, остовы сгоревших бронетранспортеров и сгоревших машин, груды артиллерийских орудий, обезврежены взрывоопасные предметы. Но раздвинув заросли густой травы и покопавшись в земле, можно найти многочисленные «трофеи». Проржавевшее оружие и боеприпасы, железные кресты, ордена и медали, так никому и не врученные, высыпавшиеся на землю из полусгнивших штабных ящиков. Полусгнившие мундиры с самыми разнообразными нашивками, погонами и орденами, противогазы и штыки - кинжалы, офицерские кортики и сабли, фляги и каски. Касок много, со свастикой в когтях имперского орла - на боку каски или с двойными стрелами СС, иногда насквозь пробитых осколками, затянутых на белых черепах кожаными ремешками. Тех самых, в которых СС маршировало под липами Унтер-ден-Линден. Хотя и редко, попадался и солдатский ранец с овчинной крышкой и солдатскими пожитками, ремень с армейским девизом «Gott mit uns!» на оловянной пряжке, или офицерский чемодан с награбленным добром для отправки в фатерлянд. В ранцах попадались полуистлевшие конверты с марками, на которых изображен фюрер или его солдаты в каске с той же свастикой - те самые арийцы, которые нашли свои могилы в степных балках. Листочки солдатских писем с расплывшимися чернилами и фотографиями. На них – сладко улыбающиеся фрау и фрейлен с локонами, сердечки да голубки с цветочками в клювиках, пририсованные домики с клумбами и дачки с кустами роз – голубая мечта завоевателя. Иногда - карманные альбомчики с наивными карандашными, почти детскими рисунками (хранил я один такой). В них затаившаяся в глубине души боль и безнадежная тоска по безвозвратно утерянному, без проблеска какой-либо надежды …

Все что видел мальчуган в балке, было прошлым. Не таким уж и далеким, но уже ставшим историческим. Коснувшись детей Калача, это горькое прошлое осело в памяти неизгладимо - на всю жизнь. И вспоминая его, два человека, люди по-разному сопричастные к событиям того прошлого, люди различной судьбы, по разным причинам оказавшиеся в Канаде, сохранили взгляды общечеловеческих отношений и говорили о нем, об этом прошлом, с одинаковой горечью. Трудно поверить, что прошло уже 60 лет с тех пор, как отгремели последние залпы Великой Отечественной. Заросли травой и бурьяном, а то и вовсе сравнялись с землёй могилы, окопы и землянки, воронки снарядов и авиабомб, переплавлены на трактора трофейные танки и бронетранспортеры. Выросли в балках молодые березовые, дубовые рощи, фруктовые сады, новыми лианами переплелись вновь появившиеся терновые, кизиловые, вишневые заросли. По-прежнему цветут и благоухают цветы, кипит жизнь в степных оазисах. Асфальтом покрылись пересекающие балки грунтовые дороги военных лет, за которые шли бои, заросли воронки на их обочинах, встали обелиски памяти на склонах балок.

Вот она, нынешняя балка Березовая, в летнем цветении на обрывистом берегу Дона. Именно отсюда вели огонь прямой наводкой батареи дивизиона в памятные дни декабря 42-го. Лишь Дон стал чуток пошире в этом месте, да скрылся под водой левый песчаный бережок, удалившийся от балки. Но та же осока, тот же кустарник, те же необозримые дали.  Небо иное…

Неподвластна времени память – живой свидетель тех страшных событий. Люди по обе стороны океана помнят все ужасы войны, не забывают солдат, защищавших Родину, принесших ей Победу. Погибших в балках и на склонах курганов, на земле и в воздухе, на воде и под водой, в степях, лесах и в горах, в обороне и в наступлении. Помнят и выживших в огненных сражениях с озверевшей гитлеровской ордой, увы, так мало оставшихся сегодня...

 

 

 

  К 55-тилетию освобождения Крыма  и Севастополя.

ЗАБЫТОЕ СРАЖЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ

 

5 августа 1943 года два старинных города Орел и Белгород были освобождены от  фашистских оккупантов. Красная армия, ломая сопротивление врага, быстро продвигалась на юго-запад и на юг. Белгородско-Харьковская группировка немцев была рассечена на части и к 8 августа разрыв достиг 55 км. Это угрожало как Харьковской, так и Донбасской группировке противника и  лихорадило фельдмаршала Манштейна - командующего группой армий "Юг". Еще раньше он хвастливо заявил Гитлеру, что советские войска, прикрывавшие Курск с юга не способны ни наступать, ни обороняться и он, сняв с этого участка танковые дивизии, направил их в Донбасс, где в это время войска Юго-Западного и Южного фронтов перешли в наступление. Взывая о помощи после перехода Красной Армии в наступление под Белгородом, он посылал в гитлеровскую ставку панические донесения о колоссальном превосходстве русских. 8 августа на совещании у Гитлера, он потребовал для усиления его группы 20 дивизий. Но где их взять, если для нанесения контрудара северо-западнее Харькова удалось сосредоточить путем внутренних перегруппировок лишь 4 пехотных и 7 танковых дивизий?      

 

С 11 по 17 августа в районе северо-западнее Харькова происходят ожесточенные сражения с вражеской группировкой, нанесшей контрудар по войскам, охватившим город. Но это не остановило наступления Воронежского фронта, обескровившего врага. Советские войска 23-го августа освободили город, растворив с севера ворота на левобережную Украину и Донбасс.

Но боевые действия по освобождению Донбасса с дальнейшей целью выхода в Таврию и Крым, фактически начались раньше, в дни, когда образовался разрыв между отступающими группировками немецких войск. Это был как раз день совещания у Гитлера. Их начало было выбрано удачно и  внесло полную сумятицу в решения немецкого командования. К сожалению, об этом сражении, начавшемся утром 8-го августа на реке Миус, из исторической литературы известно немногое. Мне посчастливилось быть его непосредственным участником.

"Миус-фронтом" называли свои позиции на этой реке гитлеровцы. Они сооружались в течение двух лет и представляли сильно укрепленный рубеж с траншеями и ходами сообщения выше человеческого роста, отсечными позициями и промежуточными рубежами. Оборона строилась на многочисленных минных полях, противопехотных и противотанковых заграждениях, опиравшихся левым флангом на складки местности сильно пересеченного рельефа верхнего течения реки Миус, на системе ДОТ и ДЗОТ, перемежающихся с прикрывающими перекрестки дорог бронеколпаками с штрафниками, прикованными к пулеметам. Характерной для этого рубежа была позиция хотя и на пологом, но высоком, хорошо простреливаемом вдоль и поперек плато междуречья рек Миус и Кальмиус. Ее центр - господствующий над местностью курган "Саур-могила" в форме конуса с углом естественного откоса, высотою метров в 75-80, насыпанный, по преданию, пригоршнями земли воинами то ли половецкого, то ли хазарского хана Саура еще в древние времена на месте его захоронения. Фронтовые остряки шутили, что с его вершины видно "далеко и даже глубже" - не только Таганрог, но и Ростов. Мне, к сожалению, ни побывать на его вершине, ни стрелять по ней не пришлось: венчавший ее железобетонный дот был не по зубам моим 122мм.  снарядам. Однако по траншеям, дзотам и пулеметным точкам на его скатах, выпустил немало снарядов.    

Наш 331-1 гаубичный полк имел задачу, поставленную Командующим Южным (4-м Украинским) фронтом генералом Ф.И.Толбухиным, оборонять стык двух армий. Орудийные позиции прикрывали открытое с фланга танко- и пехотоопасное направление, хотя и защищенное с фронта глубоким каньоном р.Миус с расположенной на его дне шахтерской деревушкой Есауловка. Эта деревушка, как считали немцы, недоступная нашему прямому наблюдению, но просматриваемая со скрытного бокового наблюдательного пункта в мощные стереотрубы, давала много полезной информации о жизни немецкого переднего края. Наблюдательный пункт дивизиона был оборудован на чердаке двухэтажного дома, на одной из стропил которого, помню, оставил автограф: "Я.А.Г 1/331 гап" и дата. Все мечтал вернуться после войны, посмотреть - сохранилась ли эта памятка. Не пришлось. Но недобрая память об этом месте все же осталась: здесь от разрыва снаряда потерял руку мой друг, командир батареи капитан Юрий Хмелевский. Командный пункт был оборудован левее, на господствующей высоте, в несколько рельсовых накатов, с ходами сообщения, обзором обороны противника на максимальную глубину. Надежная система связи и наблюдения для ведения стрельбы с полной подготовкой данных обеспечивала внезапные сосредоточения огня а хорошая маскировка - его скрытность. И видно было с него, пожалуй, не хуже чем с Саур-могилы, так же "далеко и так же глубже". Но в сторону противника.

С этого командного пункта мне пришлось вести разведку и управлять огнем дивизиона в наступлении 8-го и позднее 18 августа. Странное, однако, это было наступление 8-го августа! Вроде все было как нужно: и первый внезапный, уничтожающий залп "катюш', и поддержка наступления пехоты огневым валом и ее атака, и массированные действия штурмовой авиации, и танковые атаки, поддержанные новыми типами тяжелых самоходок ("Зверобои", как их тут же прозвали солдаты). Особенно впечатляло массирование артиллерийского и   минометного огня, залпов реактивной артиллерии, громадный расход боеприпасов. Прошла информация, что противник применяет управляемые по проводам противотанковые самодвижущиеся торпеды, пришлось  ставить заградительные огни. В общем все было как на войне, не было только успеха. Шумное сражение, бурно развернувшееся в первый день, на второй день вяло затихло, уставшие войска, понеся потери, вернулись на исходные позиции. Это походило на памятную ситуацию 20-21 октября 1942 года, сложившуюся на северном фасе Сталинграда у подножия Мамаева кургана - ныне Солдатском поле. Тогда мощное, но территориально безрезультатное наступление войск Донского фронта побудило немцев, оголив свой фланг на Дону, перебросить в район междуречья часть своих дивизий, где они и были позднее уничтожены в котле.

  Действительно, через пару дней, 13-14 августа, мы зафиксировали в глубине обороны противника перемещения многочисленных танковых колонн и мотопехоты параллельно линии фронта, в направлении с севера на юг западнее Саур-могилы, к Азовскому морю. Никогда больше и нигде во время всей войны мне не пришлось иметь наблюдательный пункт, давший столько важнейшей информации. Каждый танк, каждая машина брались на учет и хотя они были не досягаемы для огня нашей, даже дальнобойной артиллерии, разведка установила: вот они, дивизии, переброшенные с Курской дуги! Вот он, результат, вот ради чего мы наступали 8-го августа! Передвижению колонн противника ничто не мешало. Он был введен в заблуждение!

  В эти дни впервые полевая почта доставила письмо от семьи из далекого Казахстана, куда она эвакуировалась из Харькова, захваченного немцами. Известия печальные: 22-го февраля, ровно через год после последней c ним встречи в Ленинграде, не стало отца. За трехминутное опоздание из городского отпуска "схлопотал" я тогда трое суток "строгача": цена свидания. Хорошо - не штрафной батальон! Меня спас лишь отлично сданный накануне экзамен по краткому курсу истории партии, о чем известила училищная многотиражка, поместив фотографию отличника. Хранится она у меня и по сей день. Круто "завернул" после Финской новый нарком обороны Тимошенко! Теперь каждый посылаемый на врага снаряд  стал частицей и моего личного возмездия. 

 Несколько дней понадобилось для перегруппировок войск, подвода резервов и сосредоточения ударных группировок пехоты и танков, пополнения боеприпасами и горючим. Вот когда воочию мы оценили труд создателей нового оружия! Новые образцы танков и самоходок, самолетов, артиллерии и реактивных установок, новые боеприпасы, артиллерийские тягачи и приборы, даже - солдатские котелки! И новые боевые задачи: освобождение Донбасса и Таврии. Цель операции - выход на просторы Крыма! Сменили огневые позиции и мы, поближе к направлению главного удара.

  Вражеское командование приказало своей 6-й армии удерживать рубежи на Миусе чего бы это ни стоило, так как считало, что судьба Донбасса будет решаться именно здесь. И она была решена. 18 августа войска фронта перешли в решительное наступление. В ночь перед наступлением тяжелая бомбардировочная авиация наносила массированные удары по сосредоточениям противника, нанося ощутительные потери его дивизиям, так спокойненько прибывшим накануне. Артиллерия непрерывными огневыми налетами поражала цели в ближайшей глубине его обороны. Поле боя буквально горело, небо было испещрено разноцветными трассами зенитных очередей. Десятки самолетов сбрасывали светящие авиабомбы, превращая ночь в день, облегчая работу бомбардировщиков и артиллерии. Между массированными налетами работали "кукурузники" У-2. Интересные это были самолеты! Пилотируемые преимущественно летчицами, бесшумно планируя, они  наносили бомбовые удары, поражая зенитные средства, артиллерию и командные пункты, заставляя противника быть в постоянном напряжении. Наблюдая ночную бомбежку и работу кукурузников, видел стоящую перед глазами другую - мирную ночь, тоже 18 августа (надо же такое совпадение!), но 1940 года. Празднование дня авиации и ночное гулянье в Харьковском городском парке. Кукурузники сбрасывали САБ'ы, освещая его. Их мертвый свет и мерцающие блики, желто-зеленые лица людей и одежды, принимавшие меняющиеся оттенки и фантастические очертания, колеблющиеся неестественные тени вековых деревьев и кустарников, создавали феерическую неземную картину, нагоняя серую тоску. До прощания с семьей тогда оставались считанные дни. Не думал я, что больше не увижу родного города, что  менее чем через год полыхнет война и свет этих бомб падет на поле боя, а мне придется быть его участником. Воспоминания о прошедших событиях, радостных и печальных, гнетущее чувство беспокойства о судьбах родных и близких не оставляли ни на минуту, создавая миры неизвестности и надежды, отчаяния и уверенности. Не всем надеждам суждено было сбыться, не все мечты осуществились. Но вера в Победу помогла перенести тяжести и невзгоды. За ее ценой мы и впрямь не постояли.

  Ураганный огонь 5 тысяч орудий и минометов при плотности артиллерии в 200 орудий на километр фронта. 25 километров сплошной перемещающейся линии огня, искусная организация прорыва, мощные удары авиации, стремительная атака пехоты и танков, поддержанных соединениями мощных самоходных установок, мужество советских воинов решили дело. 30 августа была разгромлена группировка противника у Таганрога, а попытка эвакуации морем была сорвана действиями кораблей Азовской военной флотилии при поддержке 8-й воздушной армии. К 1 сентября немцы начали отход из Донбасса. Успехи Южного фронта были развиты войсками других фронтов, которые к концу августа вступили в северные районы Украины. В середине сентября начался общий отход противника с левобережья Днепра. Уходя, немцы осуществляли тактику выжженной земли, а людей угоняли в рабство. Поэтому везде, при малейшей возможности, мы навязывали действия по уничтожению немецких отрядов, реализующих свои варварские планы. От Саур-могилы пути-дороги пролегли через Донбасс. С боями брали  Дебальцево, Лисичанск - родину моей жены, Горловку, Славянск и Краматорск, Макеевку и Иловайск, Енакиево и Артемовск, множество шахт и шахтерских поселков. 8 сентября был освобожден областной центр Донбасса - Сталино. Но отход немцев не был для нас легким, а преследование - прогулкой. Враг огрызался изо всех сил. Помню, в районе железнодорожной станции с необычным названием Нью-Йорк, мы подверглись жестокой бомбардировке юнкерсов, дым горящих терриконов смешался с дымом горящей техники. На станции с библейским названием Магдалиновка отразили танковую атаку. У хутора Шевченковский, близ Красноармейска на реке Волчья, трое суток держали круговую оборону: стрелковый батальон, усиленный двумя танками и батареей противотанковых орудий, закрепился в районе огневых позиций дивизиона, отражая яростные атаки немцев, стремящихся захватить тактически выгодную  высоту. Помогло достаточное наличие боеприпасов, продуктов питания и бахча, снабжавшая дынями и арбузами, компенсируя недостаток воды. Не помешала и кукуруза, маскируя боевые порядки, снабжая молодыми початками и сухим топливом для разогрева пищи. Вот когда мы ее оценили по достоинству!

Помню другой боевой эпизод, который, думаю, мог случиться лишь один раз - уж очень мала вероятность его повторения. На реке Чагарлык, что восточнее Запорожья, на фронте 8 гвардейской (62-й) армии, группа немецких пикировщиков построилась в круг и войдя в пике вслед за ведущим, начала сбрасывать бомбы на наши позиции. Одновременно, прямо на них вышла строем пеленга - уступом вправо, но несколько ниже, девятка ИЛ-2, идущая на штурмовку немецких позиций. Два боевых строя, один из них в вертикальной, другой в горизонтальной плоскости, скрестились. Юнкерсы  очутились в самом невыгодном для себя положении, подставив свои кабины и плоскости под прямой пулеметный и ракетный обстрел штурмовиков, не имея возможности ответить им или отвести удар. Один за одним, последовательно, все юнкерсы были сбиты, если не считать последнего, успевшего чудом увильнуть, но ушедшего за линию фронта со шлейфом дыма за хвостом. Бомбанули! Каждый штурмовик по очереди сбивал по одному пикировщику, нарочно ведь, не придумаешь! Восторженные командиры частей, с земли наблюдавшие столь редкостную картину, оживленно обменивались мнениями по радио и телефонам, дружно докладывали подтверждения о невиданном доселе воздушном бое.

 

 Пыльные степные дороги, пролегавшие через недоброй памяти Гуляйполе, Пологи, Токмак, привели к "Голубой линии", мощнейшему рубежу обороны на реке Молочная, прикрывавшему город Мелитополь. Через него - дороги на Таврию и в Крым. Этот рубеж также прорывали с боем. Здесь, под небольшим  селом - колонией, немецкое

название которой в памяти не сохранилось, потерял друга по училищу - юного лейтенанта Номку Акштейна.

 

Запись в книге памяти воинов-евреев, павших в боях с нацизмом, говорит: Акштейн Наум Израилевич, 1923 - 1943, родившийся в г. Казань, арттехник дивизиона 331 Гв. АП. Погиб в бою, захоронен в с. Сорочино, Запорожской области. Он скончался у меня на руках, прямо на лафете орудия. Память о нем хранит также музей в деревне Мокрая Ольховка под Волгоградом - родине полка, месте его формирования в 1942 году.

 Ну, а от Мелитополя до Перекопа, перекрывающего дорогу в Крым, рукой подать. Двигаясь на плечах немцев, отступающих после поражения на Голубой линии, к 5-6 ноября, вышли на перешеек и берег Гнилого моря - озера Сиваш. Здесь, после неудачных попыток ворваться в Крым на плечах противника, но захватив плацдармы на Литовском полуострове, оседлав Турецкий вал и выйдя на окраину г. Армянск, войска стабилизировали фронт на 5 долгих зимних месяцев. Задача выбить противника из Донбасса, преследуя его по пятам повсюду и везде, не представляя ему возможности реализовать тактику выжженной земли и не позволяя ему закрепиться на промежуточных рубежах, была выполнена.

 Наш полк занял позиции на Перекопском перешейке. Командный пункт дивизиона - на Турецком валу, огневые позиции за ним, в районе кладбища времен гражданской войны. Передовой НП во второй траншее у окраины Армянска. Впереди Крым, Черное море. Нас ждет город русской славы, город-герой Севастополь! 

 

  А сегодня на пилотке ветерана - канадского участника Второй Mировой, золотым шитьем руками моей жены Ольги, верной подруги и спутницы жизни, вышиты три цифры: 331. Гаубичный артиллерийский ордена Суворова Краснознаменный Севастопольский полк Резерва Верховного Главного Командования.  

 

 

11 апреля мир отмечает Международный день

освобождения узников фашистских концлагерей.

 

Яков Гельфандбейн

 

Красная скатерть Освенцима.

В последних числах января 1945 года мне пришлось перегонять маршевый артиллерийский дивизион на боевые позиции в полосе наступления 1-го Украинского фронта в район западнее Кракова в Польше, где наступающие войска Советской армии 8-го февраля начали Нижне-Силезскую операцию. Шли решающие бои за полное освобождение Польши, начало которому было положено Белорусской и Львовско-Сандомирской операциями в июне 1944 года и продолжавшееся более восьми месяцев. Перенесшее кровавый террор, холокост, унижения и оскорбления своей культуры и собственного достоинства, истерзанное и измученное население Польши,  прошедшее через десятки концлагерей, освобождалось от фашистского ига.

 

Польша была покрыта сетью концентрационных лагерей. В них гибли антифашисты, военнопленные, граждане многих национальностей многих стран Европы. Весь мир знает о лагере смерти Освенцим, в крематориях которого узники уничтожались как на конвейере. Расположенный в 70-ти километрах западнее города Краков, он одновременно содержал от 180 до 250 тысяч узников, преимущественно - евреев, которых доставляли сюда эшелонами из разных стран, оккупированных фашистской армией, в том числе и с оккупированных территорий России и Украины. С 1940 до 1945 года сюда прибывали три - пять железнодорожных эшелонов с заключенными. Ежедневно в газовых камерах Освенцима погибало 10-12 тысяч ни в чем не повинных людей. Всего за годы войны в этом лагере погибло свыше 4 млн. человек из 24 стран Европы, большинство них - евреи. Лагерь смерти Освенцим, позднее ставший известным под названием Аушвиц, был освобожден Советской армией  войсками 4-го Украинского фронта 27 января 1945 года. 8-го февраля войска 1-го Украинского фронта, начав Нижне-Силезскую операцию, продвинулись к 24-му февраля на 100-120 км. и вышли на рубеж реки Нейсе, окружив несколько немецких гарнизонов - крепостей. 15-го марта войска левого крыла фронта приступили к Верхне-Силезской операции и разгромили к 20-му марта оппельнскую группировку врага - более  пяти его дивизий.

 Маршевый дивизион, подготовленный для ведения боевых действий, вступил в бои по уничтожению этой группировки непосредственно у города Оппельн (ныне Ополе), известного своей автомобильной промышленностью и автомобильным заводом "Оппель". Продукция этого завода поступала на вооружение немецкой армии и трофейные машины этой марки еще со времен Сталинграда стали хорошим дополнением к штатному транспорту наших боевых частей. Голубой мечтой каждого фронтовика в конце войны был трофейный легковой автомобиль этого завода, как минимум, "Оппель-кадет" или хотя бы маленькая "Олимпия" и некоторым удалось осуществить эту мечту. Но, как оказалось, город этот "промышлял" не только автомобилями. Оппельн концентрировал и распределял награбленное в Освенциме и в других лагерях смерти. Одежда и обувь, предметы личного потребления, чемоданы и баулы узников лагерей свозились сюда, сортировались на его складах по месту казни узников и лежали тщательно складированные штабелями под навесами - немецкая аккуратность! Отдельно, прикрытые брезентом, складировались связанные в пучки человеческие волосы и связанные в кипы выделанные человеческие кожи. В ящиках лежали черепа (символ войск СС!), с выломанными из них золотыми протезами. Я не могу забыть этой ужасной картины и по сей день, но "Оппель" мне иметь расхотелось сразу и навсегда. И потом, когда я видел послевоенный "Москвич", прототипом которого была "Олимпия", мне делалось не по себе. Я этой машиной не пользовался никогда.

 

   Передо мной лежит красная плюшевая скатерть. С виду обычная, она доставлена в Монреаль из Риги сыном и много лет хранилась в семье как память, символизирующая всю мою довоенную жизнь, как двойник утерянной в годы войны семейной реликвии. Такие скатерти в то время были почти обязательной принадлежностью каждой еврейской семьи, им приписывались даже какие-то необыкновенные свойства. Была такая же скатерть и в нашей семье, правда не красного - зеленого цвета. И были они вообще трех цветов - красного, зеленого и синего. Утверждали, что каждый цвет якобы несет ее обладателям те или иные блага и сулит те или иные надежды. Не принесла зеленая скатерть ни благ, ни доброго будущего нашей семье, как не принесла и красная скатерть счастья своей владелице. Но эта, красная скатерть, не просто напоминание о довоенном прошлом. Она - прямое свидетельство и доказательство гитлеровских преступлений. Я взял ее, выделявшуюся кровавым пятном на полках стеллажа склада Освенцима в Оппельне как военный трофей, как носитель памяти о близких и родных, ставших  жертвами, как память о погибших в огне войны, замученных и сожженных палачами в печах крематориев. На ее обратной стороне сохранилась надпись, наспех сделанная черной краской  человеком, явно предчувствующим беду. Эта надпись - след былого, память о человеке, ушедшем в небытие: "Полтавска обле горд Градск Береговая Краск Гала Григо" и далее - отдельно, номер 786731-5, видимо регистрационный порядковый (почти миллионный!). Можно предположить, что отдельная, через тире цифра 5, фиксирует номер упаковки, видимо - по личной принадлежности. Как неопровержимое свидетельство изъятия и передачи награбленного в пользу и во владение Третьего Рейха, лицевая сторона скатерти обезображена черной несмываемой мастикой изображением немецкого орла со свастикой в когтях, символизирующего немецкое всесилие, неотразимо реализующее мародерство фашистской машины ограбления и смерти. Орел со свастикой на груди эсэсовского офицера и человеческий череп на околыше его фуражки - вот она, устрашающая символика германского фашизма. Ящики человеческих черепов с вырванными зубами и паучья свастика на награбленных вещах - его реальное хищное лицо, фашизм в действии. Краску на свою символику немцы не жалели, она проступила и на обратную сторону скатерти.

 Кто же ты - Краск Гал(я) Григо (рьевна)? Я так и не смог найти на географических картах город под названием "Градск". Да и был ли такой город в Полтавской области перед войной? И нет в адресе номера дома по улице Береговой. Что пытались представить дрожащие руки замысловатой фигурой между названием города и улицы? Я сам из близких к Полтаве мест и все свое детство и юность провел буквально по соседству, в Харькове, многократно до и после войны бывал и в Полтавской области, но города  именуемого "Градск" так и не вспомнил. Быть может, это нынешний город Градижск на берегу разлившегося ныне Днепра, что севернее Кременчуга? Или под воздействием смертельного страха рука пишущего так и не смогла правильно вывести нужные буквы и собрать их в слова? Или, быть может, человек просто не мог их написать на чужом для себя языке, а родным языком пользоваться было нельзя (как, впрочем, и в Латвии - стране моего исхода, сегодня законом запрещено пользоваться русским языком)? Да может быть и не нужно было ничего писать вообще, ибо очень вероятно, что эта надпись была сделана рукой человека, увязывающего скатертью в узел свои пожитки под страхом смерти, под дулом автомата и отправляющегося в неизвестность, в свой последний, еще неведомый ему путь - в Освенцим. А быть может - в Майданек, или в Деблин, или в Перемышль, или в Умань, или в Шполу, или в Василевку под Белостоком, или в другой концентрационный лагерь, множество которых было разбросано по всей оккупированной фашистами территории и конвейеры смерти которых работали безостановочно? Полтавская область была районом массового расселения евреев.

 Безмерна моя вина перед тобой, милая и неизвестная мне Галя. В текучке и вихре водоворота жизни эта скатерть пролежала более пятидесяти лет, так и не обратив моего внимания на надпись, хранящую твою тайну. Я изредка видел лишь скользящим взглядом начертанные на ней знаки, не распознавая скрытого в них зловещего смысла. Он раскрылся позднее и внезапно мыслью, молниеносно пронзившей сознание под впечатлением потрясающих реалий, собранных со всех стран Европы в музее холокоста Монреаля при их сопоставлении с собственными воспоминаниями довоенной и военной действительности. По существу эта надпись схожа с надписью на стене камеры смертников, обнаруженной в Днепропетровской тюрьме, где был расстрелян арестованный по доносу предателя А.И.Потемкина Лев Бренер, единственный еврей - советский зафронтовой разведчик особого отдела 1-го Украинского фронта, освободившего Освенцим, нацарапавший в день смерти свой псевдоним 

 

            22 сентября 1943 года, Дубровский Леонид

 

Эти две надписи мне представляются родственными, хотя одна из них свидетельствует о бессмертном подвиге воина, другая - беззащитной жертвы войны. И эту, последнюю весточку жертвы фашистского террора, я не донес до людей.  Искупая свою невольную вину, делаю это сейчас, но как найти того, кто мог бы пролить хотя бы какой - то свет на эту, так и не прочтенную страницу страшного прошлого? Почему, в силу каких причин ты, милая Галя, пренебрегая жизнью осталась на оккупированной территории, почему не использовала возможности эвакуации в тыловые районы, как это сделали многие в то страшное время, избежав гибели в немецких крематориях и сохранив свои жизни или отдав их позднее но уже в борьбе с ненавистным врагом. Впрочем, далеко не все оценили по достоинству эту возможность и до сих пор... Быть может кто - либо, прочитавший эти строки, знает что-то о довоенном городе "Градск" в Полтавской области Украины, о человеке оставившем о себе след - "Краск Гала Григо с улицы Береговая..."?   

 Но видимо, наилучшее, что может исправить мою вину cегодня - это передача Скатерти Освенцима в музей холокоста, организация поиска Галины Краск и увековечение ее памяти как прочтение еще одной нераскрытой страницы истории. Пусть она с музейного стеллажа напоминает глядящим на нее людям о судьбах его многочисленных и невинных жертв так, как сам Музей это сурово напомнил мне... 

 

На скатерти сохранилась одна из нескольких брезентовых тесемочек, пришитых суровыми нитками солдатской иглой. В последние месяцы войны с их помощью колышками, она крепилась к стенкам моего блиндажа, как вещественное доказательство виденного в Освенциме, напоминая  мне о том, что цена Победы, хотя и оказалась непомерно высокой, не была уплачена напрасно. Cкатерть  Освенцима не стиралась никогда. На ней - гарь крематориев, пыль военных дорог. Она несет запах Истории, в ней - запах холокоста.

 

 

КОММЕНТАРИЙ.

 

 

С места события.

 

Красная Скатерть Освенцима - в музее Холокоста.

 

   Красная Скатерть Освенцима. Это сохранившееся живое свидетельство холокоста передано в дар Монреальскому музею в среду 23 апреля. В течение более пятидесяти лет она, взятая непосредственно со склада имущества, награбленного в Освенциме, хранилась у ветерана войны, участника боев за освобождение Польши Якова Гельфандбейна, как вещественное доказательство мародерства немецко-фашистской армии. Уложенная на складской штабель, наравне с десятками тысяч других вещей узников лагеря смерти, кипами человеческих волос и связанными в связки человеческими кожами, рядом с ящиками черепов с вырванными зубными протезами, это немое свидетельство одной из множества человеческих трагедий, трагедии холокоста. Имя и адрес человека, которому принадлежала скатерть известны, они написаны несмываемой краской на ее обороте. Это - факсимиле  с того света, не просто взывающее к возмездию, но предупреждающее человечество о том, что несет ему фашистская свастика, нанесенная на лицевой стороне скатерти той же несмываемой краской.  Это - предупреждение о том, что фашизм живуч, его недобитые останки произрастают, набирают силу и опять грозят человечеству ужасами геноцида. Творившие расправу в лагерях смерти снова торжествуют и снова маршируют с фашистскими лозунгами.

    Сегодня скатерть хранится в музее, но история ее еще не закончена. Память о жертвах холокоста взывает к нам. Узнать - кто ты, Галя Краск c улицы Береговая в городе Градск Полтавской области? И Краск ли твоя фамилия, или это лишь часть от фамилии Краскова или от какой либо иной фамилии? И город, в котором ты жила - Градск или, быть может, Градижск? И какова все таки твоя судьба? Ведь просто так вещи на склад Освенцима не попадали... Мы надеемся, что отклик об этом событии обойдет многие газеты, материал прочтут многие люди. Пролить свет на судьбу человека из Освенцима означает увековечить память о нем и это - наша задача. 

    

Читатели газеты, отзовитесь! Ведь может быть, что в водовороте человеческих судеб кто то когда либо встречал человека с подобной фамилией и подобной судьбой,  что либо знает  о самом городе "Градск" Полтавской области? Ведь жизненные перекрестки многолюдны, земля, как говорят, круглая и люди встречаются... Иногда.

 

 

                                                                                        Зиновий Рогов.

 

 

 

 

 

                                                                                    Монреаль, 23 апреля 1998.                                                                                             

 

              Условия передачи скатерти Освенцима Монреальскому Музею холокоста

 

Скатерть Освенцима передается Музею холокоста при соблюдении следующих условий:

 

1. Учитывая историческую ценность и раритетный характер, Скатерть в договоренные сроки, но не позднее чем до ........., сертифицируется и каталогизируется как музейный экспонат. В сертификате (либо в приложении к нему) кратко указывается ее история, происхождение, а также присвоенный каталожный номер. Сертификат заверяется подписями лица, уполномоченного дирекцией Музея и лицом, передающим экспонат Музею, и составляется в двух экземплярах, один из которых передается этому лицу. Если не составляется специального документа, сертификат является также документом, удостоверяющим передачу экспоната во владение музея.

 

2.  Экспонату присваивается название "Красная Скатерть Освенцима.".

 

3.  Экспонирование Красной Скатерти Освенцима сопровождается описанием ее истории  и происхождения в соответствии с сертификатом на иврите (идиш - по усмотрению музея), русском, польском, французском и английском языках.

 

4. Музей информирует о поступлении Скатерти, как экспоната, все Музеи холокоста, с которыми он имеет научные связи, в том числе - музеи и институт Яд-Вашем в Израиле, сопровождая информацию фотографическими отпечатками надписи, имеющейся на ее обратной стороне. Информация должна сопровождаться запросом о наличии в этих музеях аналогичных экспонатов, а также сведений о личности и судьбе ее довоенного владельца, предположительно - Краск Галины Григорьевны.  

 

5. Информация о передаче Скатерти Освенцима музею через доступные ему средства массовой информации широко сообщается общественности как в Канаде, так и в Америке и в Израиле, с целью сбора данных и установления судьбы довоенной владелицы Скатерти - Краск Галины Георгиевны. В дальнейшем музей, при непосредственном участии лица, передающего ему Скатерть, ведет поиск ее довоенного владельца с целью установить и увековечить его судьбу, как одно из направлений своей научной деятельности - части общей истории холокоста..

 

 

      Подписи:    - от музея,

                       - лица, передающего экспонат,

                       - от общественности

     

Примечания.

 Настоящие "Условия", после предварительного согласования, могут быть оформлены в виде документа вслед за  фактической передачей  Скатерти музею.

 

                                                                        

МИГ ПОБЕДЫ

 

Крутой берег излучины Дона у станицы Клетская. На его высоком - крутом берегу позиции противника. На маленьком клочке земли, поросшем редким лесом и устарником, прижатые к воде, а иногда и в воде  артиллерийские батареи. Наблюдательные и командные  пункты поближе к противнику. Лампы полевых радиостанций генерируют от работы немецких передатчиков. Расстояние до них 100-200 метров.

 

Раннее утро. Тишина, как всегда на фронте, обманчива и готова в любую минуту взорваться разрывами снарядов и бомб. Густой туман скрывает сосредоточение 21-й Армии, части 5-й танковой армии, эскадроны 2-го  кавалерийского корпуса. Они сосредоточились на исходных позициях. Расчехлены, готовы к бою орудия и расчеты, гвардейские реактивные и пусковые установки. Стрелковые части на исходных рубежах, командиры у аппаратов связи, разведчики  у стереотруб. На виду ни одного человека. Все ждут условный сигнал.

Этот  сигнал ждут тысячи бойцов, готовых ринуться в атаку на немецкие позиции. Миллионы  людей в  тылу страны, в районах, находящихся под гнетом немецко-фашистских оккупантов, с надеждой смотрят в сторону Сталинграда. Сигнал ждут бойцы партизанских отрядов, миллионы людей западных стран, узники концентрационных смерти. Ждут его западные союзники. Они уверены, что сигнал будет. Это - сигнал последней надежды. Он должен предвосхитить гибель фашистского рейха и сохранить Человечество.

 

Орудия расчехлены, сброшены маскировочные сети. Наводки по целям выполнены, снаряды в казенниках. Расходный боезапас выложен. Наводчики натянули шнуры. Старшие на батареях, зажав в зубах карандаши, а в левой руке артблокнот, стоят лицом к орудиям, подняв правую руку. Напряжение  достигло предела. Очередное наступление. Что оно принесет? Всем нужен только Миг Победы...

 

7 часов 20 минут утра. Запомните, вот он, долгожданный Миг Победы! Гул орудий, оглушающий рев летящих на головы противника реактивных снарядов,  гул и рев танковых и авиационных двигателей, подняли клочья тумана над землей, а вместе с туманом и самую землю. Все смешалось в огневом вихре – комья земли и бревна накатов вражеских блиндажей, обломки техники и человеческие тела, гарь и копоть горящих танков… Крутой берег Дона осыпался, стал пологим, огненный шквал двинулся вперед, а за ним, как за огневым валом, за огненной стеной, прижимаясь вплотную к разрывам снарядов, пошла пехота. Пошла, падая и вновь устремляясь вперед, пошла, штыком и гранатой уничтожая ошеломленного и подавленного огнем противника, захватила первую, вторую траншеи, ворвалась в третью... Пошла, как на учениях, подхваченная духом победы, и воодушевленная массированной поддержкой с воздуха. В прорыв ворвались танки, на рысях прошли казачьи эскадроны. На мощных гусеничных тягачах, загруженных боеприпасами, в одном строю с танками, сопровождая их огнем и колесами - снявшиеся с позиций батареи моего дивизиона. Расчеты разведчиков, не уместившиеся на тягачах - на броне танков. Я, выполняя обязанности начальника разведки, в орудийном танке командира танкового батальона. Связь по радио, оборона противника прорвана...

И здесь случилась важная для меня встреча. При движении одного из казачьих эскадронов, увидел бывшего коменданта дома в городе Харьков, в котором жил до войны – ст. лейтенанта Краснера. Он рассказал мне историю эвакуации в тыл моей семьи, он, руководя эвакуацией, был последним, кто видел ее в Харькове. Не зная я еще, что отец после ранения погиб восемь месяцев назад - 23-го февраля, я несказанно обрадовался этому известию. Увы, больше мне встречаться с ним не пришлось.

 

Боевая задача подвижной группировки войск 21-й Ар­мии предусматривала создание внутреннего кольца окружения Сталинградской группировки немецко-фашистских войск, с целью ее последующего расчленения и уничтожения. Ближайшая цель - захватив Калач-на-Дону, перерезать пути снабжения, лишить противника маневра, подхода резервов. Подвоза боезапасов. Последующая задача - обеспечение переправы наших войск на левый берег Дона и полное окружение врага.

 

Миг... Один только миг войны. Сколько было их, этих мгновений! Мгновений боевой удачи, мгновений поражений и неудач, горечи потерь... Миг потери...

 

Мгновение, когда в течение нескольких минут решительные действия командира танкового батальона 93-й танковой бригады, поддержанной дивизионом, привели к бескровному пленению находящейся на марше шестнадцатитысячной 13-й ру­мынской дивизии при ее подходе к правобережной на р. Дон деревне Мантурово (четыре дома, восемь улиц). "Правое плечо вперед!", и две колонны ликующих румынских воинов со всем вооружением и артиллерией, под командованием соб­ственного генерала, ведомые сержантом-танкистом на единственном танке, изменив направление на север, отправились в плен. Для них война окончилась счастливо. Совсем не так, как для тысяч солдат генерала Паулюса, оказавшихся в Сталинградском котле. Или -  как для солдат немецкого дивизиона тяжелых самоходных штурмовых орудий, только прибывших из Африки, и не сделавших ни единого выстрела, захваченных врасплох и раздавленных гусеницами танков "с ходу", неподалеку от той же де­ревни!

 

Миг Победы. Это не рулетка, не миг удачи. Это миг, порожденный, хотя и уверенным командованием, но стоящий жизней и обильно политый кровью. Миг захвата переправы через ре­ку Дон: здесь потерь удалось избежать, введя против­ника в заблуждение. Сколько раз шаблонность действий, слепое выполнение уставов и самоуверенность, подводили немецкое командование! Подвела и в Калаче. Командование немецких войск, растерявшись, даже не оповестило свои войска о прорыве под Клетской! Будучи убежденными, что советские войска не в состоянии вести активных действий, немцы не организовали охрану переправ. Танки передового отряда,  сопровождаемые артиллерией, вышли на высокий правый берег Дона. Имитируя движение немецких частей к переправе в сторону Сталинграда, включив в ночной темноте фары и ревя двигателями, без всякой маскировки, на малой скорости, они не спеша, спустились на понтонный мост и пересекли Дон. И только после этого гусеницами, без единого выстрела, на полной скорости раздавили две батареи зенитно-артиллерийских установок, вместе с их ничего не подразумевающими и спящими расчетами. Путь для соединения войск двух фронтов был открыт! Миг Победы! Еще один - из множества мгновений, сложившихся в Победу.

 

Бой в районе ж. д. станции Рычковский, привел к потере немецкими войсками свыше полутора миллионов авиационных бомб и артиллерийских снарядов, предназначенных для войск, штурмующих Сталинград. Но это было несколько позднее. О захвате этого склада, как и об окружении всей Сталинградской группировки фашистских войск, сообщала в те дни голосом Юрия Левитана сводка Со­ветского информбюро.

 

 "...Русских артиллеристов нужно кормить шоколадом, а первый, кого мы повесим, когда возьмем Москву, будет Левитан!" - так хвастливо заявляли в своих агитационных листовках еще в первые дни войны фашистские главари. Не получилось! Шоколад - одну плитку в месяц вместо табака для некурящих (маловато!), мы действительно получали, а вот с Левитаном, как и с Москвой -не вышло!.

 

Ночь, проведенная на наблюдательном пункте, оборудованном на высоком штабеле пятисоткилограммовых авиабомб этого склада, была далеко не самой радостной в моей жизни, хотя немцы и радовали нас, как могли: фейерверк из тысяч взрывающихся от артогня немецких батарей, стремящихся уничтожить склад, сигнальных ракет горящего эшелона с боеприпа­сами, предвосхитил фейерверки дня Победы. Он был, конечно, веселой картинкой, но не для меня. Пришлось по этим батареям пострелять... Батареи замолкли, стало весе­лее.

 

Соединение войск и создание кольца окружения противника, завершилось 23 ноября. Мариновка, Пять Курганов, задонская степь. Места, после войны оказавшиеся на дне Цимлянского водохранилища. Географические точки - едва различимые даже на подробных военно-топографических картах. Фронтовые кинорепортеры запечатлели эти мгно­вения. Весь мир видел эти кадры...

Несколько мгновений и несколько точек войны. Из их бесконечно большого мно­жества, сложилась сама Победа. Из этого множества, обагренного кровью павших за свободу своего народа, соткано ее Знамя! Но множество моментов Победы было бы неполным без одного мига - того самого, 19-го Ноября 1942 года. Но он, этот Великий Миг, состоялся... И на весь мир был возвещен голосом Юрия Левитана, и именно - из Москвы. И левитановским же голосом 9-го Мая 45-го, был возвещен день Великой Победы, Великой Памяти.

 

"День Победы порохом пропах,

День Победы со слезами на глазах"-  Песнь Победы.

 

"День Победы - с сединою на висках".  Песнь Памяти!

 

 

 

 

Темной, ненастной ночью 3-го ноября 1943-го года, после суточного марш-броска по Таврической степи через Аскания-Нова, места, где родились мои родители и я, наш 331-й гаубичный артиллерийский полк вышел на северный берег Гнилого моря - озера Сиваш.

Перед нами Крым, год тому назад после многомесячных боев оставленный советскими войсками. Нам предстоит вернуть его.

 

Дивизион развернулся в боевой порядок, над позициями - тишина. Все словно вымерло. Только резкие, гулкие взрывы и сполохи на мертвой зыби морского залива, повторяющиеся через регулярные промежутки времени, да зарницы выстрелов, свидетельствуют, что мы здесь не одни. Через пару дней, из армейской газеты узнаю: командир тяжелого артиллерийского дивизиона капитан Дзюба с разведкой, вброд форсировал Сиваш по трассе, проложенной снарядами собственной батареи. Прижимаясь к ним, и выйдя в точно заданную точку на северном берегу Крыма, он закрепился в окопе времен обороны 1942 года и, обсушившись и наладив связь, дал указания для подготовки огня, обеспечивающего переправу войск. Капитан Дзюба, мой одноклассник по 14 Харьковской артспецшколе, первым командиром артдивизиона, вступившим на северный берег Крыма. При массированной поддержке артиллерии, войска, с помощью местных жителей – проводников, форсировали Сиваш и закрепились на берегу Литовского полуострова. Был создан береговой плацдарм, расширенный затем в боях местного значения, самых тяжелых и кровопролитных. Позднее он стал плацдармом главного удара операции по освобождению Крыма. Но сухопутные ворота в Крым, как и ворота из Крыма - узкий восьмикилометровый перешеек Перекоп, разделенный глубоким рвом и столь же высоким Турецким валом, соединяющим берега Каркинитского залива на Западе и озера Сиваш - на востоке.. Этот вал - исторический памятник  времен  турецкого владычества и крымского ханства. Остатки захоронений на северной стороне вала напоминают о кровопролитных боях гражданской войны. Именно в этом месте мы заняли и оборудовали командный пункт, когда полк получил частную задачу - не допустить прорыва немцев из Крыма на плечах кавалеристов генерала Кириченко, поле их неудачной попытки в дни октябрьских праздников, захватить -ключевой пункт крымских ворот - го-Армянск. После тяжелых боев позиции стабилизировались. В центре образовалась узкая "кишка", упирающаяся в северную окраину Армянска и опирающаяся на два прохода в Турецком валу. У проходов, словно памятники погибшим экипажам-- сгоревшие танки Т-34. Правая и левая, равные по длине части вала, заняты противником. Мы - в центре. В двухстах метрах  перед командным пунктом – уткнувшийся носом в танковую аппарель «Мессершмит». Общая задача - не допустить прорыва противника из Крыма и его деблокады извне,  знакома по Сталингра­ду: круговая оборона!

 

Пять тяжелых зимних месяцев, когда по колено, а когда и поглубже, в полузамерзшей глинистой жиже полузалитых окопов, единственным спасением было две пары: обмоток, намотанных выше колен и покрытых замерзшей коркой глины. Обогревались порохом, остававшимся от артвыстрелов при стрельбе на малых зарядах. Но часто не было и его. Сожгли все, что может гореть, от сухой травы до скелетов убитых лошадей. Дрова для кухонь привозились гусеничным тягачом за сотню километров из Приднепровских плавень. Проза войны! Так и остался Перекоп в памяти - "Три метра сапог", Турецкий вал и провал задуманного, но не начавшегося мартовского штурма Перекопа.

 

Засидевшиеся и замерзшие в обороне войска, горели желанием отомстить за крымское поражение 41-42 года, рвались в Крым, к теплу и морю. Среди солдат и офицеров было много крымчан, матросов Черноморского флота, жителей Таврии. Но свои коррективы внесла погода. Неожиданно, к утру восьмого марта, буквально за пару часов до начала назначенного наступления, на вышедшие на исходные рубежи подразделения, обрушился колоссальной силы снежный ураган. Пехота, сосредоточенная в траншеях для удара, после многокилометрового броска, получила  передышку. Многие, не сумев перебороть сон, уснули под снежной шубой. Вместо  наступления, в течение нескольких часов, уцелевшие извлекали из окопов заснувших,  но не упустивших оружия из рук солдат. С командного пункта было видно, как то же самое делали и на стороне противника. Стрельба прекратилась. Негласное  взаимопонимание позволило завершить это скорбное дело.

 

Месяц в тяжелой подготовительной работе нового наступления пролетел быстро. 8 апреля 1944 года раскаты грома гвардейских минометов разорвали тишину тусклого дня, затем последовала прицельная обработка разведанных целей переднего края. Орудия большой мощности громили долговременные огневые точки. Заключительный удар "катюш", затем, как всегда, перенос огня и мощное многоголосое "ура". Пехота бросается в атаку. В дыму разрывов и.густой пыли замаячили колеблющиеся фигуры наступающей пехоты в шинелях. Эскадрильи штурмовиков ИЛ-2 обрабатывают передний край противника по площадям, многочисленные и густые разрывы ракет мешают ему вести наблюдение за передним краем.

Немцы, уже имеющие опыт Сталинград­ского огневого вала, Курской дуги, Миус-фронта и зная, что за переносом огня последует атакующий бросок пехоты, выйдя из укрытий, встретили наступающих массированным огнем из всех видов уцелевшего оружия. Но реально наступающих то не было! Солдаты, перебегающие в шинелях (это в 15-20 градусов тепла!), оказались соломенными чучелами с касками на "голове" и палками в рукавах вместо винтовок и автоматов, а на немцев, выманутых из глубины окопов ложным переносом огня, тут же обрушился второй, еще более сильный огневой смерч. Он смел с лица земли стреляющих, а уцелевших загнал под землю еще глубже. Опять обработка переднего края, опять залп "катюш" и опять перенос огня, за ним - атака... Опять - ложная!

В третий раз немцы, убедившись в вероломстве русских (к тому же еще и коварно начавших наступление в необычное и не принятое для этого время - 10.30 утра!), после переноса артогня уже не вышли из своих убежищ. Но третья атака состоялась вполне реально, противник был добит в своих лисьих норах автоматным огнем и гранатами. На войне, как на войне! Атакующая пехота преодолела минные поля и заграждения, прорвала передний край, ворвалась во вторую траншею и вышла на северную и западную окраины Армянска.

 

Впереди Саки и Евпатория, столица Крыма Симферополь. Как заветная звезда маячит Севастополь, защищенный мощной полосой обороны в долинах рек Альма и Бельбек. В долине реки Бельбек линия обороны опоясывает высоты северо-восточнее города, охватывая Мекензиевы горы - его северную часть. Прямо перед огневыми позициями жерло железнодорожного туннеля, правее - вьющаяся лента шоссе. Поезд, выходя­щий из туннеля, попадал прямо в Инкерман, к оконечности Северной бухты. Сейчас он взорван. Тупик.

 

Преодолев Бельбекские высоты, пехота захватила шоссейную дорогу на Инкерман и вышла на Мекензиевы горы. Севастополь, ждущий освобождения, в руинах и дыму - захваченный, но не согнувшийся, разрушенный, но не покоренный. Как символ возвышается купол Севасто­польской панорамы, его гордость и слава. Левее - Малахов курган, вдалеке, в дыму разрывов Сапун-гора. Под ногами - гладь Северной бухты. Нам ее форсировать.

 

Для форсирования бухты предназначались специальные армейские амфибийные подразделения. Но здесь нас ждал неожи­данный сюрприз, в полном смысле этого слова - подарок. Более тысячи гробов, заготовленных для захоронения убитых (немецкая самоуверенность в оценке потерь!) попали в наши руки на захваченной барже. А это - вдвое большее число импровизированных лодок, каждая на двух солдат. Хорошее подкрепление переправочными средствами! Законопачены щели, из снарядных ящиков и могильных крестов (гробы то в комплекте!) изготовлены весла, и - на воду!

Преодолев под прикрытием артиллерии ширь Северной бухты, десант захватил всю ее южную береговую черту, отрезая немцам пути отхода с Сапун-горы на Мамаев Курган и к центру города. Высадка идет па берегах всех примыкающих бухт: Южной, Корабельной, Артиллерийской, Карантинной, на причалах Морского завода. Мне с радистом и разведчиками удалось пересечь бухту на плоту, сделанном из створки дубовой двери крепостного равелина и высадиться на причале Графской пристани, это прямой путь к Севастопольской панораме! Воодушевляя, парит над нами победный дух адмирала Нахимова.

 

Фотография, сделанная военным корреспондентом Халдей (правообладатель ТАСС), запечатлела мгновение - 5 часов вечера 8 мая. Миг освобо­ждения! Группа солдат - пистолет в поднятой руке, салютует у подножия Севастопольской панорамы. Эта фотография все годы хранилась в ее музее. На ней - сам Дух Победы, витающий над еще дымящимся, но уже освобожденным городом. Мог ли я мечтать тогда, в день своего рождения, о лучшем подарке? Возмездие за павших в бою, гибель невинных, повешенных и сгоревших в печах крематориев, расстрелянных у безымянных рвов. Долг платежом красен! Расплата за гибель отца, ставшего жертвой войны и дяди: - старшины второй статьи Марка Яковлевича Реймана - комендора эскадренного миноносца "Дзер­жинский", погибшего в морском бою в тех же Севастопольских водах, которые мне сегодня пришлось форсировать. Но не только мемориальные плиты Севастополя хранят память о погибших. Их имена и в Зале имен Мемориала Катастрофы и героизма европейского еврейства Яд Вашем в Иерусалиме.

 

После отказа капитулировать, войска противника, скопившиеся на Херсонесском полуострове, огнем артиллерии, штурмовыми и бомбовыми ударами авиации были уничтожены. Суда, пытавшиеся эвакуировать войска морем, были потоплены согласованным огнем артиллерии, действиями флота и бомбардировочной авиации. Вот когда пригодилось превосходство в воздухе!

Наш полк израсходовал боезапас полностью. Известный снимок горящего и выбросившегося на камни у Памятника затонувшим' кораблям немецкого транспорта, запечатлел работу советской артиллерии. В его бортах пробоины и от гаубичных снарядов моего дивизиона.

 

В пять часов вечера 9-го мая, ровно за год, день в день, до завершения Великой отечественной, в Крымской операции была поставлена последняя точка и израсходован последний снаряд. Севастополь 42-го был отомщен многократно. Это был крымский Дюнкерк. Но в отличие от Дюнкерка мая 40-го, немецкому вермахту не удалось повторить успех Союзного командования и вывести из-под удара свою живую силу. Остатки оккупационной армии, вышедшие в море на транспортах, нашли свою гибель в морской пучине, а убитых на скалах и в развалинах Херсонеса, где  вылавливали последних немцев до 12 мая, хоронили их немногочисленные товарищи, уцелевшие от огня.

 

День Победы! Ее дух поднимал солдат на подвиг и бросал их под немецкие танки так, как это было у Малахова кургана в 41-м. Тогда старшина батальона Севастопольского артиллерийского училища береговой обороны (позднее это училище было передано в Ракетные войска стратегического назначения, и я прослужил в нем почти 15 лет) Александр Мальцев со связкой гранат бросился под танк и ценою жизни взорвал его. Дух Победы кидал героев на огнедышащие пулеметы Сапун-горы в 44-м. Дух Победы густо замешан на пороховом дыме и гари пожарищ, смраде горящей резины и рваной танковой стали, на горном крымском воздухе и йоде морских водорослей. Это запах слез на лепестках крымских роз, разбросанных на гранитных постаментах памятников и на булыжнике мостовых, это запах букетов в руках ветеранов, идущих в праздничных колоннах в День Победы по Приморскому бульвару. Это соленые слезы тысяч людей на тротуарах, устилающих путь ветеранов розами. Дух Победы в названии моего 331-го Гаубичного Артиллерийского Краснознаменного ордена Суворова II степени Севастопольского Полка Резерва Верховного Главного Командования. Это звуки марша Победы, исполняемого сводным оркестром Черноморского флота, возглавляющим шествие ветеранов Героической обороны и освобождения Севастополя. Грудь их увенчана многочисленными наградами. Однако законы жизни неумолимы, скоро, уйдут последние из них. Но Дух Великой Победы будет витать над Севастополем вечно, осеняя своим крылом Память тех, кто отдал за нее свои жизни. Дух Севастополя - Дух Победы!

 

От автора: Память народа, познавшего все горести и тяжести войны, будет жить вечно. Он чтит участников войны - ее ветеранов. Но память его руководителей, не познавших ни запаха крови и пороха, ни горести поражений и радости побед, коротка. Преданные и проданные, гонимые нуждой и местным национализмом, сегодня ветераны в так называемых странах СНГ, брошены на произвол судьбы, многие находят убежище в странах дальнего зарубежья. Забыты их заслуги перед Родиной, забыта положенная ими на алтарь Отечества цена Победы. Три доллара, и ветеран, тщетно ждущий заслуженную награду в честь очередного юбилея, может купить ее в подворотне у торговца или у другого, но голодного ветерана. Можно ли носить такую награду на своей груди, если о тебе так и не вспомнили украинские чиновники от министерства обороны? Да и до тебя ли им, делящим баснословные доходы и барыши от той самой крови, которую так обильно пролил и продолжает проливать и сейчас российский народ?

 

НА СНИМКЕ: Вот она - Северная бухта Севастополя, вот он - Па­мятник затонувшим кораблям. Мне пришлось участвовать в форсировании этой бухты с места, где левее памятника на крутом ее, северном берегу, видна белая стена равелина героической обороны 1854-1855гг. и высадиться на Графской пристани. Это - на удалении примерно 200-250м. от места, на котором в 1974г., в тридцатилетнюю годовщину со дня освобождения Севастополя, была сделана эта фотография. На ней я - справа. В памятный день освобождения Севастополя - 8 мая 1944г., горящий немецкий транспорт выбросился на камни именно этого памятника.

 

 

 

                                                                                                      Внукам моим, к годовщине начала  Великой  Отечественной войны – помните!                                   

                                                                                                                                                

                                  ОРУЖИЕ ПОБЕДЫ

 

  Первый месяц войны. Отходы и окружения, прорывы из них. Потеря боевых друзей, неизвестность о судьбах родных и близких, оккупация родных мест. Повсюду огонь, дым и гарь, смерть и страдания. Расстрелы и виселицы, рвы и яры, заполненные тысячами убитых. Чувства отчаяния, безысходности и бессилия: ты, артиллерист, не в состоянии остановить озверевшего врага. Где те современные орудия, где та артиллерия - пушки, гаубицы, которыми мы учились владеть в училище? В 41-м мы их видели издалека.

 

   Cентябрь. Наша дивизия 50-й армии на рубеже обороны - западном берегу реки Судость у Жирятино в 35-40 км. западнее Брянска. Я, в свои 19 лет, только что испеченный лейтенант, командир взвода разведки конного дивизиона артполка. 2-го октября немецкие танки прорвали оборону и обойдя с востока, заняли Брянск. Мы в окружении. Но что в то тяжелое время могли сделать наши, с позволения сказать, "орудия"? Наскоро, в несколько дней сформированный в г.Кимры под Калинином, полк получил разношерстное вооружение. "Бомба", "Картуз", "Накати", "Фитиль", "Охлади" - лексикон второй батареи, вооруженной "48-линейной мортирой на лафете Венгловского". Эти музейные мастодонты на шестерке першеронов воевали еще в Русско-японскую. Накатить после выстрела орудие вручную, окатить ствол водой из деревянной бадейки, подвешенной на цепочке к оси колес с человеческий рост (запас воды - в бочке), загнать в казенник 43-х фунтовую бомбу, навести орудие по мушке, как винтовку и по отвесу, чтобы получить нужную дальность стрельбы - приемы, известные чуть ли не по фильмам о войне 1812 года! Но нет худа без добра! Какую панику наводили свист и разрывы бомб среди пехоты противника если, конечно, они ее достигали! Бомбы эти, не принося ощутимых потерь, рвались со страшным грохотом и клубами черного дыма, совсем как в историческом кино, разбрасывая вокруг мириады мелких, в общем-то безвредных искр и... десяток, с бутылку величиной, осколков. Но солдаты противника бросались на землю, не понимая чем их "угощают" русские. Как говорится "и смех и грех". Первая батарея имела полковые пушки образца 1902г., поражавшие немецкие танки первых месяцев войны лишь на близком расстоянии, а третья была вооружена 122мм. гаубицами образца 1938г. с превосходными тактико-техническими данными, но тогда снабжалась лишь осколочными снарядами. С орудием именно этого типа мне пришлось пройти по дорогам войны до ее конца. Воюет оно, увы, и сейчас...

   Но уже в первые дни войны мы увидели, что на вооружение Красной Армии поступает и кое-что посерьезнее "безоткатного орудия на лафете Венгловского". Ранним утром на исходе сентября голубое небо у небольшой деревушки Издешичи под Жирятино, прорезали  десятки невиданных ранее огненных смерчей, клубы желтого дыма и пыли поднялись, заслонив солнце. Неслыханный ранее грохот, сравнимый разве что с мощным львиным рыком (до сих пор не могу найти убедительного аналога звуку срывающегося с установки реактивного снаряда) взорвал  предутреннюю тишину. Это был один из первых уничтожающих залпов нового вида артиллерии - реактивной, точно по переднему краю противника. Немцы, обезумев, бежали на запад. Одновременно, не выдержав, бросились - на восток и наши еще не обстрелянные пехотинцы, ошарашенные неожиданным, невиданным ранее, вплотную к их позициям обрушившимся огневым шквалом. Но если наши солдаты быстро пришли в себя и поняв, что снаряды падали все же на немецкие головы, через несколько часов вернулись на свои позиции, то немцам это быстро сделать не удалось: возвращаться было некому. Те, по кому пришелся удар, лежали черными желеобразными расплывшимися массами  на обожженной земле (такого действия не видел больше нигде и никогда), а уцелевшие бежали, потеряв рассудок. Это тебе не  безосколочная бомба орудия Венгловского! И хотя нового оружия было еще мало, оно разило врага не только огнем, но вселяло веру и уверенность в победу! Много позже, в бою за г.Армянск на Перекопе, я своими глазами убедился в моральном воздействии лишь только неожиданного звука ракетного залпа. Колонна пленных, бредущих под прикрытием Перекопского вала, подошла к нему в момент, когда с другой его стороны, скрытая для их глаз батарея произвела залп через головы идущих. Оглушенные, уже ранее познавшие что это значит, они кинулись на землю, глаза навыкате, на губах пена. Долго потом они дрожащие, становились на обессилевшие ноги, долго строились и медленно, сгорбившись, понурив головы, плелись за одиноким конвоиром. Их спасение - плен.  А в 41-м, нам было не до пленных. Самим бы не стать им. Плен означал смерть, это я понимал четко.

    Выйдя из окружения в Брянских лесах через 28 суток к Туле, после изнуряющих боев в районе спиртзавода и после столь же изнуряющих проверок известной организацией "Cмерш", был направлен, как окруженец, на переформировку в офицерский резерв фронта, а оттуда - в 178 артполк другой стрелковой дивизии. В нем, однако, мне долго воевать не пришлось. На второй день, 22-го декабря, в бою под Касторной у деревни Мансурово, был тяжело ранен в голову, ногу и спину (обидно, какой то плюгавенький ротный минометик, как сейчас вижу желтый дымок  разрыва его мины на снегу). Госпиталь. Отлежавшись и излечившись, опять на фронт, опять в разведку, но уже в гаубичный полк. Вот оно - оружие победы: легкое и маневренное, живучее и удивительно точное, безотказное в жару и холод, в песок и снег, не боящееся ни фронтовых дорог ни колонных путей! Несколько снарядов на пристрелку - и на поражение! Cтрельба прямой наводкой (если по тебе, конечно, не стреляют!) - cплошное удовольствие. Но в борьбе с танками или даже со скорострельными пушками (а под Сталинградом было и такое), наши гаубицы, как правило, одерживали верх. Мастерство расчетов, точность стрельбы, а главное - мощь снаряда, делали свое дело.

 Они громили пехоту и огневые точки, сжигали танки. Поднимали на воздух дзоты и рвали проволочные заграждения, делали проходы в минных полях, достигали немцев в лисьих норах "Голубой линии" реки Молочная, на Перекопе и в Крыму, в Белоруссии и Польше, в логове фашистского зверя. Их навесная траектория достигала врага за любыми крутыми склонами. Помнится, стрельба на больших углах возвышения, позволила на Миус-фронте в деревне Есауловка (шахта 53-22, г.Красный Луч) поразить группу немецких солдат, скрытую в крутом, казалось бы недоступном для снарядов каньоне. Тогда разведчики "засекли" ее в саду на окраине села при подготовке бани. Позволив им вскипятить воду в большом цыганском котле, окатить себя первыми ведрами воды и поблаженствовать перед отправкой в мир "иной", тщательно подготовив данные, по разрешению командира (половина снаряда на орудие в сутки - норма расхода в обороне), дал двойной залп. Затем, подержав под дежурным огнем, повторил. Когда дым разрывов рассеялся, а пыль улеглась, был виден с десяток лежащих на земле солдат. Остальные, позабыв на ветвях свои автоматы и развешанные портки, резво сверкая голыми пятками и намыленными, но черными от грязи спинами, убегали. Один из любителей  париться, так и остался в котле на горящем огне, с торчащими из него вверх ногами. Неплохая была банька! С веничками. Вишневыми. Радости разведчиков не было предела: многие помнили как немецкие "мессеры" гонялись за нашими даже одиночными солдатами, как травили их собаками, добивая раненых на поле боя. Не забыли и то, как немецкие танки давили их гусеницами под хутором Заозерный на Северском Донце в феврале 43-го, когда израсходовав последние боеприпасы, полк не мог остановить колонну немецких танков, рвущихся из грозящего им окружения. Долг платежом красен!

   Здесь же, на Миус-фронте, мы впервые увидели в деле новое оружие из серии "зверобоев". Первый немецкий "Тигр" был замечен под Котельниковым при попытке армии Майнштейна деблокировать армию Паулюса, окруженную в Сталинграде. Для борьбы с "кошачьими", был созданы новые боеприпасы, артсистемы, 100мм. и тяжелые 152мм. самоходные установки. Огонь их бронебойных и бетонобойных снарядов не выдерживал ни один немецкий танк, ни одна самоходка, ни даже "Мышонок", созданный немцами к концу войны в нескольких экземплярах, вдребезги разбитых потом советскими снарядами на Алабинском полигоне. Вес этого перетяжеленного броней танка не выдерживали ни мосты, ни дороги. Броневой армейский кулак танков "ИС" и знаменитых модифицированных "тридцатьчетверок" c новыми орудийными башнями, одетый в перчатку из "зверобоев", усиленный  артдивизиями прорыва и штурмовой авиацией - вот оружие Победы! Что могли немцы противопоставить ему на Миус-фронте в августе 43-го, готовясь к наступлению под Курском? Разве только прикованных к пулемету штрафников! Какой ум надо было иметь, чтобы понять: штрафник, прикованный к бронеколпаку стрелять не будет! И что он тут же возьмет пулемет и повернет его в другую сторону как только его раскуют. Было такое на Миус-фронте: немецкий солдат с советской пилоткой на голове и  пулеметом в руках в цепи атакующих советских солдат.

  Оружие Победы. Оно было не только в металле. Он воплощалось в боевых уставах и наставлениях. Буквально за несколько дней до наступления на Миусе пришлось проверить боевые возможности математики. Только что доставили новый бризантный снаряд. Он мог быть взорван в любой точке траектории. Разрывы "засекались" c помощью приборов, их координаты проектировались на планшет, перерасчеты учитывали реальные условия стрельбы для сосредоточения многобатарейного огня. Пятиминутная подготовка, и на головы противника неожиданно обрушивается огневой смерч. Тогда мне, в присутствии фронтового командования, пришлось демонстрировать новые огневые возможности, подавив назначенную цель. Через считанные минуты доложил: "цель поражена!". Получив благодарность начальника, наблюдавшего стрельбу и застегнув на руке браслет от трофейных часов - подарок за хорошую работу, преисполненный гордости, записал в боевом донесении: "цель №... - штаб батальона". Легко представить мой конфуз, когда при осмотре места после прорыва обороны противника выяснилось: подозрительно обильное количество лапши, засохшей на ветвях деревьев, не характерное ни для штаба батальона, ни для другого штаба, могло принадлежать как максимум... батальонной кухне. Но стрельба была точной: об этом  свидетельствовали и остатки самой кухни и с десяток крестов на свежих могилах в ее окрестности. Но и кухня - боевая единица, а на голодный желудок много не повоюешь. Годится! Но уже тогда во мне был порожден интерес к задаче распознавания образов и диагностики, который остался непреходящим во всей моей позднейшей научной деятельности. 

 Новые боеприпасы. Сколько возможностей представляли они! Стрельба на рикошетах, особенно "красивая" на каменистых грунтах, мы в этом убедились в боях за Севастополь. В долине реки Бельбек линия обороны опоясывает Мекензиевы горы - северную окраину города. Прямо перед огневыми позициями жерло двухпутного железнодорожного туннеля, правее - вьющаяся лента шоссе. Поезд, выходящий из туннеля, попадал прямо в Инкерман, к оконечности Северной бухты. Сейчас он взорван. Тупик. Крутые склоны холмов ископаны окопами и траншеями, покрыты заграждениями. Многие из них - со времен обороны 1942 года. Их предстоит прорвать. Хода сообщения тянутся к туннелю - хорошему укрытию от штурмовой авиации и навесного артогня! Но гаубицы дивизиона поставлены на его уровень, в створ. Они снабжены зарядами, обеспечивающими снаряду пологую, пушечную траекторию! Когда с началом артподготовки немецкая пехота, укрываясь от огня артиллерии, гвардейских минометов и штурмующей авиации, по ходам сообщения скопилась в туннеле, надеясь найти там укрытие, дивизион прямой наводкой расстрелял его бризантными снарядами. По окончании артналета, задачей которого и было загнать немецкую пехоту в туннель - ловушку, из него не вышел ни один солдат. Из его зева валили только клубы густого черно-сизого дыма. Да, коварны  эти русские!

  Пристрелка  дымовыми снарядами - праздник для артиллериста. А кумулятивный гексогеновый снаряд для стрельбы по танкам! В бою под Мелитополем три контратакующих танка (один - "Тигр") огнем прямой наводкой всего лишь двух орудий были превращены в груды горящего металла тремя снарядами, по одному на танк, без единого  ответного выстрела!

  Были возможности и "повеселиться". Команда "смазать... попки!" (шлепок солидола на донышко снаряда в казеннике) и он, падая на головы врага, издавал ужасающий визг и рев, по сравнению с которым завывание сирен пикирующих "Юнкерсов" - лишь сладкая мелодия Марики Рок из "девушки моей мечты". Мы верили в свое оружие, любили его и ухаживали за ним. Но оно не любило фамильярного к себе отношения и требовало непрестанного внимания.

 

   День техники. Освобожден Белосток, огневые под Волковыском, у подножия яйцеобразного холма, напомнившего мне первые месяцы войны и позицию у аналогичной "Вороньей горы" под  Красным Селом у Ленинграда. Местность до боли знакомая по тактическим картам и миниатюрным артполигонам романтической довоенной учебы в 14-й Харьковской артспецшколе и позднее - во 2-м Ленинградском артучилище, воспроизводившим именно этот участок советско-польской границы. Урочище Могильник, шоссе Волковыск - Белосток, Свислочь, Порозово, Крапивница... Судьбе было угодно, чтобы мои послевоенные годы были связаны с этими замечательными местами. А тогда, впервые одев только что сшитую шерстяную форму - подарок английской королевы и сапоги "под хром", сшитые под эту форму дивизионным сапожником из плащ-палатки, потратив на маскировку их палаточного происхождения целую банку трофейного гуталина, решил "пощеголять". Увлекшись маком, обильно растущим прямо на огневой, зашел впереди стволов орудий. Сорвал одну коробочку, другую, нагнулся за третьей... И тут, нагнувшись в "позу", ощутил удар страшной силы пониже спины, сбивший с ног. Полет и приземление на "все четыре" на вспаханный чернозем... Лежу, голова кругом, слышу глухие голоса, зовущие санинструктора, топот ног. Все болит и ломит. Первая мысль - взрыв бомбы или снаряда. Кто-то поднимает меня, ставит на ноги, пытаюсь раскрыть глаза, безуспешно. Ресницы крепко слиплись, облизываю губы - сладко! Наконец пальцами приоткрываю глаз - руки в липкой желтой массе, костюм английской королевы - неописуемого, до неприличия желто-коричнево-черного цвета. Это что - новое немецкое оружие о котором непрестанно твердила в то время вражеская пропаганда? Ответ, однако, был прост: расплата за нарушение правил техники безопасности при регламентах вооружения. При регулировке накатника - того самого, которого так не хватало на орудии Венгловского, о котором мы мечтали в теперь уже далеком 41-м и, - заговор вещей против человека или ирония судьбы, - его шток (единственный раз за время войны!) вырвало, а я волею случая оказался на его траектории. Поделом! Но парадный костюм и сапоги "под хром" (до сих пор сожалею, видя такие костюмы на ветеранах), были безвозвратно утеряны под струей веретенки, так и не начав служить свою парадную службу. А сколько было, увы, не сбывшихся надежд и приятных юношеских перспектив! Но судьбе было угодно и другое: ровно через пятьдесят лет - летом же 1994 года, я получил от английской королевы другой, бесценный подарок - право на гражданство Канады.

 

Оружие Победы - оружие возмездия. Это артиллерия и танки, авиация и флот. Это полководческое искусство маршалов и генералов, беззаветная храбрость, военное мастерство и верность солдат и офицеров делу Победы. Это - триумф науки и разума творцов оружия, технологии и трудовой доблести труженников тыла. Но главенствующую роль на поле боя играла все же артиллерия. Она начинала сражения и она завершала их. Гром артиллерийских залпов двигал вперед танки и пехоту - царицу полей, гром артиллерийских салютов венчал победы в сражениях, гром салюта Победы подвел черту под одной из самых тяжелых страниц истории человечества. Слава тебе, Советская артиллерия - Оружие Победы!

 

Слава Вам, артиллеристы,  - победители!