Всевышний распорядился так, что бывший лейтенант Василь Быков, почти погибший на войне, но не погибший, всю свою жизнь посвятивший фронтовой прозе — её ещё называли «лейтенантской прозой», — скончался именно 22 июня, вечером. И опять было воскресенье, как тогда, в 1941-м.

Рукопожатие

  1976 год. «Известия» опубликовали мой очерк «Свидетельница» – о старушке Огурцовой, точнее, о гибели в войну её мужа и сына. Продолжение очерка («Имя на граните») – о её полном одиночестве и нищете побоялись даже показывать главному редактору (фигуре, в ту пору зловещей).
  1980 год. Главный редактор уехал в командировку, и в редакции решили рискнуть – опубликовали. Четыре года спустя!
  Звонок – мне от заместителя главного. В ЦК, в агитпропе очень хвалили очерк. Кто? Сам Тяжельников. Ещё звонок – от первого заместителя главного. Да, хвалили, приходи на планёрку, будем обсуждать, хватит уже в кустах прятаться. Решили быть честными.
  А через три дня вернулся главный. Куда-то съездил с утра, говорили – к Суслову. Вернулся, собрал заместителей, на столе лежал очерк, весь исчеркан. Когда главный бывал в ярости, он кричал и топал ногами. Как было в этот раз – не знаю, но заместители вышли подавленные.

  В эти угрюмые дни мне пришла телеграмма из Минска. Отклик. «Это самая человечная публикация о бесчеловечности за последние десятилетия советской печати». Подпись: «Василь Быков».
  Так мы познакомились.
  Телеграмма была как награда, но я даже не мог показать её в редакции: связанная с именем опального, гонимого писателя, она как бы подтверждала порочность, глубокую антисоветскость публикации.
  Кстати. После публикации старушке Огурцовой назначили наконец пенсию, переселили из полуразвалившейся избы в хорошую квартиру. Опубликовали бы сразу – четыре года жила бы хорошо. А так – три месяца.

  С Быковым мы сошлись. Когда я бывал в Минске, заходил к нему – довольно скромная, «непрестижная» квартира, далеко от центра. Случалось, он провожал меня на вокзал вместе с Николаем Матуковским, известинским собкором в Белоруссии. Нос его на воздухе краснел, казалось, ему зябко, хотя было тепло. Мы стояли у вагона, мимо проходили и пробегали люди с поклажей и без, кто-то с кем-то прощался рядом. И ни один человек не узнавал его, великого писателя, на собственной земле.

  В начале девяностых Василь Владимирович предложил мне рекомендацию в Союз писателей России. Я ответил: не нужно, ваша рекомендация недействительна, вы иностранец. «А я всё равно напишу», – ответил как-то упрямо. Для Василя его рекомендация была как ещё одно, нелишнее рукопожатие.

* * *

  Читателем «Известий» он оказался благодарным, откликался на многое. Здесь вот что важно: он регулярно читал «Известия» даже в годы зарубежных скитаний. «Известия» во все времена платили ему взаимностью.

Вехи

  Николай Егорович Матуковский – многолетний заведующий корпунктом «Известий» в Белоруссии.
  Коля – друг мой беззаветный, человек Божий, всякая несправедливость ранила его. Он спас жизнь людей, безвинно осуждённых за убийство (двоих безвинных уже успели расстрелять. Очерк «Тень одной ошибки»). Он первым сообщил о том, что от Чернобыля пострадали земли Белоруссии, люди жили там, где жить нельзя. Надо ли говорить, что Матуковский и Быков, два единомышленника, дружили.

  В 1972 году в Минск приехал главный редактор «Известий» Лев Николаевич Толкунов. Не один, с заместителем заведующего отделом ЦК партии. Ужинали втроем.
  – Как живёт Василь Быков? – спросил у Матуковского главный редактор. Был как раз разгар травли писателя. В его гродненской квартире били окна, в школе преследовали сыновей, как детей предателя. Не знаю, правда ли, но Матуковский говорил потом, что в ту пору Быков был близок к самоубийству.
  Журналист не успел открыть рот, как цековский «замзав» разразился тирадой: «Это предатель, враг партии и советской власти. Позорит высокое звание писателя. У него в каждой повести – изменник, чёрная душа. Литература – это обобщение! Выходит, что на фронте были одни предатели? Войну выиграли мы – из этого надо исходить».
  Матуковский взорвался, по деталям обвинения понял, что «замзав» Быкова вообще не читал.
  – Не горячитесь, Николай Егорович. Вы правы, – остановил его главный.
  Матуковский среагировал мгновенно.
  – Давайте напечатаем достойный материал о нём.
  – Готовьте, долго не тяните. Его биография, его литература, его философия. Всё должно быть убедительно.

  Василь был уверен, что его беседу с Матуковским никогда не опубликуют. Но – напечатали. Вместе с портретом.
  «Мне говорят, – отвечал Быков критикам, – а зачем понимать подонка? Кому это нужно? Нет, нужно! Почему он предал? Что заставило его это сделать? Литература – человековедение, она должна нам расшифровывать психологически и нравственно все мотивы его действий».
  После публикации безжалостный критический каток остановился. Заказчики и исполнители решили: раз «Известия», орган верховной власти, всё это поместили, значит, «наверху» есть мнение, которого пока мы не знаем, но которое должны учесть.
  Толкунов был последователен. Через некоторое время «Известия» напечатали целиком повесть Быкова «Волчья стая». В истории советской печати это был второй случай подобного рода. Первый – «Правда» опубликовала главы из второй книги Шолохова «Они сражались за Родину».

* * *

  Годы уже восьмидесятые, перестройка. Мы беседуем с Василём Владимировичем – для газеты. Тема – та же.

  — Мою первую повесть «Журавлиный крик» никак не хотели печатать: там все шесть персонажей погибают. Мне говорят: что же, у нас все, кто воевал, — погибли? Погибли ведь 20 миллионов, остальные выжили. Вот — логика, вот — уровень понимания художественной литературы.
  — И на предателей такая же реакция. Рядом с Сотниковым — Рыбак, а надо, чтобы на сто Сотниковых был один Рыбак.
  — Само собой.
  — Вас хотели отлучить от литературы, но это не худший исход, хуже — если бы сумели приспособить к литературе. Конъюнктурной.

  …Не обобщай – да не обобщён будешь.

  — А приходилось ли встречаться со своими гонителями, будучи в полной славе?
  — Они очень мило поздравляли меня со всеми наградами. Это же функционеры. Некоторые и не читали меня. Знали только, что я там чего-то не то написал.

  Как теперь не вспомнить, почти 20 лет спустя после той беседы, оправдывающегося по российскому телевидению Лукашенко: «Да я сам в детстве воспитывался на стихах Быкова».
  Василь Владимирович не написал ни одной стихотворной строки, даже в детстве. Великий прозаик – весь мир знает, один президент Белоруссии не в курсе.

  Мы о многом говорили с Быковым: о пьянстве, воровстве – от мелких несунов до государственных аферистов, о бюрократии, о чиновничестве, которое вознеслось как никогда, о приписках, о рабской психологии людей, о смещении и подмене ценностей, наконец, о правде, которая, какой бы она ни была, должна касаться всего и всех, она должна быть на первом месте, особенно в общении руководства с народом. Беседа так и была озаглавлена «Правды было бы погуще».

  С той беседы что сегодня изменилось?
  Перестройка перестройкой, а материал «Известия» публиковать не решились. Большой беды не было: Василь Быков в эту пору был в силе, в полном покое, от него на время отстали, никакая газетная поддержка ему не была нужна (потому, наверное, мы и говорили на грани риска). Беседу опубликовал журнал «Дружба народов».

* * *

  В девяностые годы Василь Быков продолжал присутствовать на страницах «Известий» – и один, и с единомышленниками. Вот письмо деятелей культуры, в числе которых и он, – озаглавлено «Наша демократия слаба, реформы тяжелы, а в умах – хаос».

  Быкову – 70 лет. За три недели до юбилея исполком Содружества союзов писателей (ССП) направил в МИД официальное представление на награждение юбиляра орденом «Дружбы народов». МИД России в угоду МИДу Белоруссии отказался рассматривать вопрос о награждении – «Известия» откликаются резкой публикацией. Ельцин затем издаёт указ о награждении – «Известия» снова отзываются.

  Снова у него юбилей – уже 75: снимок, биография, статья «Кто устоял в сей жизни трудной…».

Не верь. Не бойся. Не проси

  Формально никто не изгонял Василя из Белоруссии. И Лукашенко никаких видимых акций не устраивал. Просто всем, и не только в Белоруссии, была известна крайняя неприязнь, если хотите – враждебность президента к писателю. Разве этого мало для прислуги? Как сказал когда-то с иронией мой коллега: «То, что Главный не любит, мы ненавидим».
  – Мои телефоны прослушиваются, мои письма прочитываются. Меня окружили. Снова пошла оголтелая газетная травля.
  Спрашиваю о московских друзьях, есть ли они. Да, конечно. Сразу же называет человека самого близкого – Лазаря Лазарева, главного редактора журнала «Вопросы литературы». Тоже фронтовик, тоже был тяжело ранен.
  – А как же вы переписываетесь с московскими друзьями, ведь они тоже подставляются?
  – Нет. Я оставляю им другие, условленные адреса, через которые идет взаимная переписка.
  Нет, никто не изгонял Быкова. Он уехал сам.

  Эти шесть лет – Финляндия, Германия, Чехия, мы очень редко говорили по телефону, зато при каждом удобном случае передавали друг другу приветы через знакомых.

  После двух лет пребывания в Финляндии (по приглашению ПЕН-центра) Быков вернулся в Белоруссию и был встречен дикой яростью – развязные телешоу, ушаты газетной грязи.
  Новый век, другие «Известия» – частное издание. И вот 26 января 2000 года «Известия» посвящают Василю первую полосу. Одна из самых мощных полос на моей многолетней памяти. Огромный портрет горестного Быкова, подпирающего рукой лоб. Огромными же буквами заголовок: «Не верь. Не бойся. Не проси». Подзаголовок: «Приютит ли Россия Василя Быкова». Передовая, как прежде говорили, статья секретаря Союза писателей Москвы Валентина Оскоцкого. Строки отчаяния:
  «Почему бы правительству ли Москвы, президентской ли администрации не пригласить писателя, перешагнувшего 75-летний рубеж, в Россию на постоянное или временное – сам решит – жительство? Это дало бы ему возможность работать без избыточных волнений и нервных встрясок, каких и без того хватало на его неспокойном веку.
  Пригласите же в Москву писателя, опального и гонимого у себя на родине! Обращаюсь с этим к столичному мэру. Обращаюсь к председателю российского правительства, исполняющему обязанности президента: примите, Владимир Владимирович, живое участие в бесспорно благородном деле. Тем более что не так давно на встрече в Русском ПЕН-центре вам рассказали о бедственном положении Василя Быкова, и вы не просто внимательно выслушали, но и отнеслись с пониманием».

  Далее «Наш комментарий» (Юрия Богомолова): «У Василя Быкова есть замечательная повесть «Знак беды». Она о войне – и не только: о предвоенной деревне, о сталинских репрессиях. Теперь её автор сам стал знаком возможной беды. В том числе и для нас».

  По просьбе «Известий» сам Василь Быков комментирует ситуацию:
  «Сегодня в Белоруссии сложились хорошие условия для возвращения той идеологии, которая владела умами в советские времена. И, естественно, для возвращения в коммунистическое прошлое нужны кадры. Они и востребованы. Место работы в Белоруссии нашли многие бывшие высокопоставленные чиновники советского режима, включая военных и сотрудников спецслужб (имеется в виду – из Москвы. – «Известия»).
  Я оцениваю нынешнюю ситуацию в Белоруссии как катастрофическую во всех смыслах – и в политике, и в экономике, и в обществе. Это катастрофа, от которой не спасут никакие действия по объединению ни с Россией, ни с какой-либо другой страной. Потому что слишком глубоко и далеко зашёл политический и экономический кризис.
  Что же касается беспокойства моих московских друзей, то спасибо им большое за это».

  Ни Лужков, ни администрация Путина не ответили. Зато в редакцию и Валентину Оскоцкому пошли письма фронтовиков, от имени которых белорусская власть поносила Быкова. Письма, исполненные любви к писателю и беспокойства за его судьбу.

Последняя проза

  Один раз прокололись. В конце прошлого года в серии репортажей из Праги известинский корреспондент сообщил, что Василь Владимирович Быков получил политическое убежище в Чехии – это был якобы последний указ Гавела перед уходом. Быков возмутился, заволновался: «Нигде и никогда я не просил ни гражданства, ни политического убежища. Я же белорус – и по крови, и по духу. Как так можно?» Автором оказался умудренный талантом человек, давно не молодой, но в «Известиях» – без году неделя. Бывает.

  Извинение и примирение наступили быстро. В нынешнем феврале в Прагу вылетел заместитель главного редактора «Известий» Александр Архангельский. Было опубликовано интервью с Быковым. Чувствовалось, как он хотел высказаться. Очень резко говорил о возможной интеграции Белоруссии с Россией, так как считал, что Россия поглотит его родину. Страдал, что белорусский народ действительно на стороне режима Лукашенко и не желает себе свободы.
  Чрезвычайно резко отозвался о России. Это неприятно ощутили многие читатели «Известий». Что можно ответить? Василь Быков ведь уже сказал раз и навсегда:
  – Я с Россией Сахарова.

  Коллега мой, вернувшись из Праги, сказал мне:
  – Вам большой привет от Василя Быкова.
  Это был последний привет.

  Кишечник. Онкология. Очень тяжелая операция. После операции писателю позвонил Валентин Оскоцкий, рассказал, что в декабре Александру Николаевичу Яковлеву исполняется 80 лет, готовится книга воспоминаний о нём. Попросил и Василя что-нибудь написать. Оскоцкий решил, видимо, ещё и пробудить силы писателя. Быков уважал бывшего члена Политбюро, считал, что тот немало сделал для перестройки и свободы слова. Обещаний никаких Василь не дал. Но через несколько дней позвонил, сказал тихим голосом:
  – Я всё же сделал… Я написал… Лёжа…
  Это – эссе. Две машинописные странички.
  Последняя проза Быкова.

* * *

  И эту тень я проводил в дорогу
  Последнюю, к последнему порогу,
  И два крыла у тени за спиной,
  Как два луча, померкли понемногу.

Помолчим?

  За обозреваемое время миновали не годы, а эпохи – советская, перестроечная, демократическая (или антидемократическая, как угодно), теперь новый век – рыночных отношений, в стране совершенно другие морально-нравственные ценности. И «Известия» – совсем другие, и по составу (сменились поколения), и по принадлежности.

  И вот никогда, ни в какую пору не бросала газета опального писателя, защищала как могла. Это то, что называют сухим словом – преемственность.
  В эти дни все каналы российского телевидения показывали Минск, похороны. Многотысячные толпы, отсутствие Лукашенко.
  – Совесть заговорила, – объясняли демонстранты.
  Я бы очень хотел надеяться, что он не пришел на похороны, потому что впервые испугался собственного народа, той его огромной части, которую он не понимает.

  На другой день после похорон по белорусскому телевидению во всеуслышание объявили: будет проведено расследование – почему похороны превратились в политическую манифестацию.
  Неужели уже ищут «зачинщиков»?
  Ещё душа не отлетела…

  А в день похорон российские телевизионные каналы соревновались друг с другом. По одному сообщили с пафосом: Быков приехал, чтобы умереть на родине. По другому: вдова писателя возле могилы попросила убрать знамена с советской символикой. По НТВ популярная ведущая рассказывает, что вдову писателя, как беглянку, лишили минской прописки.

  Я позвонил в Минск Ирине Михайловне – вдове.
  – Ой-ой-ой! Всё неправда, всё! Кому теперь-то это надо? Не было высокой страсти умереть на родине. Всё было по-житейски. Василь чувствовал себя неплохо. Мы прилетели 23 мая, а на 6 июня у нас уже был взят – там, в Праге, – обратный билет. Мы собирались вернуться. Но Василь вспомнил, как чешские врачи сказали ему: «В Минске хороший онкологический центр», – и вдруг сказал мне: «Не поедем назад». Василь решил лечь здесь на долечивание. Профессор очень тепло его встретил, но сказал прямо: «Положение очень тяжелое, мы таких больных уже не берём. Но вы – Быков, и мы сделаем для вас все возможное».

  Мы жили сегодняшним и немножко завтрашним днем. Собирались жить в Праге, но летом – в Минске: в Праге летом жарко, душно, а у Василя астма.

  …В больнице Василь продержался две недели.

  А со знамёнами? Я их не видела, старалась держаться в стороне, в массовке, и никому ни слова не сказала.
  С пропиской – ну всё наоборот. Мне нужно было поменять белорусский паспорт. Говорят, на это уходит месяц. Мне всё оформили за несколько часов, при этом я даже не выходила из дому. Всё крутилось где-то на министерском уровне.
  Нет-нет, на этот раз нас встретили хорошо. Но зачем же подливать масла в огонь? Кому-то это надо. Хватит уже…
  И я думаю: зачем лгать, когда так много правды.

  Утром в пятницу, 27 июня, из Минска прибыла российская делегация – Римма Казакова, Юрий Черниченко и Валентин Оскоцкий.
  Оскоцкий рассказал мне подробности панихиды, похорон, поминок. Но зачем теперь всё это? Почести отданы, речи сказаны. Теперь время помолчать.

  "Известия", 1 июля 2003, №113