Степень Свободы
(О книге А. Воронеля «Тайна асассинов»,
Ростов-на-Дону, Феникс, 2008).)
«Встреча русского народа с еврейством создала новую
реальность, сработала, словно спусковой крючок».
Раввин Адин Штейнзальц, «Русские и евреи».
Новая книга А. Воронеля «Тайна асассинов» — о русско-еврейской реальности. Реальности, продолжающей формировать жизнь и в Израиле, и в России, и сегодня, после массового отъезда евреев из СССР. Миллионная русскоговорящая община Израиля до неузнаваемости изменила лицо страны, остатки могучего советского еврейства продолжают плясать посреди всех возможных российских сцен, вызывая традиционно пристальное внимание местного населения.
Русско-еврейская реальность ХХ века переполнена такими неслыханными страданиями, что вечные вопросы «кто виноват?» и «что делать?» кажутся более чем естественными. Тексты А. Воронеля, собранные под обложкой «Тайны асассинов», подталкивают читателя к мысли о том, что если мы хотим осмыслить прошлое и приготовиться к будущему, то в первую очередь следует отложить эти вопросы в сторону. Оказывается, не КГБ повинен в бесчисленных российских бедах и не ислам в еврейских. Я заостряю эту мысль, потому что «Тайна асассинов» написана в порой скрытой, а порой и в явной, полемике с публицистикой А. Солженицына (едва ли отделимой от его беллетристики). А. Солженицын не избежал соблазна вполне определенно разъяснить: «кто виноват» и указать: «что делать». Ответы Солженицына, опирающиеся на православную теологию, предполагают наличие в мире дьявольской силы, принимающей различные обличья; от солженицынского Парвуса явно несет серой (непременно прочитайте в книге Воронеля очерк «Гений и злодейство»). Ну, а если известно «кто виноват», то напрашивается и руководство к действию «что делать», — ясно, что — бороться с дьяволом.
В той же мере, в какой творчество Солженицына укоренено в православии, в той же мере тексты Воронеля замкнуты на иудаизм, на две фундаментальные еврейские идеи – свободу воли и завет с Б-гом. Эти идеи исключают возможность перенести вину за свои беды на чьи-либо плечи. Страшнейшее из несчастий, обрушившееся на еврейский народ – разрушение Храма – мудрецы объяснили не злокозненным римским заговором, и не тем, что военные операции были запланированы и осуществлены с теми или иными недочетами, а тем, что крепость Торы была сдана прежде физического разрушения Храма. «Может быть, ничего исторически ненормального или злокачественного не содержится ни в исламе, ни даже в исламизме… само наличие вражды, ее включенность в природу мира и человека на наших глазах все чаще обнаруживает свой онтологический, трагически неустранимый характер (очерк «Покой нам только снится»)». За этим пассажем просвечивает бескомпромиссный монотеизм: «Я Г-сподь, и нет иного, создаю свет и творю тьму, делаю мир и творю зло» (Йешайа, 45, 7). Способность различать добро и зло может и не предполагать наличия дьявольской силы.
Из того, что Воронель не сваливает на дьявола вину за обрушивающиеся на нас беды, не следует, что подставлять подонку левую щеку – лучший выход. Напротив, чем раньше зарвавшийся негодяй получит по рукам, тем больше у нас с вами шансов на жизнь, и чувство собственного достоинства требует таки дать ему по рукам. Книга Воронеля — о непрерывно воюющей стране, выживающей чудом, чудом – свободы. Горстка свободных людей в состоянии справиться с несчетным воинством рабов. Никакая битва в человеческой истории не вызывала у меня такого восторга, как Марафон; Шестидневная Война – из того же разряда военных чудес. Еще большее чудо – полное отсутствие в Израиле милитаризма (Очерк «Люди на войне»). Солдаты делают свое дело, вовсе не предполагая, что они сыны света, противостоящие дьявольской силе, но защищая свой дом и человеческое достоинство.
Наш мир таков, как мы упорядочиваем имеющиеся в нашем распоряжении факты. Для того, чтобы превратить хаос в Космос, необходимо набросить на мир координатную сетку понимания («Координаты нужны свободной воле, как рукам перила (“Дорога из А в Б”)». Сетка, предложенная Солженицыным опирается на три знакомые координатные оси – «Православие, Самодержавие, Народность». Разговор возможен, если координатные оси хоть в чем-то совпадают. Воронель упорядочивает мир совсем по-иному. Монархия, конечно, наилучшая из форм правления, если не считать случайностей рождения. В правоту народности (примитива) Воронель тоже верит с трудом, ибо рядом со святой простотой слишком близко расположилась та простота, что хуже воровства. Единственной совпадающей координатой служит Библия.
«Подлинно значимая встреча русских с евреями произошла благодаря знакомству первых с Танахом, Библией. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что именно это событие стало поворотным пунктом в истории русского народа. Несмотря на бесспорную изначальную чужеродность Книги для древних славян, встреча с ней определила все их дальнейшее культурное развитие; ей удалось проникнуть, вписаться в русскую культуру, стать не просто органичной ее частью, но основой (Раввин Адин Штейнзальц, «Русские и евреи»). В сущности, спор между Воронелем и Солженицыным, — дискуссия о толковании Писания. Странное внимание Солженицына к евреям объясняется просто: если еврейский народ избран Б-гом, то для второго избранного народа просто не остается места. Bынести такое положение вещей, разумеется, невозможно. Но вот, что имеет принципиальное значение: для Воронеля идея Завета неотделима от идеи Свободы, без Свободы самый Завет превращается в рабство. Синтезу, столкновению и переосмыслению этих идей посвящена книга Воронеля. Как ни грустно, ось Свободы никак не вписывается в российскую систему координат.
Система координат Воронеля включает еще одну ось – современную естественнонаучную картину мира. Йохан Хейзинга заметил, что, несмотря на гигантские успехи науки, она так и не превратилась в культуру. Достижения науки не переварены обществом, научное творчество остается уделом узкой касты жрецов (порой переполненных самыми дикими суевериями), влияние науки на гуманитарную мысль мизерно. Тем интереснее исключение из общего правила, ибо тексты Воронеля представляют собою пример конвертирования науки в культуру.
Наука же представляет собою искусство систематического наблюдения. Причем такого наблюдения, в котором смешение реальных и идеальных объектов недопустимо. В сущности, бескомпромиссное различение вещей и мыслей о вещах имеет глубокие библейские корни. Б-г Библии не замкнут ни на какой материальный объект. Вместе с тем деконструкция реальности в современном естествознании достигла такого этапа, на котором вновь появились монстры, совмещающие свойства идей и вещей. А теории суперструн внешний мир и вовсе не нужен.
А. Воронель – не просто физик, но физик-экспериментатор, и для него приоритет реальности неотменим. Осмысление этого приоритета приводит Воронеля к обращению бессмертной декартовской формулы: «… мы, русские выходцы, сохраняем детскую уверенность в своем существовании и существовании окружающего мира, просто, поскольку мы действуем. Действуя, мы начинаем верить, что это наше необоснованное существование в мире – ценность. Таким образом, про нас скорее можно было бы сказать, что мы мыслим лишь постольку, поскольку мы существуем». А. Воронель категорически отказывается путать идею «мирного процесса» с реальным миром, предлагаемым Израилю; идею прав народов на самоопределение с ее воплощением в «неудачных государствах», покрывших изрядную часть карты мира.
Работающему в науке известна ценность исключений из правил. Исключение сообщает нечто о самом правиле. В известном смысле книга Воронеля – об исключениях: о государственной идеологии не утратившей человеческого лица, о стране в которой нет конституции и налицо избыток демократии, о народе, родина которого, — история, и живущем вне ее. Но ни истории, ни демократии не понять без этих исключений. «Тайна асассинов» о неортодоксальном фундаментализме, существующем, поскольку о нем мыслит А. Воронель.
Э. Бормашенко