|
|
Зинаида Николаевна ГИППИУС
(1869-1945)
ГИППИУС Зинаида Николаевна; псевд. Антон Крайний, Антон Кирша, Лев Пущин и др. [8(20).11.1869, г. Белёв Тульской губ. – 9.9.1945, Париж] – поэтесса, прозаик, мемуарист, лит. критик.
Отец – из нем. семьи, проживавшей с 16 в. в России, юрист, умер в 1881; мать была дочерью екатеринбургского полицеймейстера. Из-за болезни легких Г. не получила систематического образования, жила с матерью в Ялте и на Кавказе. С Д. С. Мережковским обвенчалась 8 янв. 1889 (Боржом) и уехала с ним в С.-Петербург («Дневник любовных историй» // Возрождение. 1969. № 211-212). Этот духовный и творческий союз продолжался 52 года: «...не разлучаясь, со дня нашей свадьбы в Тифлисе, ни разу, ни на один день»,– писала Г. в предисл. к неоконченной кн. «Дмитрий Мережковский» (Париж, 1951; М., 1991), над которой работала в последние годы жизни.
Первые стихи, написанные под влиянием С. Я. Надсона, появились в «Сев. вестнике» (1888. № 12). Позднее Г. признавалась: «Стихи я всегда писала редко и мало,– только тогда, когда не могла не писать» («Автобиографическая заметка» // Рус. лит-ра XX в. М., 1914. Т. 1. С. 176). Известность и место в среде символистов принесли Г. стихи, опубл. в «Сев. вестнике» (1895. № 3 и 12). Крылатой стала строка из ее «Песни» (1893) «Мне нужно то, чего нет на свете». Вместе с Мережковским и В. В. Розановым Г. участвовала в организации «Религиозно-филос. собраний» в Петербурге (1901-03) и была одним из ред. Ж. «Новый путь» (1903-1904), где печатались протоколы собраний. Квартира Мережковских в доме Мурузи на Литейном проспекте в Петербурге стала местом встреч символистов и религ. философов. В 1904 и 1910 в Москве вышли два «Собрания стихов» Г., утвердившие ее славу как декадентской поэтессы, тяготеющей к метафизическому типу мышления.
Литературно-критич. статьи стала печатать в 1899-1901 в ж. «Мир иск-ва» (СПб.), затем в «Весах» (1906-08), «Рус. мысли» (1910-14), «Le Mercure de France» (Париж, 1907-22) и др. журналах. Г. – автор сб. рассказов «Новые люди» (СПб., 1896), «Зеркала» (СПб., 1898), «Третья книга рассказов» (СПб., 1902). «Алый меч» (СПб., 1906), «Черное по белому» (СПб., 1908). «Лунные муравьи» (М., 1912); ею написаны ром. «Победители» (СПб., 1898), «Чертова кукла» (М., 1911), «Роман-царевич» (М., 1913). Обращалась Г. и к драматическому жанру. Идеи символизма, ницшеанства, религ. философии переплетаются в содержании пьес «Маков цвет» (СПб., 1908; в соавторстве с Мережковским и Д. В. Философовым) и «Зеленое кольцо» (Пг., 1916). Особый интерес проявила Г. к жанру дневников и мемуаров. В 1908 под псевд. Антон Крайний вышла кн. очерков «Литературный дневник» (СПб.).
Наиб. интерес вызвали «Петербургские дневники» Г., изд. первоначально под назв. «Синяя книга» (Белград, 1929) и дважды переизд. с предисловием Н. Берберовой (Нью-Йорк, 1982; 1990). Записки охватывают период от нач. 1-й мировой войны до 24 дек. 1919, когда Мережковские эмигрировали. Г. не была захвачена патриотическим энтузиазмом первых лет войны, считая, что всякая война является осквернением человечества. Однако со временем она пришла к мысли, что только «честная революция» может по-настоящему покончить с войной. Подобно др. символистам, она видела в революции великое духовное потрясение, призванное очистить человека и создать свободную Россию. Г. надеялась, что революция раскрепостит и религ. сознание. Она восторженно встретила Февр. революцию. Временное правительство Мережковские восприняли как свое, близкое. Они с 1914 жили рядом с Таврическим дворцом (Сергиевская, 83), следили в 1917 за ходом ист. событий «по минутам»; лично знакомы с А. Ф. Керенским и Б. В. Савинковым.
Окт. переворот произвел на Г. тягчайшее впечатление (как наступление «власти тьмы, царства дьявола»); ранее других она почувствовала антидемократическую, антинац. сущность большевизма. «Петербургские дневники» Г. в той части, которая касалась 1917, жестко свидетельствовали, что страна катится в бездну безумия. «Расстрелянная Москва покорилась большевикам. Столицы взяты вражескими – и варварскими – войсками. Бежать некуда. Родины нет» («Синяя книга». С. 230). Об «октябрьском веселье» большевиков Г. написала 29 окт. 1917: «Какому дьяволу, какому псу в угоду, / Каким кошмарным обуянный сном, / Народ, безумствуя, убил свою свободу, / И даже не убил – засек кнутом?» (стих. «Веселье»). Стих, заканчивается словами: «...И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой, / Народ, не уважающий святынь». Г. считала утерянными свои дневники с нояб. 1917 до июня 1919, но они сохранились в Отделе рукописей ГПБ в Петербурге (фонд 481) и ныне опубл. («Черные тетради» // Звенья. М.; СПб., 1992. Вып. 2). Г. запечатлела в дневниках массовые расстрелы интеллигенции, дворян, офицеров в Петрограде.
Мережковские надеялись на свержение большевистского режима, но после поражения генерала Н. Н. Юденича под Петроградом решили бежать из города. «Их роль в культурной жизни столицы и влияние на прогрессивную часть столичной интеллигенции были исчерпаны. Не желая приспосабливаться к большевистскому режиму, они решили искать в Европе ту свободу, которая была попрана на родине»,– отмечала исследовательница жизни и творчества Г. проф. Иллинойсского ун-та (США) Т. Пахмусс (Cahiers du monde russe et sovietique. Paris, 1979. V. 20. № 2. P. 227). Вместе с их ближайшим другом Философовым и секретарем В. А. Злобиным Мережковские покинули Петроград якобы для чтения лекций в красноармейских частях Гомеля. В янв. 1920 они нелегально перешли польскую границу вблизи Бобруйска и остановились в Минске, читая лекции для рус. эмигрантов и публикуя полит. статьи в газ. «Минский курьер». В февр. 1920 переехали в Варшаву, где занялись активной полит. деятельностью. Г. стала редактором лит. отдела газ. «Свобода». Сюда же из Парижа прибыл Савинков, чтобы продолжать борьбу против большевизма. Историю своих отношений с Философовым и Савинковым Г. рассказала в дневнике «Коричневая тетрадь» (Возрождение. 1970. № 221), являющемся эпилогом трех ранних дневников: «Дневник любовных историй», «Варшавский дневник» (Возрождение. 1969. № 213-216), «О Бывшем» (Возрождение. 1970. № 217-220). Темы и мотивы постоянно переплетаются в них, образуя прихотливый узор гиппиусовской прозы. В газ. «Свобода» Г. скоро разочаровалась, не обнаружив в ее деятельности соответствия с заглавием. На Польшу она возлагала большие надежды как на страну «потенциальной всеобщности», способную, преодолев давнюю вражду с Россией, создать союз братских народов для борьбы с большевизмом. Однако, когда в окт. 1920 Польша подписала перемирие с большевиками, Г. стала критически относиться к Ю. Пилсудскому, правительство которого официально объявило, что рус. людям в Польше воспрещается критиковать власть большевиков под угрозой высылки из страны.
Мережковские выехали в Висбаден, затем в Париж, где у них с дорев. времен сохранилась квартира (11-бис, рю Колонель Бонна). Они возобновили знакомство с К. Д. Бальмонтом, Н. М. Минским, И. А. Буниным, И. С. Шмелевым, А. И. Куприным, Н. А. Бердяевым, С. Л. Франком, Л. И. Шестовым, бывшим пред. религиозно-филос. общества А. В. Карташевым. Во время поездок в Италию (1935) продолжались дискуссии с Вяч. Ивановым, начатые на его «башне» в Петербурге в 1905-06. И тогда, и теперь Г. поражала пронзительно-острым умом, сознанием и даже культом своей исключительности («Люблю я себя, как Бога», – писала она в раннем стих. «Посвящение»). Ей была свойственна нарочитая манера говорить наперекор общепринятым суждениям, сражать противника очень злыми репликами. «Изломанная декадентка, поэт с блестяще-отточенной формой, но холодный, сухой, лишенный подлинного волнения и творческого самозабвения»,– так определяли Г. [Терапиано Ю. Литературная жизнь русского Парижа за полвека (1924-1974). Париж; Нью-Йорк, 1987. С. 34].
В эмиграции Г. переиздала написанное в России (сб. рассказов «Небесные слова». Париж, 1921). В 1922 в Берлине выходит ее сб. «Стихи: Дневник 1911-1921», а в Мюнхене книга Мережковского, Г., Философова и Злобина «Царство Антихриста», где были впервые опубл. две части «Петербургских дневников» («Чёрная книжка» и «Серый блокнот») со вст. ст. Г. «История моего дневника». В 1925 в Праге вышел двухтомник мемуаров Г. «Живые лица», в котором воссозданы лит. портреты А. А. Блока, В. Я. Брюсова, А. А. Вырубовой, В. В. Розанова, Ф. К. Сологуба и др. В. Ф. Ходасевич высоко оценил худож. сторону мемуаров, но опроверг ряд «слухов», попавших на страницы дневника (в частности, относительно М. Горького и В. Розанова). И. В. Одоевцева отделила мемуары Г., подчеркнув: «Она – поэт, она – критик. Но прозаик слабый. Исключение – "Живые лица"» (Одоевцева И. На берегах Сены. М., 1989. С. 266).
В 1926 Мережковские решили организовать лит. и филос. общество «Зеленая лампа», президентом которого стал Г. В. Иванов, а секретарем – Злобин. Это было закрытое общество, которое полагало стать «инкубатором идей» при полном согласии в главных вопросах. Стенографические отчеты первых пяти заседаний напечатаны в ж. «Новый корабль» (1927-28), осн. Г. в Париже. Первое заседание общества состоялось 5 февр. 1927 в здании Рус. торгово-промышленного союза в Париже (собрания прекратились с нач. 2-й мировой войны в 1939). Во вступительном слове Ходасевич напомнил о собраниях «Зеленой лампы», проходивших в нач. 19 в. с участием молодого Пушкина. Для Г. зеленый цвет ассоциировался с верой в религию и Россию. Этой верой были проникнуты и ее стихи: «Господи, дай увидеть! / Молюсь я в часы ночные. / Дай мне еще увидеть / Родную мою Россию».
В докладе «Русская литература в изгнании», прочитанном на первом заседании «Зеленой лампы», Г. назвала осн. темой рус. зарубежной лит-ры «правду изгнанничества». Она недоумевала, как могло случиться, что в годы, когда обрушилось полмира и всё погибло для эмигрантов, эти люди продолжали писать в Париже о том же и так же, как это было ранее в России. Вопрос, возможно ли подлинное худож. творчество в отрыве от родной почвы, остался главным для Г. Она с горечью размышляла в докладе: «Некогда хозяин земли русской Петр посылал молодых недорослей в Европу, на людей посмотреть, поучиться "наукам". А что если нас какой-то Хозяин послал туда же, тоже поучиться, – между прочим и науке мало нам знакомой – Свободе?» (Новый корабль. 1927. № 2. С. 41). Подобные идеи обсуждались и на «воскресеньях» в доме Мережковских. О необходимости учиться истинной свободе слова Г. также писала в ст. «Опыт свободы»: «Пусть не говорят мне, что в России, мол, никогда не было свободы слова, а какой высоты достигла наша литература! ...мы говорим о той мере свободы, при которой возможна постоянная борьба за ее расширение. Довоенная Россия такой мере во все времена отвечала» (Литературный смотр: Свободный сб. Париж, 1939. С. 9-10).
В сент. 1928 Мережковские приняли участие в 1-м съезде рус. писателей-эмигрантов, организованном югославским правительством в Белграде. Король Александр наградил Г. и Мережковского орденом Св. Саввы 1-й степени за вклад в сокровищницу рус. лит-ры. Сербская АН начала выпускать «Рус. библиотеку», в которую вошла «Синяя книга» Г. С годами Г. менялась, но внутренне оставалась той же – «не изменяла», как выражалась сама. Младшее лит. поколение эмиграции, постоянные посетители «воскресений» у Мережковских и «Зеленой лампы», застали Г. другой – обращенной к вечной теме «Сияний». Так называлась книга ее стихотворений, вышедшая в Париже в 1938. В ней было много горечи, одиночества и разочарования. Г. стремилась понять новый мир и нового человека; однако в чем-то главном понимание этого от нее ускользало.
В поэзии и в жизни сердца у Г. преобладало рациональное начало, даже в Бога она верила умом. В ней не было очарования непосредственности, «душевной теплоты», отмечали современники. В июне 1940, за 10 дней до оккупации немцами Парижа, Мережковские переехали в Биарриц (юг Франции). Отношение Г. к фашистской Германии не было однозначным. Деспотизм она не принимала ни в каком виде; однако чтобы сокрушить большевизм, была готова войти в союз хоть с дьяволом. И все же Г. никогда не сотрудничала с гитлеровцами. Многие из тех, кто близко знал Г., подчеркивали, что она была подлинной рус. патриоткой, глубоко любившей свою родину. Похоронена Г. на парижском кладбище Сент-Женевьев-де Буа. Публикация ее произв. возобновилась в России в 1987.
Соч.: Стих. и поэмы: В 2 т. Мюнхен, 1972; Пьесы. Л., 1990; Живые лица. Л , 1991; Петербургские дневники: 1914-19 / Предисл. Н. Берберовой. М.; Нью-Йорк, 1991; Стих. Живые лица / Вст. ст. Н. А. Богомолова. М., 1991; Соч.: Стих. Проза / Вст. ст. К. М. Азадовского, А. В. Лаврова. Л., 1991; Опыт свободы / Сост. Н. В. Королева. М., 1996; Тихое пламя. М., 1996; Стихотворения / Вст. ст., сост., подгот. текста, примеч. А. В. Лаврова. СПб., 1999; Дневники: В 2 т./ Под общей ред. А. Н. Николюкина. М., 1999.
Лит.: Адамович Г. В. Зинаида Гиппиус // Адамович Г. В. Одиночество и свобода. Нью-Йорк, 1955; М., 1996; Злобин В. А. Тяжелая душа. Вашингтон, 1970; Пахмусс Т. З. Н. Гиппиус в эмиграции – по ее письмам // Рус. лит-pa в эмиграции: Сб.-ст. / Под ред. Н. П. Полторацкого. Питтсбург, 1972; Николюкин А. Н. Зинаида Гиппиус: Поэт в эмиграции // Рус. лит. зарубежье. М., 1991. Вып. 1; Савельев С. Н. Жанна д'Арк рус. религ. мысли: Интеллектуальный профиль 3. Гиппиус. М., 1992; Захаров А. Н. О поэтич. мире 3. Гиппиус // Российский литературоведческий журнал. 1994. № 5/6; З. Н. Гиппиус (1869-1945): Библиогр. мат-лы / Автор-сост. С. П. Бавин. М., 1995; Pachmuss Т. Z. Hippius: An intellectual profile. Carbondale, 1971; Pachmuss T. Intellect and ideas in action: Selected correspondence of Z. Hippius. Munchen, 1972 (Текст на англ., рус. и франц. яз.); Barda A. Bibliographic des oeuvres de Z. Hippius. P., 1975.
A.Н. Николюкин.
(Из биографического словаря "Русские писатели ХХ века")
Книга "Зинаида Гиппиус. Новые материалы. Исследования" (2002, 384 стр. / ред.-сост. Н. В. Королёва) (pdf 14,2 mb) – июль 2023
– копия из библиотеки "Флибуста"
"Зинаида Николаевна Гиппиус. Новые материалы. Исследования" – первая коллективная монография, издающаяся на родине писателя. В ней анализируются биография и творческий путь З. Н. Гиппиус, особенности её прозы, публицистики и литературной критики.
Вниманию читателей, интересующихся творчеством З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковского, предлагается новый, неизвестный ранее вариант коллективного произведения – киносценарий "Борис Годунов", а также обширная переписка З. Н. Гиппиус с П. Н. Милюковым, А. С. Элиасбергом, М. С. Шагинян. Ряд статей освещают малоизвестные факты взаимоотношений З. Н. Гиппиус и А. М. Горького, Г. И. Чулковой, А. А. Ахматовой. Две статьи сборника по-разному освещают непростую тему "мужского" и "женского" начал в жизни и творчестве Гиппиус.
Книга адресована филологам и всем читателям, интересующимся историей русского символизма и судьбами русской литературы в эмиграции (1920-1940-е гг.).
(Аннотация издательства)
В 2000 году исполнилось пятьдесят пять лет со дня смерти Зинаиды Николаевны Гиппиус (1869-1945), замечательного русского писателя – прозаика, поэта, литературного критика, мемуармста, организатора и вдохновителя религиозно-философского и нескольких литературных обществ и журналов. В 1995 году в Институте мировой литературы Российской Академии Наук прошла международная научная конференция, посвящённая творчеству З. Н. Гиппиус – первая за всё время после революции 1917 года, ставшая возможной только после вступления России на путь демократизации. Были прочитаны шестнадцать докладов, в конференции приняли участие Темира Андреевна Пахмусс (США), Ричард Девис Томсон (Канада), Джованна Спендель де Варда (Италия), российские учёные из Москвы, С.-Петербурга, Владимира, Вятки, Коломны. Доклады были посвящены как общим проблемам творчества Гиппиус, так и отдельным вопросам, жанрам, произведениям. Некоторые доклады, переработанные авторами в статьи, включены в настоящий сборник.
(От составителя)
Н. Богомолов. Эссе "Любовь – одна. О творчестве Зинаиды Гиппиус" (html 86 kb)
Воспоминания "Живые лица" (html 1,4 mb) – октябрь 2009
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США);
вычитка: Давид Титиевский (Хайфа, Израиль)
Оглавление:
Мой лунный друг. О Блоке
Одержимый. О Брюсове
Маленький Анин домик. Вырубова, Императрица, Распутин
Задумчивый странник. О Розанове
Отрывочное. О Сологубе
Благоухание седин. О многих
Фрагменты из книги:
"Никакие мои разговоры с Блоком невозможно передать. Надо знать Блока, чтобы это стало понятно. Он, во-первых, всегда, будучи с вами, еще был где-то,– я думаю, что лишь очень невнимательные люди могли этого не замечать. А во-вторых – каждое из его медленных скупых слов казалось таким тяжелым, так оно было чем-то перегружено, что слово легкое, или даже много легких слов, не годились в ответ.
Можно было, конечно, говорить «мимо» друг друга, в двух разных линиях; многие, при мне, так и говорили с Блоком,– даже о «возвышенных» вещах; но у меня, при самом простом разговоре, невольно являлся особый язык: между словами и около них лежало гораздо больше, чем в самом слове и его прямом значении. Главное, важное, никогда не говорилось. Считалось, что оно – «несказaнно»."
* * *
"Раз, случайно – днем – столкнулся у нас с Марьей Федоровной (женой Горького). Она у нас вообще не бывала; очевидно, дело какое-то оказалось, какой-нибудь сборник – не знаю. Мы иногда встречались с нею и с Горьким в эти зимы у разных людей (Горький заезжал и к нам – чуть ли не предлагал стихи мои издать, но мы это замяли).
Жена Горького, впоследствии усердная «комиссарша» совдепских театров, была, пока что, просто зрелых лет каботинка, на всех набегавшая, как беспокойная волна."
* * *
"Внутреннего же вкуса и чутья к стихам, предполагающего хоть какую-нибудь любовь к поэзии, у него (Брюсова) совершенно не имелось. Случаев убедиться в этом у меня было много. Вот один.
Кто-то прислал ко мне юного поэта, маленького, темненького, сутулого, такого скромного, такого робкого, что он читал едва слышно, и руки у него были мокрые и холодные. Ничего о нем раньше мы не знали, кто его прислал – не помню (может быть, он сам пришел), к юным поэтам я имею большое недоверие, стихи его были далеко не совершенны, и – мне все-таки, с несомненностью, показалось, что они не совсем в ряд тех, которые приходится десятками слушать каждый день (приходилось бы сотнями, не положи я предела).
В стихи этого юнца «что-то попало», как мы тогда выражались.
Решаю про себя, что мальчик не без способностей, и вызываюсь (в первый раз в жизни, кажется, без просьбы) где-нибудь напечатать стихи: «в «Русской мысли», например; я пошлю их Брюсову».
Ответ получился не очень скоро, и даже, между прочим, в письме по другому поводу. Ответ насмешливый, небрежный и грубоватый: что до вашего юнца «со способностями», то таких юнцов с такими же и даже большими способностями у меня слишком достаточно и в Москве. Советую этому не печататься... Еще что-то было в том же роде, если не хуже.
Однако из юнца вышел, и необыкновенно скоро,– поэт, во всяком случае всеми за такового признаваемый, и даже по тщательности формы, по отделке ее – поэт в сорте Брюсова. Это был О. Мандельштам."
* * *
"Но для коренной розановской интимности все были равны. И Розанов привязался к Сологубу.
– Что это, голубчик, что это вы сидите так, ни словечка ни с кем. Что это за декадентство. Смотрю на вас – и, право, нахожу, что вы не человек, а кирпич в сюртуке!
Случилось, что в это время все молчали. Сологуб тоже помолчал, затем произнес, монотонно, холодно и явственно:
– А я нахожу, что вы грубы.
Розанов осекся. Это он-то, ласковый, нежный,– груб! И, однако, была тут и правда какая-то; пожалуй, и груб.
Инцидент сейчас же смазали и замяли, а Розанов, конечно, не научился интимничать с выбором: интимность была у него природная, неизлечимая, особенная: и прелестная, и противная."
Страничка создана 19 октября 2009.
Последнее обновление 20 июля 2023.
|
