|
|
Александр Иванович ЛЕВИТОВ
(1835-1877)
Александр Иванович ЛЕВИТОВ (1835–1877) – писатель-народник. Р. в бедной семье дьячка в селе Добром, Тамбовской губ. Учился в Лебедянском народном училище и в губернской семинарии. Не окончил курса вследствие жестокого обращения с ним семинарского начальства и, выйдя из предпоследнего класса, отправился в Москву пешком, чтобы поступить в университет. Из Москвы Л. через короткое время переехал в Петербург, поступил там в Медико-хирургическую академию, но вскоре был оттуда исключен и за участие в студенческом политическом кружке, сослан в Шенкурск Вологодской губ., а затем в Вологду. По истечении трёхлетней ссылки поселился в Москве. К концу 50-х гг. относятся первые беллетристич. опыты Л., к-рые печатались в «Зрителе», «Биб-ке для чтения», «Современнике», «Развлечении», «Русской речи», «Времени». С середины 60-х гг. Л. вёл кочевую жизнь, переезжая из города в город и меняя профессии. Сильная нужда, подчас доходившая до нищеты, в соединении с приобретённым в ссылке алкоголизмом и туберкулёзом быстро подорвали силы Левитова. В январе 1877 он умер в клинике Московского университета.
По своей классовой принадлежности Л. – разночинец, представитель той мелкобуржуазной демократии, к-рая вышла на общественно-политическую арену в эпоху 60-х гг. В пределах разночинства Л. занимает однако своё особое место. Если Шеллер-Михайлов, Омулевский и др. представляют преимущественно мелкое городское мещанство, если Слепцов – представитель деклассировавшегося дворянства, перешедшего на рельсы мелкобуржуазной идеологии (ср. его повесть «Трудное время»), то Л. генетически связан с наиболее «упадочными» прослойками мелкой буржуазии капиталистического города и разорённой деревни.
Главное произведение Л. – «Степные очерки» (2 кн., 1875). В первом из этих сборников встаёт во всей своей неприглядной наготе жизнь московских закоулков и зловонное дно столичных трущоб. Внимание Л. привлечено бытом отвратительных вертепов большого города, картинами нищеты, пьянства, грязного разврата и обитателями этих вертепов – проститутками, спившимися чиновниками, босяками, ворами, пропойцами – людьми, сломленными жизнью и опустившимися на дно. Не менее безотраден и другой сб. произведений Л., посвящённый его дорожным впечатлениям, «сельским улицам», мягкая почва которых не спасает людей от «позорного страдания», от горя, тянущегося во всей его жизни, «как обоз какой нескончаемый». «Родит горе степного человека, и оно же его, по нашей пословице, в ранний гроб кладёт... Смотрит на всё это степной человек каждый день божий до того, что и на светлое солнышко взглянуть ему некогда, да и нельзя никак проглянуть к нему, потому что не столько заслоняют его от хороших глаз пыльные столбы, вздымаемые страданием и нищетою, сколько те громадные, всё небо занимающие клубы, к-рые вздымает на наших улицах глупая, чванливая, но богатая спесь, когда она с крикливым хвастаньем, заглушающим всякий человеческий голос, валит по посаду впереди и вслед за горем, страдающим и нищенствующим».
Был ли Л. народником? Некоторые исследователи его творчества (напр. И. Игнатов) отрицали это, считая Л. поэтом «стихийного горя», не только крестьянского, но и общечеловеческого, отмечали у него отсутствие печали по народу, идеализации деревни и пр. Вся эта этически-импрессионистская аргументация не выдерживает научной критики – уже в приведённой выше цитате из «Степных очерков» говорится о «богатой спеси», которую Л. неоднократно противопоставлял нищете. Правда, Л. никогда не поднимался до изображения процессов классовой борьбы, но это – слабая сторона очень многих народников, в особенности раннего периода. Наконец неправильно утверждение и об идеализации народниками крестьянства – в творчестве Г. Успенского и Каронина-Петропавловского она отсутствует, и творчество Л. не отделено пропастью от творчества других писателей. Вместе с целым рядом других разночинских писателей Л. является художником крестьянской демократии, хотя социальные проблемы заострены у него менее сильно, чем напр. у Решетникова и у Г. Успенского.
Своеобразие стиля Л. раскрывается в его беллетристических жанрах, среди которых гл. место принадлежит очерку. Очерки Л. не блещут правильностью языка, последовательностью развития действия, композиционным единством, столь характерными для дворянской лит-ры; по удачному выражению Скабичевского, очерки Л. представляют собой «лиро-эпические импровизации». Л. тяготеет здесь к бытописи, к объективному показу своих героев. Отсюда – обилие внешних деталей обстановки, красочных диалогов; всё это вместе с исключительной широтой круга наблюдения делает Л. одним из самых видных очеркистов-шестидесятников. Л. любит называть свои зарисовки «сценами» («сцены сельской ярмарки», шоссейные типы, картины и сцены), любит облекать их в рамку «воспоминаний» («из воспоминаний временнообязанного», «из дорожных воспоминаний»). Бытовым зарисовкам его часто свойственен языковый гротеск (ср. напр. заглавие посмертного очерка: «Завидение муской, дамской и децкой обуви»). Л. является наконец прекрасным мастером интерьера («Московские трущобы») и пейзажистом («Степные очерки»), неизменно связывающим картины природы с действием единством эмоционального тона. «Я остановился и слушал эти рыдания по степному, почти общему горю: по всему полю тяжким стоном стояли они, и слушая их, мне казалось, что им мало этого поля; я желал, чтобы слёзы, вызвавшие их, рекой многоводной зашумели по всему миру земному, потому что плакала ими неутешная мать». Авторской речи Л. свойственны периодичность и музыкальность, богатство эпитетов и метафор, прекрасно соответствующих лирической насыщенности его очерков.
Из проекта "РЛС" (Российская Литературная Сеть)
Произведения:
Сборник "Избранное" (1982, 415 стр. / Сост., предисл., прнмеч. Е. М. Жезловой) (pdf 13 mb) – октябрь 2024
– копия из библиотеки "ImWerden"
Александр Иванович Левитов (1835–1877) принадлежит к числу видных представителей плеяды писателей-демократов. Вступив на литературную .дорогу в начале 60-х годов прошлого века, он в своем творчестве отразил существенные черты литературного движения своего времени; его произведения полны тревожных раздумий над процессами пореформенного развития России, поисков путей практической деятельности для передовой разночинной интеллигенции, в них глубоко изображена жизнь народа.
(Аннотация издательства)
Содержание:
Е. Жезлова. А. И. Левитов ... 5
СТЕПНАЯ ДОРОГА НОЧЬЮ ... 25
ПОГИБШЕЕ, НО МИЛОЕ СОЗДАНИЕ ... 42
НАСУПРОТИВ! ... 69
РАСПРАВА ... 88
«КРЫМ» ... 98
МОЯ ФАМИЛИЯ (Из воспоминаний временнообязанного) ... 121
САПОЖНИК ШКУРЛАН ... 143
ИМЕНИНЫ СЕЛЬСКОГО ДЬЯЧКА ... 152
ОДИН ДОКТОР (Больничный эскиз) ... 163
ЛИРИЧЕСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ ИВАНА СИЗОВА ... 175
МОСКОВСКИЕ «КОМНАТЫ СНЕБИЛЬЮ» ... 195
НРАВЫ МОСКОВСКИХ ДЕВСТВЕННЫХ УЛИЦ ... 258
БАБУШКА МАСЛИХА ... 278
ГАЗЕТА В СЕЛЕ ... 292
ПЕТЕРБУРГСКИЙ СЛУЧАЙ (Очерк) ... 306
МОЁ ДЕТСТВО ... 353
ГОВОРЯЩАЯ ОБЕЗЬЯНА (Эпизод из романа «Сны и факты») ... 364
НЕ К РУКЕ (Шоссейный очерк) ... 384
АХОВСКИИ ПОСАД. Степные нравы старого времени. (Отрывок из повести) ... 394
Примечания ... 402
"Сочинения" (1977, 526 стр.) (html 1,9 mb) – сентябрь 2007
– OCR: Давид Титиевский (Хайфа, Израиль)
Сочинения писателя-демократа А. И. Левитова содержат присущий «разночинной» литературе 1860-х годов интерес к «маленькому» человеку – герою из народа. Знание «души народной», ярко выраженное лирическое дарование писателя определяют то чувство любви и сострадания, которым пронизаны его «степные» и «трущобные» очерки («Целовальничиха», «Степная дорога днём», «Степная дорога ночью», «Московские "комнаты снебилью"» и др.).
(Аннотация издательства)
Содержание:
Е. Жезлова. А. И. Левитов
Целовальничиха (Из дорожных воспоминаний)
Степная дорога ночью
Погибшее, но милое создание
Насупротив!
Степная дорога днём
Расправа
«Крым»
Моя фамилия (Из воспоминаний временнообязанного)
Сапожник Шкурлан
Московские «комнаты снебилью»
Нравы московских девственных улиц
Бабушка Маслиха
Газета в селе
Беспечальный народ (Шоссейные типы, картины и сцены)
Петербургский случай (Очерк)
Говорящая обезьяна (Эпизод из романа «Сны и факты»)
Не к руке (Шоссейный очерк)
Всеядные (Картины подмосковной дачной жизни)
Примечания
Рассказы "Степная дорога днём", "Расправа" и "Газета в селе" можно прочесть в библиотеке Максима Мошкова, на них даны ссылки.
Фрагменты из рассказов:
До страсти я любил слушать рассказы про отцовскую силу.
– Ферапонту-то запрещено ведь, ха? – слышится мне радостный голос какого-нибудь Петрухи, лихого бойца, но с которым тем не менее отец мой бьётся одной рукой и побивает. – Ей-богу, ему запретили на бой выходить, – С полным счастьем смеётся Петруха и, в свидетельство достоверности своего показания, усердно крестится.
– Как так запретили? – спрашивают.
– А так! От самого, может, царя, из самого Питенбурха! Ха, ха, ха, ха!
– От самого? Ей-богу? Да как же это?
– А вот так-то: услышали в Питере, что вот-де так и так: есть силач по имени Ферапонт Иванов, приказчик, – и крушит он на кулачках народ. Услышамши, сейчас приказ – пиши, говорит: «запрещаю я тебе, Ферапоша, на кулачный бой выходить и народ мой увечить. А ежели, говорит, ты удержу себе дать не можешь и биться по-прежнему станешь, так ты отпиши об этом в синат, я тебя тогда прикажу лютой смерти предать». Вот он какой указ-то царский! – в радости добавлял рассказчик, выбивая на грязный пол табачную золу из короткой деревянной трубки.
* * *
Раз как-то этой памятной мне зимой чуть ли не целых полмесяца кряду беспрерывно крутилась самая дикая и необузданная метель. То и дело, бывало, вместе с её неудержными крикливыми налётами прилетали в село измученные тройки с временным отделением, свидетельствовавшим замороженных. Из нашей собственной усадьбы целые ватаги на пяти и более подводах снаряжались для того единственно, чтобы привезть одну бочку воды с реки. На знакомых сельских улицах буря закруживала и засыпала народ.
* * *
Выпивка с каждой минутой крепчала всё больше и больше. Подрядчик бегал куда-то за господским вином, которое он скоро и притащил в большом рогожном кульке в таких размерах, про какие с ужасом говорится: батюшки! Да тут несть числа... Вскорости на нашем столе гордо выстроилась батарея бутылок, аляповато разукрашенных золочёными бумажками, рекомендовавшими, что в одних бутылках заключался – херес самый выщей, в других смиренно янтарился – ром имайской фторова сорту; но смиренство этой печатной надписи было отличным образом выкуплено каким-то, очевидно, презиравшим всякую каллиграфию, карандашом, который бойко прописал на печатной этикетке своё следующее личное мнение о роме второго сорта: но на скус ах как приятен! На большинстве принесённых подрядчиком бутылок тот же карандаш просто-напросто, без церемонии, похеривал французские названия, именовавшие вино, и вместо всего этого властительно подписывал: Эфто па ашипке. Здесь жульент пыпалам с ввещей мадеро! Здесь донская с розами – сорт не так штоба но крепастъ всибе имеит балшую пытаму шипка отдаётъ самым нежным пымаранчикам и т. д. и т. д.
* * *
Близко то время, когда окончательно вымрут те люди, которые имели случаи видеть буйное движение шоссейных дорог или так называемых каменных дорог тогда, когда железные дороги не заглушали ещё своим звонким криком их неутомимой жизни.
Да! Разваливаются теперь эти бесконечные, сверкавшие в хорошую погоду ослепительною белизной, белокаменные дороги, точно так же, как совсем уже развалились здоровенные двухэтажные домищи, которые, называясь постоялыми дворами и белыми харчевнями, составляли некогда честь и славу шоссе.
Страничка создана 30 сентября 2007.
Последнее обновление 9 октября 2024.
|
