|
|
Николай Иванович УЛЬЯНОВ
(1904-1985)
ЖИЗНЬ – ЭТО ТВОРЧЕСТВО
Родился Николай Иванович 23-го декабря 1904 г. (по ст. ст.) в С. Петербурге. Там же, в 1922 г., окончил гимназию. Семья была не из богатых и какое-либо баловство исключалось. Отметить это обстоятельство следует потому, что уже с ранних лет возникла у Н. И. страсть – к театру. Мать всячески поддерживала увлечение сына, но далеко не всегда могла ему помочь. В театр и на концерты приходилось проникать "зайцем". Эта страсть оставила на Н.И. неизгладимый след: уже позднее, будучи студентом, он, одновременно с университетскими занятиями, посещал курсы сценического мастерства, а затем был направлен в Мариинский театр для практики. Одно время даже увлекся мыслью стать режиссёром, но закулисная психологическая атмосфера его оттолкнула.
В 1922 г. Н. И. поступает на Историко-Филологический факультет Петроградского Государственного Университета, каковой оканчивает в 1927 г., успешно защитив диссертацию на тему "Влияние иностранного капитала на колонизацию русского севера в XVI-XVII вв.". Хоть работа эта и осталась ненапечатанной, но была удостоена лестного отзыва академиком С. Ф. Платоновым в докладе на "Неделе русских историков" в Берлине, в 1927 г., а позднее была упомянута в "Летописи занятий Археографической комиссии", том 33-й.
По окончании университета, Н.И. оставлен Платоновым при кафедре для подготовки к дальнейшей научной деятельности, но самую подготовку проходит до 1930 г. при Институте истории Ранион, под руководством С.В. Бахрушина и А. Е. Преснякова. Одновременно Н. И. участвует в семинаре М.И. Покровского по русской историографии.
За годы аспирантуры Ульяновым написаны три исследовательских трактата: "Торговая книга конца XVI в.", "Колонизация Мурмана в XVII в.", напечатанная в 1-м ном. "Исторического сборника "Академии Наук в 1934 г. и "Общественно-политические воззрения Б. Н. Чичерина". Кроме того, составлен обзор архивных материалов по истории Кольского полуострова, напечатанный в "Кольском сборнике" Академии Наук в 1930 г. и популярный очерк о восстании Разина, изданный брошюрой в Харькове в 1930 г.
В 1930 г. Н. И. командирован лектором в Архангельский Педагогический Институт, где и остается до 1933 г. За это время из-под его пера выходит книга "Очерки по истории народа Коми-Зырян", изданная в 1932 г. За эту работу Академией Наук присуждена Н. И. ученая степень Кандидата исторических наук. Кроме того, в Архангельском Губархиве им найдено "Дело о Панфинской пропаганде в Карелии" и написана на эту тему работа, принятая к печати и находившаяся уже в гранках, когда последовал арест автора в 1936 г.
С 1933 по 1936 г. Н. И. состоит Старшим научным сотрудником Постоянной историко-археологической комиссии при Академии Наук в Ленинграде. Одновременно он приглашен вести семинар, а потом и читать лекции по русской истории в Ленинградском Государственном Университете.
В 1935 г., в одну из своих служебных поездок в Москву, Н. И. знакомится со своей будущей супругой, Надеждой Николаевной, студенткой медицинского факультета. На этом связь не обрывается, возникает переписка, а в следующем году, когда Н. И., окончив университет, переезжает в Ленинград, молодые люди сочетаются браком.
2-го июня 1936 г. Н. И. арестован НКВД по обвинению в контрреволюционной пропаганде и приговорен к 5 годам концлагеря. Заключение отбывает сперва в Соловках, затем в Норильске, на Таймырском полуострове. Об этих мрачных годах Ульянов вспоминал неохотно; иногда лишь рассказывал отдельные эпизоды. Как-то вспомнил, с благодарностью, заключенного-дантиста, который, работая на лагерной кухне, принёс однажды Н. И. две сырых картофелины, чем буквально спас от начавшейся цынги... Рассказал Н. И. ещё, что в лагере он жил в хорошем культурном "обществе" – ведь там в те времена собрались сливки интеллигенции... Выполнять трудовые нормы было тяжело, но переносил Н. И. всё стоически, хотя и был обессилен. Больше всего угнетала безнадёжность, сознание своей бесполезности, потерянных лет, невозможность продолжать творческую работу. Приходили на ум и мрачные мысли, что если срок будет продлён – такое нередко случалось – то он покончит с собой.
В 1941 г., в самый канун войны, Н. И. освобождён и направлен по месту назначенного жительства, но из-за начала военных действий добирается только до Волги. Здесь, в Ульяновске (бывший Симбирск), он вынужден осесть и, за невозможностью получить другую работу, промышляет до осени простым ломовым извозчиком.
В сентябре взят на окопные работы под Вязьмой и там попадает в плен к немцам. Вскоре, однако, ему удаётся бежать из Дорогобужского лагеря и он, пройдя около 600 верст по немецким тылам, пробирается под осаждённый Ленинград. В одном из оккупированных немцами пригородов, Н. И. разыскивает свою супругу. Ульяновы уезжают в глухую деревню, где Н. И. работает врачём среди местного населения.
Жизнь в деревне была полуголодная, полухолодная и тоскливая; угнетало отсутствие газет, книг, каких бы то ни было духовных контактов. Чтобы заполнить образовавшийся умственный вакуум, Н. И. принимается за составление местного народного словаря, собирает старинные песни, записывает по памяти стихи Блока, Ахматовой, Фета, Гумилёва, Волошина и других. Стихов и целых поэм он знал множество и помнил их до самых последних своих дней.
В этот же период Н. И. начинает работать над историческим романом "Атосса", который закончит значительно позднее, по окончании войны, когда откроется доступ к необходимым историческим материалам и, прежде всего, к трудам Геродота.
Осенью 1943 г. Ульяновы отправлены оккупационными властями, как "остарбайтеры", на работы в Германию, в лагерь Карлсфельд под Мюнхеном, где и остаются до окончания войны. Н. И. работает автогенным сварщиком на заводе BMW, а Н. Н. – врачём в лагерном госпитале.
С окончанием войны и приходом американских войск, возникает новая опасность – насильственной репатриации в "социалистический рай", а позднее – проблема дальнейшего "мирного" существования. В течение двух лет приходится как-то перебиваться, а затем, в 1947 г., Ульяновы, через организацию И.Р.О., эмигрируют в Марокко и оседают на годы в Касабланке. Теперь уж Н. И. работает "по специальности", т.е. сварщиком на заводе Schwartz Haumont. Кстати, ряд его статей за тот период, среди них и отрывок из будущей книги "Происхождение украинского сепаратизма", вышли под шутливым псевдонимом "Шварц Оманский".
Так, несмотря на полное отсутствие необходимых условий для умственного труда, начал Н. И. свою творческую деятельность в свободном мире. Позднее, благодаря наладившимся поездкам в Париж, положение улучшается: удаётся приобрести нужные книги, а в архивах библиотек откопать недостающие для исторических работ материалы.
Да и русский Париж встретил Н. И. приветливо. Тут он познакомился с Б. К. Зайцевым, П. Е. и С. П. Мельгуновыми, Н. Берберовой, Н. М. Херасковым, Г. Ивановым, с французским профессором Андрэ Мазоном, прекрасно владеющим русским языком. Вот что писал Н. И. о своих впечатлениях жене в Марокко: "Очень доволен тем, что впервые за свою эмиграцию увидел настоящую культурную Россию. Это было глотком свежей воды. Буквально отдохнул душой".
Не следует, однако, рисовать себе творческую природу Н. И. Ульянова слишком идиллически. Был он не только кабинетным учёным. Уже тогда, в "марокканский" период, проявилась в нём и другая его сторона – яркого и страстного полемиста, с каким мало кто мог скрестить оружие. На одном из ежегодных эмигрантских торжеств в Касабланке, – "День русской культуры", Н. И. выступил с докладом, в котором утверждал, что после Достоевского и Толстого, Мусоргского и Чайковского, не пристало рядить русскую культуру в сарафаны и кокошники!
"Посеявший ветер пожнёт бурю". Доклад, попавший затем на страницы печати, вызвал целый полемический шторм. Традиционно-консервативной части эмиграции новшество Н.И. пришлось не по душе; более "прогрессивные" приветствовали его заявление. Но поднятый шум не испугал Н. И.; скорей наоборот – вдохновил его на дальнейшее углубление "опасной" темы. И возможно, что его интересное эссе "Патриотизм требует рассуждениiя" уходит корнями в касабланкский дебют.
В 1952 г. в "Чеховском издательстве" выходит в свет первый исторический роман Ульянова "Атосса" – из эпохи войны Дария со скифами.
В 1953 г. Ульяновы вторично эмигрируют – в Канаду, где Н. И. продолжает исследовательскую работу о корнях украинского сепаратизма. Двумя годами позже, Ульяновы перебираются в США и не надолго оседают в Нью Йорке. Здесь автор этого очерка и познакомился с Н. И. <…>
В Нью Йорке Н. И. много работает, печатается в газетах и журналах, часто выступает с докладами в "Обществе друзей русской культуры", где сразу завоевывает себе прочную аудиторию. Работа теперь значительно облегчена наличием прекрасной городской библиотеки, где Н. И. пропадает днями. Этот период и следует рассматривать как начало расцвета научной и литературной деятельности Н. И. в эмиграции.
В 1955 г. Н. И. приглашён лектором по русской истории и литературе в Йельский университет. После недолгих колебаний он принимает предложение и Ульяновы, вновь снявшись с якоря, переезжают в Нью-Хэйвен в штате Коннектикут. Здесь Н.И. преподает в течение 17 лет – до выхода на пенсию в 1973 г.
В доме у Ульяновых можно было встретить не мало интересных людей: Г. В. Вернадского с женой, М. М. Карповича, писателя А. Парри, декана Св. Владимирской Академии о. А. Шмемана, сорбоннского профессора и писателя Р. Герра, М. Корякова, коллег из Йельского университета и других людей интеллектуальной формации.. Устраивались чтения, происходил оживленный обмен мнениями.
Всё свободное от университета время Н. И. по-прежнему посвящает научной и писательской работе, чтению докладов в Нью Йорке и других городах, а также подготовке к изданию окончательно созревших трудов. Статьи Н.И увидели свет во многих русских изданиях: в газетах "Новое русское слово" и "Русская мысль", в журналах "Новый журнал", "Российский демократ", "Возрождение", "Воздушные пути", "Опыты", а также по-английски в "Encyclopedia of Russia and the Soviet Union", "Review of National Literatures", "Canadian Slavic Studies" и "Russian Review".
Одна за другой выходят книги Ульянова: "Происхождение украинского сепаратизма" – единственный научный труд на эту тему, вышедший когда-либо, сборники эссе: "Диптих", "Свиток", "Спуск флага", "Скрипты"; сборник рассказов "Под каменным нёбом", и, наконец, большой исторический роман "Сириус", охватывающий предреволюционные годы и Февральскую революцию в России – единственный по теме и проникновению в смысл развернувшейся вокруг российского трона трагедии. Этот труд дался Н. И. не легко и потребовал многих лет работы.
Отдельными тетрадями, в разное время, вышли и другие значительные работы Н.И.: "3амолчанный Маркс", "Исторический опыт России", "Северный Тальма".
Труды Н. И. всегда получали "большую прессу", многие вызывали горячую полемику, подчас переходящую в штормы. К таковым, помимо уже упомянутого доклада о русской культуре, следует отнести и "Ignorantia est" – о роли русской интеллигенции в судьбах России, "Басманный философ" – о взглядах Чаадаева на Россию, "Замолчанный Маркс" – ценнейший обзор забытых газетных статей К. Маркса, наполненных ненавистью к славянским народам. Эта статья, кстати, была совсем недавно опубликована в журнале "Континент" №43.
Выпадали на долю Н. И. и общепризнанные триумфы. Так, в 1961 г., в Нью Йорке, на праздновании 1100-летия российской государственности, перед аудиторией более чем в 800 человек, Н. И. выступил с докладом "Исторический опыт России". Пересказать доклад трудно, его нужно прочесть. Одно можно сказать: по эрудиции, художественности формы и, наконец, по страстному внутреннему убеждению, это выступление стало подлинным историческим манифестом, разбивающим на голову накопленные в веках ложь и хулы клеветников России. Зал пребывал в трансе, захваченный правдивой проповедью, болью и гневом докладчика.
Приходят на память и другие "кульминационные" доклады Ульянова; среди них назову: "Комплекс Филофея", развенчивающий миф о якобы империалистической сущности идеи "3-го Рима", "Шестая печать" – о закате европейской культуры, "Патриотизм требует рассуждения" – о различии между национальным самосознанием и ложной "национальной идеей"... и др.
Со временем и материальная сторона жизни Ульяновых благоустраивается; открываются возможности ежегодных поездок в Европу, которую за четверь века они исколесили вдоль и поперек. Это были не увеселительные каникулярные прогулки, скорее наоборот, это была упорная "конквистадорская" страда – осмотр старинных городов, знакомство с историческими памятниками, посещение библиотек и, конечно, музеев. В музеях Н. И. мог проводить не дни, а недели; в одной только Равенне он "непредвиденно" задержался больше месяца. Вообще Италии было отведено первое место, но также влекла его Испания, главные столицы Европы – Париж, Вена... Следует отметить, что самые путешествия предпринимались не "с кандачка"; готовился Н. И. к каждому заранее, месяцами изучая историю запланированных к посещению мест, копаясь в музейных альбомах и иных пособиях. Впечатления и открытия отливались в очерки, поражавшие как эрудицией автора, так и его наблюдательностью и неутомимостью: "Орвието", "Мертвые города", "Восставшие из мертвых", "Алжезирас", "Севилья" и многие другие.
Из всего сказанного не следует однако, что творческий путь Н. И. был отныне отмечен только радостями. Оставалась в нем и непреходящая грусть о том, что не сбылась главная мечта – посвятить себя целиком русской истории. Пятнадцать лет жизни на отшибе, вдали от культурных центров, библиотек и архивов, лишили его этой возможности. А "спекулировать", т.е. выносить суждения вне прочных данных, не опираясь на серьезную документацию, было не в его характере. И потому, хотя исторические труды Ульянова и были написаны со знанием дела и добросовестностью ученого, он все же вынужден был склониться к другому жанру – эссе. И тут он выявил себя непревзойденным мастером, чье имя, не страшась преувеличений, можно поставить рядом с крупнейшим эссеистом нашей диаспоры – М. Алдановым.
Н. И. не был монархистом, но раскроем "Сириус" там, где описана сцена объявления царем манифеста о вступлении России в войну и тогда поймем, что так мог писать лишь человек, кровно связанный с историей России. И вообще истории не ставил Н.И. никаких условий, не пропускал ее через фильтры политики или надуманного "любомудрия", а от историка требовал лишь знания и честности. Одинаково чужды были Ульянову и тщеславие, и стяжательство.
Вспоминается, как кто-то спросил его – каким образом мог он отказаться от предложенного ему почетного и доходного поста главы русского отдела в одном из лучших колледжей. Н. И. удивленно посмотрел на вопрошающего, затем ответил: – Я считаю преступлением тратить время на заработки сверх того, что необходимо для существования; остальное время и силы следует беречь для творческого труда!
Отклики на творчество Н. И. со стороны видных деятелей культуры были всегда лестными. Высоко оценили его работы Б. Зайцев, М. Алданов, А. Ремизов, Г. Вернадский, В. Вейдле, М. Карпович, А. Седых, Г. Адамович, И. Одоевцева, Л. Ржевский, С. Мельгунов, В. Сечкарёв, Н. Первушин, Н. Андреев, Ю. Мацкевич, А. Парри...
Правда, приходилось подчас слышать и упреки по адресу Ульянова – не слишком ли сумрачно живописует он нашу современность? Что ж, возможно, это так и было; ни веселья, ни оптимизма – того, который Шопенгауэр окрестил "нечестивым", – в писаниях Ульянова не найти. Скорее найдём в них боль и прежде всего – боль за Россию. И это законно, ведь сказано было поэтом: "Кто живет без страданья и гнева, тот не любит отчизны своей"... Другая боль – за культуру; ощущение надвигающейся гибели величайших ценностей, умственных, эстетических и моральных, созданных тысячелетними усилиями европейской цивилизации, разлито по страницам книг Н.И. Ульянова. В этом смысле он сродни тому же Шопенгауэру, Шпенглеру, Данилевскому, Ортеге И'Гассэ.
"Исход виден ясно – читаем у Ульянова в "Шестой печати", – будет ли он означать гибель культуры или физическую гибель человечества, не все ли равно?.. А если и останется горсть папуасов на Новой Гвинее – что из этого?"
Приходится ли поэтому удивляться, что эпиграфом к упомянутому эссе Н.И. заимствовал строки у Мандельштама: "В ком сердце есть, тот должен слышать, время, как твой корабль ко дну идет".
И, однако, было бы ошибкой подметить в творчестве Н. И. одну лишь минорную ноту. Жило в нем и другое, артистическое – "моцартовское" – начало, не подопечное социологическому скепсису. Это – любовь к прекрасному, к строгой красоте дворцов и соборов, картинных галлерей и иных памятников искусства. Но не только это. Близко чувствовал Ульянов и жизнь, что вписана нашим временем в еще не исковерканный пейзаж древних городов, с их архитектурой, садами и парками. <…>
Есть писатели, пытающиеся сказать более того, что им отпущено знаниями и дарованием, есть и такие, слушая или читая которых, ощущаешь, что это еще не всё, что они могли бы сообщить. К последним и принадлежал Н. И. Изречение "Он делал всё что мог, и всё что мог сделал" только наполовину применимо к его творческой судьбе, оборвавшейся задолго до того, как были исчерпаны запасы идей и собранных материалов.
Но будем и благодарны судьбе: то, что создано покойным, не канет в Лету, оно останется с нами и когда-нибудь, верим, с почетом войдет в сокровищницу русской литературы и истории...
В Нью-Хэйвене, на кладбище Йельского университета, неподалеку от единственного другого русского памятника, – археологу с мировым именем, М.И. Ростовцеву, – высится теперь еще один: обелиск светлорозового гранита, с выгравированным православным крестом, с эпитафией-четверостишием из Г. Иванова:
За пределами жизни и мира
Всё равно не расстанусь с тобой,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И Россия, как белая лира
Над засыпанной снегом судьбой...
Здесь – место упокоения Н. И. Ульянова.
Пётр Муравьёв.
(Из проекта "Украинские страницы")
Произведения:
Сборник рассказов "Под каменным нёбом" (1970, 108 стр.) (html 365 kb; pdf 2,5 mb) – сентябрь 2009, октябрь 2023
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США) и библиотека "ImWerden"
Содержание:
Солнце
Мантуанская ночь
Сеньор Торо
Последний
Первого призыва
Мистер Ган
Фрагменты из сборника:
"Голодать вначале было легко. Из-за пережитых волнений аппетит пропал. Но на четвёртые сутки тело стало скорбеть о пище, голова отяжелела, напал долгий сон с бредом, со слезами, с жалостью к самому себе.
Приснился тропический лес. Над самым лицом качалась лиана. Он ловил её зубами и, поймав, откусил кусок. Рот наполнился жидкостью непередаваемого вкуса. Откусил ещё, и опять тепло и радость по всему телу. Так – кусок за куском, пока не содрогнулся от непонятного беспокойства и не открыл глаза. Над ним стояли два высоких прислужника и кормили с ложки вкусным сабайоном.
Он горько заплакал, но пищи больше не отвергал."
* * *
"Новая эра открылась в царствование императора Александра I. Барон Фалькерзам скупил все леса бывших Шелонской и Водской пятин и сделался хозяином лосей. Он запретил их убивать и добился от Сената строгих указов, грозивших крестьянам судом и карами. Животные стали быстро размножаться. В деревнях бабы рассказывали ребятишкам, как, отправившись в лес по ягоды, часто встречали красивых зверей с белыми ногами. Иногда проносился мимо целый табун, забрасывая их шапками грязи. Одной бабе лось угодил копытом в лукошко. Из поколения в поколение Фалькерзамы охраняли древних зверей, приучив их не бояться человека. Мызу свою поставили в лесу, вдали от больших дорог и с лета заготовляли стога. Когда зимой не хватало корма, лоси подходили к мызе и ели баронское сено.
Всё кончилось в семнадцатом году..."
* * *
Есть вещи, разящие в упор: голая женщина, пачка денег, штоф хорошей водки.
Сборник статей "Скрипты" (1981, 226 стр.) (html 422 kb; pdf 5,3 mb) – апрель 2010, октябрь 2023
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США) и библиотека "ImWerden"
Профессор Н. И. Ульянов пишет об истории увлекательно, как профессиональный литератор, и о литературе – с точностью и обстоятельностью профессионального историка. Статьи, представленные в этом сборнике охватывают широкий круг тем (Толстой, Гумилёв, Блок, Бунин, Иван Грозный, Александр Первый, Маркс), но все они посвящены вопросам, так или иначе волнующим русскую эмиграцию, её литературным опытам, творческим достижениям, историческим проблемам. Статьи «Замолчанный Маркс», «Роковые войны России», «Северный Тальма» анализируют судьбоносные явления русской истории.
(Аннотация издательства)
Содержание:
I
Десять лет [7]
После Бунина [25]
Гумилёв [49]
Об историческом романе [59]
Соблазны истории [68]
II
Тень Грозного [73]
Из давних споров [100]
III
Замолчанный Маркс [119]
Большевизм и национальный вопрос [148]
IV
Роковые войны России [163]
Северный Тальма [176]
Исторический опыт России [200]
Примечания
Фрагменты из сборника:
"Но вернёмся к самой яркой, к самой расистской теме высказываний Маркса-Энгельса о славянах. Ни о ком не отзывались они с большей ненавистью и презрением. Славяне не только варвары, не только "неисторические" народы, но – величайшие носители реакции в Европе. По словам Энгельса, они – "особенные враги демократии", главные орудия подавления всех революций. Это ничего, что выступали они простыми подневольными солдатами в армиях Елачича, Паскевича, Радецкого, Виндишгреца; ответственность за подавление венгерского, венского и итальянского восстаний возлагается не на этих генералов и не на имперское габсбургское правительство, а на бессловесных хорватов, словенцев, русских. У Радецкого добрая половина армии состояла из немцев, но помянуты ли они хоть одним худым словом? Контрреволюционный дух исходил, оказывается, не от них и не от генералов, а от солдат славянского происхождения. Мало того, в тех случаях, когда душителями чьей-либо революции откровенно выступали немцы, наши друзья призывали не верить этому..."
* * *
"Признанная здесь "глупость" была не единственной и не последней. Её превзошла своими масштабами Крымская война, затеянная с предельным легкомыслием.
У Николая Павловича была навязчивая идея: раздел Турции. При этом, он никогда не задавался вопросом: зачем это и по силам ли это ему? Ни для кого этот вопрос не был более обязательным, чем для русского императора.
Его военный флот был несравненно слабее флотов Англии и Франции, а армия могла производить впечатление только своей численностью, превосходной муштрой и природной храбростью русского солдата. Вооружение же её было скудное и отсталое. Ещё более отсталым было военное искусство и образованность генералов, в чём убедились французы в битве при Альме.
Всякому прозорливому дипломату того времени ясно было, что "разделить" Турцию без участия, по крайней мере без согласия, великих держав – невозможно.
Николай знал, что Англия, Франция будут противиться разделу, им незачем расчленять Турцию. Но на протяжении всего своего царствования он старался навязать им эту идею."
* * *
"Когда немцы захватили Киао-Чао, русская военная клика решила захватить Порт-Артур и Далян-Ван, не по каким-либо веским соображениям, а единственно по логике: раз немцы грабят, то и нам надо.
Дальневосточная авантюра потребовала создания русского военного флота, на постройку которого пришлось отпустить 90 миллионов рублей "вне государственной росписи".
Раздражённые русской агрессией японцы потребовали отозвания наших воинских сил с Дальнего Востока. Но в Петербурге долгое время не замечали этого требования. Тогда последовало нападение на Порт-Артур и потопление царского флота.
Спровоцированная безответственными авантюристами, при сочувствии и благоволении царя, стоившая России нескольких сотен тысяч бойцов, стоившая всего дальневосточного флота, нескольких миллиардов рублей – русско-японская война началась. Преступность властей, доведших до неё государство, сознавалась всей страной. С большим трудом, с потерями и с позором удалось из неё выпутаться."
* * *
"Казалось бы, русское национальное самолюбие удовлетворено было полностью; всё, как будто, сделано для оправдания известной фразы: "Покорение Парижа явилось необходимым достоянием наших летописей. Русские не могли бы без стыда раскрыть славной книги своей истории, если бы за страницей, на которой Наполеон изображён стоящим среди пылающей Москвы, не следовала страница, где Александр является среди Парижа".
Но у многих современников, особенно участников парижского взятия, зрелище "Александра среди Парижа" породило чувство не гордости, а обиды. Блистал один царь, армия же, претерпевшая столько лишений и вознесшая его на небывалую высоту, поставлена была в самое унизительное положение. В то время, как союзное начальство создало для прусских и австрийских солдат вполне приличный режим, с русскими обращались, как с сенегальцами, стараясь прятать от взоров парижан. "Победителей морили голодом и держали как бы под арестом в казармах, – писал участник кампании Н. Н. Муравьев, известный впоследствии под именем Карского. – Государь был пристрастен к французам и до такой степени, что приказал парижской национальной гвардии брать наших солдат под арест, когда их на улице встречали, отчего произошло много драк". Не мало оскорблений перетерпели и офицеры. Стараясь приобрести расположение французов, Александр, согласно Муравьеву, "вызвал на себя ропот победоносного своего войска"."
* * *
"От территории и численности народонаселения до проявлений духовной жизни – она действительно гигант. Даже свой вклад в мировую культуру внесла рукой великана. У неё, в сущности, и было одно только столетие культурного цветения; всё, что сделано значительного в литературе, в музыке, в театре, в науке, в философии – падает на девятнадцатый век. Это отмечено Полем Валери, как одно из трёх чудес мировой истории. Русское девятнадцатое столетие он ставит в один ряд с такими явлениями, как древняя Греция и европейский Ренессанс. Этот век в самом деле похож на чудо. С ним Россия не только стала вровень с просвещёнными странами, но и сделать успела столько, сколько за целые века. Да не упрекнут меня за избитое сравнение русской истории с Ильей Муромцем, сиднем сидевшим тридцать лет, прежде чем начать совершать подвиги. Но чем, как не ответом на многовековое сидение России явился девятнадцатый век?"
* * *
"Подобно варяжской проблеме, вопрос о значении и происхождении слова «Русь» принадлежит к числу неразрешимых, при существующем состоянии источников и существующих методах исследования. Одно ясно, оно не может быть связано с так называемым призванием князей. Оно встречается задолго до 862 года.
В летописные времена Русью называлось не племя, а государственная верхушка – князья, княжи-мужи, дружинники. Всё это были выходцы из различных семейств, родов, племён и народов, порвавшие с первобытным укладом, с местной ограниченностью, положившие начало новым формам жизни и культуры. Никто не возьмёт смелости утверждать, будто славянский элемент преобладал в этой среде. Скорей наоборот. Там видим в большом количестве варягов, финнов, венгров и всяких степных выходцев. В 979 г. «прииде печенежский князь Ильдея и би челом Ярополку в службу; Ярополк же прият его и даде ему и грады и власти и имяше его в чести велицей». Под другим годом: «прииде в Киев печенежский князь Кучюг и восприя веру християнскую и крестися... и со всяцем повиновением праведно служиша благочестивому самодержцу». Через Тьмутороканское княжество к нам шло множество хозарских, кавказских, греческих элементов. Мстислав Владимирович в 1024 г. вывел оттуда свой двор и дружину, состоявшую из Аланов, Ясов и Касогов. Всё это, оседая в Поднепровье, становилось не славянами, а Русью."
Страничка создана 8 сентября 2009.
Последнее обновление 30 октября 2023.
|
