|
|
Владимир Николаевич КОРНИЛОВ
(1928-2002)
КОРНИЛОВ Владимир Николаевич (29.6.1928, Днепропетровск – 8.1.2002, Москва) – поэт, прозаик.
Род. в семье инженеров-строителей. В 1941 был в эвакуации в Новокузнецке, в 1943 приехал в Москву. В 1945-50 – студент Лит. ин-та, откуда его трижды изгоняли за «идейно порочные стихи» и за прогулы. В 1950-54 служил в армии. Поэтич. дебют – в 1953 в «Лит. газ.». В 60-е гг. получает известность после публ. поэмы «Шофёр» в сб. «Тарусские страницы» (1961), которую, однако, ни в одну из своих книг не включал. Первые сб. стихов «Повестка из военкомата» и «Начала» были рассыпаны цензурой в верстке.
Был ли К. «молодым»? Трудно сказать. Казалось, да. По общей позиции, по «месту в драке». Но в «боевые действия» он вписывается плохо. Он вообще никуда не вписывается. Ни в традицию, ни в авангард. Ни вправо, ни влево. Ни в «послевоенные», ни в «военные». И по возрасту где-то «между» лет на 6-7 старше «мальчиков», и, однако на фронте не побывал: не успел. От первых его отделяет глухая закрытость тяжелого стиха, полное отсутствие «звона». Но и от «окопных лейтенантов»: от Б. Слуцкого, А. Межирова. С. Орлова – тоже отделяет что-то: отсутствие контактного нерва в стихе, признаков окопного братства – обращенности к «своим» (впрочем, как и у молодых). Он – в другом измерении, чем все, что-то одинокое в нем, хотя по судьбе – «шестидесятник». Идеалист, сохранившийся с довоенных времен.
С концом «оттепели» К., попытавшись удержаться в пределах издаваемой словесности, выпустив изрядно процеженные цензурой сб-ки стихов «Пристань» (1964) и «Возраст» (1967), практически уходит в самиздат; его стихи и поэма «Заполночь» распространяются в списках. Первая пов. «Без рук, без ног» (1965) – 3 летних дня 1945 переворачивают жизнь моск. подростка, доводя его до попытки самоубийства, – была сразу отвергнута редакцией «Нового мира» (опубл. в 1974-75 в ж. «Континент» и переведена на ряд иностранных яз.). Вторая пов. «Девочки и дамочки» (1968), принятая к печати ж. «Новый мир» и «зарубленная» цензурой (1971), также была переправлена на Запад, опубл. в ж. «Грани» и переведена на англ. и нем. языки. Это и провело водораздел между работой К. и сов. официальной лит-рой. В 1977 – полный разрыв с ней: за письмо «главам государств и правительств» с просьбой защитить академика А. Сахарова, подписанное К. вместе с Л. Чуковской, В. Войновичем и Л. Копелевым, его исключают из СП.
Глухое молчание на родине и публ. на Западе длятся до 1988. Лишь с торжеством гласности его произв. вернулись к нам: сб-ки стихов выходят регулярно, издана также опубл. за рубежом проза.
Мн. сюжеты в работе К. – армейские. Солдат вытянулся в тени меж колесами заколодившего грузовика, нырнул туда под матерок шофера и дымит. Середина века – 51-й год. Солдат загорает, а служба идет. Небо над «ЗИС»ом – как небо Аустерлица... Тайна стиха – в отказе от реакций, которых ждешь. Отказ от соблазнов, зовущих «справа-слева». От скоса глаз на идущих с моря купальщиц. От скоса чувств на культ личности, стоящей в самом зените. От скоса чувств на солдата, который чистит машину. Душа «сама себя держит». Никаких объяснений.
Тяжелый, усталый стих К., непрерывно пропускающий сквозь себя и «прозу», и «быт», и «подробности», смыкается вокруг невидимой точки в самом центре существования. Есть что-то, относительно чего всё остальное – неважно. Это невозможно внятно очертить словами. Это существует в несоизмеримости со всем остальным. При таком «западании» внутрь себя – поразительна живая чуткость поэта к внешним впечатлениям, неутолимое любопытство к фактам, неутомимому труду каждодневного бытия, ложащегося в тяжелый стих. Красивость, «воздушность», «голубизна» тут совершенно немыслимы. Другой край: тяжелая некрасивость, чернота навороченной пахоты фактов, дымящиеся отвалы повествования – вполне мыслимы, возможны, реальны, написаны, изданы, прочитаны. Входят в историю лит-ры.
Но жжёт – короткое замыкание стиха, собранного вокруг одного выделенного факта. Факт может быть общеизвестным, стократ обкатанным, намертво вошедшим в чужие концепции. Как цареубийство 1 марта 1881. К. факт из сети чужих концепций изымает. Он соскребает идеологические краски, убирает «цели», «задачи», «идеалы». Остается «барышня с платочком». Остаются «два парня». И «августейший внук», которого рвут бомбой на канале «имени прабабки». За что? Как? Цели исчезли – осталась смерть. Но от простейшего, ставшего «одноклеточным» факта, от простейшего мотива (где средний поэт, может, и остановился бы, возведя простейшее на уровень последнего) стих К. возвращается к высокому безумию Истории, к карусели, к круговерти насилия, в котором она совершается. Поэт не «разоблачает», не «прозревает», не «жалеет». Он стоит перед тайной. Он чувствует ужас беспочвенности, ужас богооставленности. Но не может отвлечься никакой проповедью, никакой ложью, никакой «истиной», годной для всеобщего употребления. Истина совершенна. И музыка – это музыка «для себя». Джаз в пустой ночной электричке – вот апофеоз безадресной исповеди среди необъяснимого абсурда существования. Из таких глубин рождается вера. И туда же возвращается, пройдя сквозь невменяемость очевидного бытия. «Андеграунд» К. имеет мало общего с программным диссидентством; это скорее «унгрунд», бездна, которую он прозревает и под чистой мыслью, и под чистой почвой. Он всматривается в того офицера, который идет не в ногу, но это не апофеоз бунта или неподчинения. Просто несовпадение твоего и общего, права и силы, унгрунда и грунта. Может не совпасть, может и совпасть. К. – поэт молчаливой автономии, тихой независимости, тайной свободы.
К.-прозаик – исследователь того же внешнего «хаоса» с точки зрения невидимого внутреннего «космоса». Его ром. «Демобилизация» (1971) напечатан на Западе по-русски (1976), по-немецки (1982) и в России (1990) – обширное, неск. просевшее под тяжестью фактуры повествование, где много лиц, сцен, подробностей и мыслей, и всё это как бы разливается вширь, по поверхности памяти, имея целью не столько разрешение вопросов, сколько воссоздание реальности, вопросами засевшей в сознании. Это именно «путешествие в хаос». Время действия – переходное, смутное: поздняя зима, ранняя весна 1954. Сталина уже год как нет, но портреты еще висят, и система еще не пошатнулась, только ослабла хватка; вместо стальной руки чувствуется сверху то ли неуверенность, то ли лукавая потачка. Все дрогнуло, поползло, потекло, и все слегка помешались. Мучительна, но упряма надежда все-таки найти общий смысл в общем хаосе и развале. Как это всё примирить, как объяснить? «Не знаю», – отвечает К.
Другие уверены, что знают. И с левого, и с правого боку. К. – не «сбоку». Он из глуби. Просто слушает. Потрясающая способность слушать эпоху, вникать в ее какофонию, в ее заведомую необъяснимость, ничего «не зная» о ее логике, но выявляя тот план бытия, у которого только одно измерение: оно – есть. Тщета – есть. Невыносимость – есть. Ничего другого не будет. Только это.
Соч.: Пристань. М., 1964; Возраст. М., 1967; Надежда. М., 1988; Музыка для себя. М., 1988; Польза впечатлений. М., 1989; Девочки и дамочки: Пов. // Это мы, господи: Сб. М., 1990; Демобилизация // Звезда. 1990. №№7,9-10; Избранное. М., 1991; Стихотворения. М., 1995; «Покуда над стихами плачут...» (Книга о рус. лирике). М., 1997; Суета сует. М., 1999.
Лит.: Паперный З. Необычайность простоты: Стихи В. Корнилова // Труд. 1964. 23 дек.; Бабенышева С. Суть простоты // Знамя. 1965. №1; Иверни В. Попытка времени (Проза Владимира Корнилова) // Континент. 1976. №9; Иванова Н. Судьба // Лит. обозрение. 1987. №10; Аннинский Л. «Пред волею и бедой» // Новый мир. 1988. №2; Рассадин Ст. Пленник времени // Знамя. 1989. №5; Дедков И. Осенней порой 41-го года: [Рец. на пов. «Девочки и дамочки») // Новый мир. 1991. №7; [Красухин Г.]: [Рец.] // Лит. газ. 1991. 25 дек.
Л. А. Аннинский.
(Из биографического словаря "Русские писатели XX века")
Произведения:
Pоман "Демобилизация" (1976, 1990, 381 стр.) (html 3 mb; pdf 4,9 mb) – декабрь 2003, июль 2020
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США) и библиотека "ImWerden"
Действие романа происходит в 1954 году. Молодой офицер, успевший немало прослужить к тому времени, хочет вырваться из казармы – куда, он ещё сам толком не знает. В романе nередано предощущение «оттепели», люди, образно говоря, падают, поднимаются, nотом снова падают и снова nоднимаются, даже заставляют себя распрямиться. «Демобилизация» – это произведение о духовной мобилизации человека. Роман полон характерных примет быта и времени. В 1976 году «Демобилизация» была издана на Западе.
(Аннотация издательства)
* * *
"То же и ваш Достоевский. О чем ему было говорить с Западом, когда у них в конце прошлого века были электрические доилки и коровники, чистые, как госпитали. А у нас под Москвой, где теперь служу, прошлой осенью колхозницы выкопали руками картошку, а председатель повез ее на базар и всю пропил. Потому и мечтал ваш Достоевский о железном занавесе. Не для всех, конечно. Себе-то он разрешал в западную рулетку баловаться и русскую женину тальму немецким бюргерам закладывать."
(Фрагмент)
Pоман "Каменщик, каменщик..." (1980, 197 стр.) (html 1 mb; pdf 4,5 mb) – июнь 2002, сентябрь 2022
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США) и библиотека "ImWerden"
"...– Всех не любят, – сказал Клим.
– Нет, евреев по-другому...
– Твоя правда... – вздохнул Клим. – Юдофобство оно, конечно, грех, да вот боюсь, въелось неспроста. Россия, видишь ли, так поотстала от европейских земель, что умные люди ещё в прошлом столетии (а иные – и четыре века назад!) додумались: мол, не Россия ума-разума медленно набиралась, а напротив, Европа со всех ног заспешила к дьяволу. А русские, выходит, от лукавого подальше и тем самым к Господу ближе. Стало быть, они и есть избранный Богом народ. Но в Священном Писании о русских ни полслова... Христос, понимаешь, сошёл не на нашу, а на еврейскую землю, евреев, а не нас, поучал, хлебами кормил. О русских Он тогда не думал вовсе. Правда, славянство ещё на свет Божий не явилось. Но всё равно обидно. Мог бы повременить полтыщи годков и родиться, скажем, в курной избе или в белой хатенке. Никто бы Его, Новорожденного, на мороз в сарай не погнал... Приютили бы, обласкали. Так что приглядясь, поймёшь: ненависть к евреям – ненависть высокая, религиозная. Это только кажется, что от темноты обзываем: "Жид пархатый". А тут, брат, глубокий смысл: "не ты, мол, великий народ, а я". Хотя с другой стороны посмотришь – евреи тебе и скупердяи, деньги в рост дают, капитал приращивают. Твой батька, Царство ему Небесное, чалдон непросыхающий, прогорел, а еврей на его месте непременно выкрутился б. Так что считай, нелюбови к евреям разные. Нижняя, обиходная, несерьёзная нелюбовь. Так и греков, и армян, и татар не жалуют. А есть высокая нелюбовь – мистический антисемитизм. С ним ох не просто..."
(Фрагмент)
Повесть "Без рук, без ног" (1965) (html 836 kb) – ноябрь 2008
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
Фрагменты из повести "Без рук, без ног":
"– Значит, не были подготовлены к войне? – спросил.
А что было отвечать? Конечно, не были. Иначе не пришлось бы мне с Бертой и Фёдором в Сибирь драпать. Да, Гитлер поначалу нас облапошил. Но только поначалу. Правда, начало долго длилось. И всё-таки врёт Козлов. Он не видел, как 17 июля немцев через Москву гнали. Шли они, банки тушёнки на шеях раскачивали. Сорок первый и сорок второй давно кончились, а в сорок четвёртом немцы через Москву тащились. Я и сейчас закрою глаза и вижу их, как видишь футболистов, когда идёшь с матча. Зажмуришься – а они бегают по зелёной траве. Вот так и немцев вижу. Сперва шли генералы. Девятнадцать штук насчитал. А солдаты многие улыбались. Смущённо, как футболисты после прогара. Я накануне этого дня – 17 июля – был на «Динамо». Вот так же шли «Крылышки» с поля. Понурые, светловолосые. А стадион свистел!
А тут никто не свистел. На площади Маяковского все тихо стояли. Только один еврей-старикашка что-то кричал. Но как-то негромко. Тявкал, как комнатная собачонка. Уж лучше бы трёхэтажным крыл. За такое дело – немцы шесть миллионов евреев извели – можно и матом. Но что толку ругать пленных. Я, когда глядел на них на Маяковской, никакой злобы не чувствовал. Хотя такие вот загорелые могли свободно отца убить.
Но кричать на пленных – последнее дело. Хотя эти фрицы взяли шесть с шестью нулями и кого – в печах, кого в рвах или на кладбищах... И всюду это им сходило. Кроме Польши. Там, в Варшаве, в гетто, было восстание. Я про это не читал, но кое-кто из знакомых рассказывает и гордится. Там была организация, и стояли насмерть. До последнего патрона. Так, говорят, и власовцы дрались в конце войны. Всё равно деваться некуда.
А всё потому, что не были подготовлены к войне. Тут Козлов прав. Крыть нечем."
* * *
"В ту первую зиму я мог матери рассказать почти всё и однажды разоткровенничался про политику. Мать не была такой, как отец. Тот даже партийного Фёдора перещеголял. Сталина боготворил до жути. До войны в моей комнате над кроватью повесил портрет. Я раз сто срисовывал вождя и уже, кажется, знал наизусть лоб, подбородок, усы, нос, седые волосы. Но Фёдор всё уговаривал:
– Ты, Валерка, лучше меня рисуй.
Потом, уже в Сибири, когда бюллетенил из-за язвы, Фёдор рассказал мне, как в Днепропетровске перед войной хватали людей. Сам признался, что до сих пор не понимает, почему уцелел. «Чудо какое-то», – говорил. Фёдор во всем винил Ежова. Сталину, понятно, не докладывали. Таких периферийных работников, как Фёдор Коромыслов, Сталин в глаза не видел. Конечно, было и вредительство. Пострадали многие невинные. Но не главные прожжённые оппозиционеры. Шпионами, правда, они не были. Это их просто так окрестили, чтобы понятней было массам.
Про рядовых работников я и сам знал. У нас была девчонка, Зойка Дубинская, дочка директора Госбанка. В третий класс она уже не пришла. Говорили, что её отправили в детдом. И ещё у некоторых в классе стали пропадать отцы. Врагов народа было пропасть. Каждый месяц в учебнике истории надо было зачёркивать фамилии и заклеивать портреты маршалов и народных комиссаров. Автора украинской мовы – Васютинского – с обложки бритвой соскабливали.
В первую мою зиму в Москве мать как-то призналась, что её тоже должны были арестовать, но выручил отец. Из Москвы ехала комиссия по приёмке шинного завода. Отец провожал мать и, когда поезд тронулся, схватил её за руку и сдернул с подножки. Она упала на перрон, даже каблук сломала, а на другой день в Ярославле всю комиссию арестовали.
– Про твоего отца так и говорили: хитрый хохол, – сказала мать с гордостью.
– Мы не хохлы, – надулся я.
– Конечно, – согласилась мать. – Просто у нас в Москве днепропетровцев так называли.
Вот тогда-то я спросил её, правда ли (про Козлова смолчал!), что в тюрьмах бьют. Мать сказала, что один из той комиссии вернулся перед войной. Его послали на курорт, но взяли подписку ничего не рассказывать. Но он всё-таки признался матери, что ему палили брови и били по ногтям молотком. Но теперь у него всё в порядке. Он полковник."
* * *
"– Молчи, Клаша, – сказал Семён, садясь первым за стол. Он уже вооружился вилкой и подхватил с краю кусок рыбёхи. – Прошлый раз, Клаша, у меня чуть кишки не свело. Ты бы слыхала, чего Валерка заливал про евреев.
Я покраснел. Чёрт дёрнул меня однажды напиться с этим спикулем. У меня была одна собственная мысль. Я её сам долго выводил и вдруг спьяну выложил этому дураку. И вот теперь он её поганил. И я – тоже хорош! Ведь давно дал слово не говорить о евреях с инвалидами. Ещё в Сибири зарекся. Мы как-то летом сидели с ребятами в библиотеке Дворца металлургов. Весь дворец пустили под госпиталь, только библиотеку оставили. Ход в неё был через парк. Там паслись раненые. Один безногий, совсем ещё пацан, поманил меня, когда мы домой шли, и костылём показал на моего кореша Мишку Израйлита:
– Ты чего с жидом ходишь?
Я молча ушёл. Чего было делать? Этот раненый и с ногами был, видно, лядащенький. Я, пятнадцатилетний, ей-богу сковырнул бы его одним пальцем. Но инвалидов уже поздно отучать от антисемитизма.
– Ты очекурел бы, Петя, – забавлялся Семён, набивая рот черняшкой. – Умников поразвелось. Такое скажут... Жидов, говорит, мы не любим оттого, что от немцев не уберегли. Стыдно, говорит, мол, нам, русским, что их спасти не могли. Из-за стыда их, пархачей, и ненавидим. А почему стыдно? Мне вот не стыдно! На, гляди! – Он поднял правую руку и перекрестил её у плеча протезом. Получилось неприлично. Только, по-моему, не все заметили, а может, не поняли. Один Генка покраснел."
Повесть "Девочки и дамочки" (1968) (html 669 kb) – декабрь 2008
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
"Вообще-то с июля женщины успели привыкнуть к тревогам. Москву хоть и бомбили, но была она чересчур велика. К тому же из метро или убежища, как падают бомбы, не видно. А ездить глядеть, где чего разрушено, – не у каждой есть охота или лишнее время. Зато самолёт немецкий, что сняли с неба, поставили в самом центре на площади имени Революции – смотри-любуйся! Поэтому в октябре уже такого страха перед налётами не было. Но сейчас, вырванные из своей ежедневности, запертые в вагоне на двух полках и даже на третьей для узлов и чемоданов, многие запаниковали. Теснота сжимала не только бока и ребра, но и саму душу, а сверху выло, и хоть взрывов ещё не было, даже грохот зениток ещё не доносился, всё равно казалось: попадёт сюда, в вагон, в это купе, в спину, в шею."
(Фрагмент)
Повесть "Псих ненормальный" (1975) (html 578 kb) – апрель 2009
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
"Приложения" (html 359 kb) – апрель 2009
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
В «Приложениях» помещены автобиографические заметки Корнилова и статьи о его жизни и творчестве.
Содержание:
Биографическая справка
Владимир Корнилов. Портрет Предка
Контекст, или НЭП до полудня
Забываю зажмуриться
Анна Ахматова. Рекомендация
Татьяна Бек. «...который шёл не в ногу». Беседа с Владимиром Корниловым
Виктория Шохина. Апология фурштатского солдата
Алексей Симонов. Корниловский мятеж совести
Борис Евсеев. Закон сохранения веса. Смятенные заметки
Сборник стихов "Надежда" (1988) (html 1,1 mb) – август 2002
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
Хотелось бы мне на Ваганьково.
Там юность шумела моя...
Но ежели места вакантного
Не будет, то всюду земля...
Запри меня в ящик из дерева,
Найми грузовое такси
И вывези, выгрузи где-нибудь,
Названья села не спроси.
Пусть буду я там без надгробия,
Как житель чужого угла,
Чтоб ярость былая, недобрая
Колючей травой проросла.
Везде истлевать одинаково.
Давай поскорей зарывай...
...А всё ж веселее Ваганьково,
Там тренькает рядом трамвай.
Страничка создана 24 августа 2002.
Последнее обновление 20 сентября 2022.
|
