Библиотека Александра Белоусенко

На главную
 
Книжная полка
 
Русская проза
 
Зарубежная проза
 
ГУЛаг и диссиденты
 
КГБ-ФСБ
 
Публицистика
 
Серебряный век
 
Воспоминания
 
Биографии и ЖЗЛ
 
История
 
Литературоведение
 
Люди искусства
 
Поэзия
 
Сатира и юмор
 
Драматургия
 
Подарочные издания
 
Для детей
 
XIX век
 
Японская лит-ра
 
Архив
 
О нас
 
Обратная связь:
belousenko@yahoo.com
 

Библиотека Im-Werden (Мюнхен)

 

Эдуард Самойлович КУЗНЕЦОВ
(род. 1939)

  Эдуард Кузнецов – израильский общественный деятель, писатель, журналист, бывший узник Сиона.
  Эдуард Самуилович Кузнецов родился в 1939 году, в Москве в семье Самуила Герзона и Зинаиды Кузнецовой. Отец погиб на фронте в 1941 году. Учился на философском факультете МГУ. В 1961 году впервые арестован за антисоветскую деятельность и участие в самиздате. Приговорён к 7 годам ИТЛ особого назначения. Освобождён в 1968 году.
  В 1970 году переезжает в Ригу к жене Сильве Залмансон. Они оба приняли участие в заговоре с целью захвата самолёта для выезда из СССР.
  В 1979 году после освобождения из заключения приехал в Израиль, где работал редактором в русскоязычной газете.
  В 1983-1990 гг. работал редактором новостного отдела на Радио «Свобода».
  В 1982 – возглавил (вместе с Георгом Морделем) первый в истории Израиля список русскоязычных эмигрантов «Самех» на выборах в Кнессет.
  В 1991 году Кузнецов возглавил израильскую газету на русском языке «Время». В 1992 году, вместе с группой журналистов, основал газету «Вести». До 1999 года являлся редактором этого издания.
  В 1999 г. с группой сотрудников «Вестей» основал издание «МИГ-ньюс».
  2003 по 2007 – главный редактор литературно-художественного альманаха Нота-Бене (Израиль)
  Эдуард Кузнецов женат вторым браком на Ларисе Герштейн.
  После отказа в выезде из СССР, Кузнецов с группой товарищей, разрабатывает план по захвату пассажирского самолёта.
  В аэропорту «Смольный» КГБ арестовывает всю группу из 16 человек. Кузнецов приговаривается к высшей мере наказания – смертной казни. Через полгода смертный приговор заменён 15 годами заключения в ИТЛ. В заключении Кузнецов тайно пишет две книги «Дневники» и «Мордовский марафон». В 1979 году, Кузнецова, вместе с четырьмя другими политзаключенными, обменивают на советских разведчиков.
  (Из проекта "JewAge")


    Произведения:

    "Дневники" (1973, 376 стр.) (pdf 11,7 mb) – июнь 2020
      – копия из библиотеки "ImWerden"

      Прав Эдуард Кузнецов: «Прогнило что-то в королевстве датском». Прав, хотя бы потому, что книга его здесь. В «Тамиздате». Самый сущностный и перспективный симптом дряхления режима (по Амальрику) – всё большая халтурность в «работе» карательного аппарата.
      Давно уже поток рукописей из «большой зоны» никого не удивляет. А теперь прямо из лагерей и тюрем пошло: стихи Даниэля, А. Родыгина, ленты с голосом Гинсбурга... Плоховато оказалось с бдительностью у «кума» 10-го лагпункта, выходят в свет тюремно-лагерные записи Эдика Кузнецова. Вот краткая справка об авторе. Отец еврей, погиб на фронте. Сам поступил в Московский Университет. Вместе с В. Осиповым (с тем, который теперь издаёт «Вече», разошлись пути) ходил на площадь Маяковского в 1961-62 годах. Засадили и получил в Мосгорсуде 7 лет. «Не исправлялся», за что был послан в особый лагеръ, потом во Владимир. Вышел осенью 68-го, год административного надзора в Струнине, Владимирской области. Переезд в Ригу, женитьба на Сильве Зальмансон. 15-го июня арест на аэродроме «Смольный» под Ленинградом... Остальное сказано в книге. Для «объективации» этих записей, естественно отрывочных, следует прочесть материалы Ленинградского самолётного процесса.
      Хватило силы духа на то, чтобы в Большом Доме, даже в смертной камере, думать, осмысливать. Хватило лагерного опыта записывать, протаскивать через шмоны, хранить в среде, насыщенной стукачами, и всю эту неимоверную эквилибристику увенчать выходом записок за зону. Появление же книги – почти верная путёвка во Владимир. В марченковскую тюрьму, в которой он сам тянул последний год своего первого срока. Год поразивший его так глубоко, что даже сегодня, пройдя духовный опыт наверное ещё страшней, он не может удержаться от воспоминаний. Ради того, чтобы эти записи были прочтены в Союзе, услышаны по радио, чтобы в иностранных переводах им ужаснулись чересчур доверчивые «сосуществователи», Кузнецов внутренне готов на владимирский этап.
      В этом есть аналогия с самим самолётным делом. Тогда, на месте, его друзьям это отчаянное предприятие показалось самоубийственным рывком в огневую зону, лишь бы не терпеть. Что-то подобное самокалечению пересидевших зэков. Оказывается – сознательная жертва, принесённая с почти холодным расчётом: «Эта страна не знает реформ не на крови»... Как тут не сказать, что Эдик носил в бумажнике фотографию Яна Палаха. И вышло историческое ленинградское дело. Историческое потому, что впервые за историю советской власти произошло прямое вмешательство западных правительств (а не только общественности) и отступление режима, отмена расстрела. Извне эти события виделись куда яснее, чем самому Эдику «изнутри» – расстрел был не для «напугу», а твёрдо предрешён. Неделя в смертной камере, возвращение на «спец» на 15 лет, а тем временем, по логике поражения, власти пришлось отпуститъ из Союза около 50 тысяч человек. Евреев и неевреев. Нескольких близких лагерных друзей, массы других, ничего о деле по сути часто не знавших, ещё полных страха, думавших даже, что «самолетчики» своим дерзким поступком задержали их выезд...
      (Из предисловия)

    Содержание:

    Предисловие ... 7
    «1970» ... 13
    «1971» ... 163
    Ленинградский процесс «самолётчиков» ... 325


    Книга "Мордовский марафон" (1979, 258 стр.) (doc-rar 226 kb; html 530 kb; pdf 9 mb) – июль 2002, август 2022
      – OCR: Александр Белоусенко и Алексей Балакин (библиотека "ImWerden")

      Предисловие автора:
      Этой книге катастрофически не повезло. В конце концов она все-таки выскользнула из Советского Союза, но на границе попала в переделку и, измочаленная вдрызг, изувеченная вдоль и поперек, еле доползла до дружественного пристанища. Мои друзья не дали ей умереть – подлатали, срастили кости и, поохав над её увечностью, всё же решили выпустить её на свет Божий: калека – тоже человек, и если на конкурсе красоты ему не под силу тягаться с завзятыми культуристами, то на конкурсе правды его обрубки и шрамы куда красноречивее свидетельствуют о трагической сущности жизни, нежели стройная соразмерность Аполлоновых членов.
      Очень справедливое соображение.
      Совершив головокружительный кульбит, я вдруг оказался на Свободе. Она с лихвой оправдала все мои ожидания, но книга, моя книга, высосавшая из меня столько соков, книга, которую я не столько писал, сколько прятал и перепрятывал, порой месяцами подготавливая момент, когда можно будет, озираясь, извлечь её из тайника, чтобы дописать одно единственное слово, книга, которую я с такими невероятными ухищрениями и риском передал на волю!.. Я надеялся, что меня встретит мощный боец, а нашёл калеку. Соблазн пришить ему руки-ноги, приладить парик, вставить фарфоровую челюсть очень велик, но ведь пластическая хирургия и всяческая косметика нацелены на то, чтобы нравиться, мне же надо в первую очередь свидетельствовать. Я мог бы попытаться восстановить по памяти те или иные утраченные страницы, что-то подправить или даже написать заново, но тогда неизбежно наложение сегодняшнего, тутошнего, и, следовательно, эта книга в значительной степени утратила бы право называться лагерной. Я всего лишь десять дней, как сбросил с себя полосатое тряпье, 16 лет и 10 дней! Целая жизнь – и один миг... И через сто лет я не забуду ничего, но в тот же миг, как я обрел свободу, я все же стал иным: лагерь и свобода – столь взаимоисключающие понятия, что одномоментно сосуществовать они никак не могут, человеческое сознание не вмещает в себя и то, и другое в качестве равно реальных – только что-нибудь одно. Так невозможно быть сразу и мертвым, и живым – или ты жив и видишь солнце, или под землей пожираем червями и чаешь трубного гласа или чуда, чтобы восстать из праха. Еще десять дней назад смрадное узилище было моей безысходной повседневностью, сегодня, не веря сам себе, с ужасом и состраданием вглядываюсь я в полумрак пропасти, из которой мне чудом удалось выкарабкаться: возможно ли это? Было ли это вправду? И только ночами я не сомневаюсь, ночь властно подтверждает: да, это так. Ночами я все еще там, на «крейсере», увязшем в мордовских топях, через решетки его камер на меня неотрывно смотрят скорбно-суровые глаза моих друзей. ИМ Я ПОСВЯЩАЮ ЭТУ КНИГУ, ИМ И ПРАВДЕ.

      7.5.1979 г. Э. Кузнецов


    "Русский роман" (1982, 305 стр.) (doc-rar 178 kb; html 461 kb; pdf 6,5 mb) – март 2006, июнь 2023
      – OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)

      "За соседним – впритык – столом расположились пятеро: парень в развязную обнимку с девицей, похоже, покупной, и семейство – муж с женой и белоголовым ребятёнком лет пяти. Оба громоздкие, скроенные коряво, но крепко. Собакевичи, мелькнуло у Дмитрия. Хотя Собакевич, наверное, партийным боссом пристроился, а эти... Он на шоферюгу смахивает, а она – какая-нибудь там учётчица на той же автобазе.
      – Ты мне говоришь! – учётчица со свистом втянула макаронину. – Я когда кассиршей в клубе была, так у меня цыган пол мыл, так у него немцы брата убили, потому что низшая раса – помесь армян с евреями. Что же ты, говорю, в углах-то не достаёшь? Пыль ведь, ты доставай! Так он же на меня ещё глазом сверкает, старый уже. Жалко, говорю, Гитлер вас недорезал. А ты говоришь.
      Муж только хмыкнул, занятый пацанёнком: скармливал ему мелко нарезанный шашлык – тот сонно клонился со стула, но рот открывал послушно, широко, как галчонок.
      – Ну? – наседала она.
      – При чём здесь помесь или что? – процедил он нехотя и зыркнул из-под кустистых бровей – с издёвкой: что, дескать, с дуры взять? – Работать не хочут, вот их и резали. Это как навроде с неграми этими – кричат на всю Ивановскую: притесняют, потому что чёрные. А они пахать не хочут – только выпить, с бабами да насчёт в картишки перекинуться... А у Гитлера, что ни говори, порядок водился, сам видел: не работаешь – палкой по жопе, украл – на виселицу, – он громко рыгнул и полез пальцем в рот.
      Парень, допив водку, снова облапил девицу за плечи и приклонил к себе, другой рукой, под столом, елозя по её коленям, задирая юбку. Она, нет, чтобы отклониться, зажаться – расставилась. Чёрный чулок на одной ноге перекрутился винтом. Дмитрий покосился на Таню – кажется, с её места не видно этой руки на коленях, меж колен... Привёл девчонку в шалман, подумал он с беспокойством...
      – Хорошо здесь, – Таня отодвинула тарелку. Ей хотелось сказать, как она благодарна Дмитрию, как тепло и покойно ей стало, как красиво здесь... Вон влюблённые за соседним столом, а эти, сразу видно, простые работяги, и, однако, всё у них дружно, чинно: он мальчонку кормит с вилки, с женой не про что попало, а про политику... Она счастливо вздохнула.
      Кассирша доедала лагман, истово подбирая остатки куском лаваша, доела, облизнула ложку и громко одобрила:
      – Хорошие щи здесь дают... даром, что чучмеки."
      (Фрагмент)

    Страничка создана 14 июля 2002.
    Последнее обновление 17 июня 2023.
Дизайн и разработка © Титиевский Виталий, 2005-2023.
MSIECP 800x600, 1024x768