|
|
Примо ЛЕВИ
(итал. Primo Levi)
(1919-1987)
11 апреля 1987 года в 10 часов утра консьержка старого туринского дома поднялась на четвертый этаж, чтобы, как обычно, отдать почту доктору Примо Леви – химику, десять лет назад вышедшему на пенсию, чтобы целиком посвятить себя литературе. Доктор Леви отнюдь не был дилетантом-графоманом, что на старости лет возомнил себя сочинителем. К тому времени, когда он перестал быть начальником производства на химическом заводе, он уже был всемирно известным писателем. Две его автобиографические книги были переведены на множество языков и получили множество премий. Первая, 1947 года, называлась «Человек ли это?» и повествовала об 11 месяцах, проведенных в Освенциме; вторая – «Передышка» (1963) – о долгом и кружном, через Россию, пути домой. Только что, в 1986 году, Леви выпустил третью книгу, подытожившую его (и его поколения) опыт выживания в Холокосте и, главное, изживания Холокоста – «Утонувшие и спасенные».
Поздоровавшись, как обычно, с дружелюбным химиком-писателем, консьержка передала ему корреспонденцию и зашла обратно в лифт. Но едва она ступила на первый этаж, на лестничную клетку упало что-то тяжелое. Тело шагнувшего в лестничный пролет доктора Леви. Дантист, который выскочил из соседней квартиры на вопль консьержки, констатировал мгновенную смерть из-за размозженного черепа, а приехавшая полиция зафиксировала отсутствие на теле признаков насильственных действий и квалифицировала случай как самоубийство.
Это оказалось полной неожиданностью для близких Леви – все они говорили, что, несмотря на приступы депрессии, Примо был самым спокойным и оптимистичным человеком в мире. Высказывались различные предположения о том, что подтолкнуло его к такому шагу – творческая опустошенность, семейные проблемы (Леви приходилось жить в одной квартире с матерью и тещей, обеим было за девяносто, и они нуждались в постоянном уходе сиделки); наконец, он мог вспомнить о Ромене Гари, застрелившемся в 1980 году, в 66 лет, из страха стать беспомощным стариком – двадцать дней назад Леви перенес операцию на простате. По уверениям врача, речь шла о рутинной процедуре, она никак не повлияла на функции организма, но, возможно, подействовала на психическое состояние.
Как бы там ни было, Примо Леви решил завершить свой жизненный путь самостоятельно – в том самом доме, где он шестьюдесятью семью годами ранее появился на свет. Но еще в 1975 году он выпустил книгу под названием «Периодическая система», и этот сборник рассказов, воспоминаний и научно-популярных эссе как нельзя лучше подытоживает его опыт писателя, химика и еврея, пережившего Холокост.
В книге двадцать одна главка. Как уже знают читатели «Букника», каждая повествует о каком-то одном химическом элементе и о том, с чем он ассоциируется у автора. Первым появляется аргон – инертный газ, который предпочитает ни с чем не вступать во взаимодействие, пока его очень сильно не потревожат. Именно так, рассказывает Леви, вели себя его предки – испанские евреи, давным-давно пустившие корни в пьемонтской почве и говорившие на причудливом пьемонтско-идишском диалекте. Леви с мягким юмором описывает своих многочисленных дядюшек, тетушек и двоюродных дедушек. На наш взгляд, они разительно похожи на шолом-алейхемовских героев, потому что во многом живут такой же местечковой жизнью, – и столь же разительно от них отличаются, потому что они все-таки итальянцы.
Кстати, читая рассказ о золоте (точнее, о золотодобытчике, с которым автор оказался в одной камере), невозможно не отметить несколько опереточную природу итальянского фашизма, несмотря на официально принятые расовые законы и прочие мерзкие атрибуты.
«Мы, – пишет Леви про себя и своих друзей, молодых интеллектуалов, – были другими: не принимали участия в глупых и жестоких играх арийцев, обсуждали пьесы О'Нила и Торнтона Уайлдера, карабкались на вершины горной гряды Гринье, влюблялись друг в друга, упражнялись в интеллектуальных спорах и пели прекрасные песни, которым Сильвио научился у своих друзей из Валь д'Аоста».
Не правда ли, больше напоминает невинное «кухонное» диссидентство советских 70-х, чем тоталитаризм 40-х?
«О кошмаре, происходившем в те месяцы в оккупированной немцами Европе… у нас не было точных сведений; в смутные зловещие слухи, доходившие до нас от военных, вернувшихся с русского фронта, нам не хотелось верить; наше нежелание знать объяснялось жизненным инстинктом».
Положение резко переменилось в 1943 году, когда Италия официально капитулировала перед Союзниками и север страны оккупировали немцы.
«По дорогам Милана и Турина поползла серо-зеленая змея немецкой армии, и наступило безжалостное пробуждение. Спектакль закончился; теперь и Италия оказалась оккупированной страной – как Польша, как Югославия, как Норвегия».
Тогда-то расовые законы стали действовать с немецкой пунктуальностью, и неопытный партизан Леви быстро оказался в «лагере смерти».
Вспоминая о том, как ему удалось украсть в лагерной шарашке-лаборатории стержни из церия – очень горючего металла, из которого можно было наделать зажигалок и обменять на еду, Леви предпочитает не вдаваться в подробности страшной лагерной жизни, но воспеть хвалу Всевышнему, представляя его первым химиком:
«Проблема упаковки и хранения жидкостей – серьезная проблема, она знакома любому химику, в том числе и самому Творцу, который, столкнувшись с ней, разрешил ее блестяще, поместив каждую клетку в отдельную камеру, яйцо – в скорлупу, апельсин – в многослойную кожуру, а на нас натянув кожу, потому что мы, в сущности, тоже жидкость. В то время еще не существовало полиэтилена, который очень бы мне пригодился, поскольку он мягкий, легкий и совершенно не промокает. Правда, он еще и плохо разлагается, из-за чего крупнейший специалист в области полимеризации уклонился от лицензирования этого материала: Он, Творец, не любит ничего нетленного».
Но, словно опровергая самого себя, Леви завершает книгу микророманом об одном-единственном атоме углерода, что непрерывно переходит из одного химического соединения в другое и при этом неизменно остается самим собой.
Пожалуй, эту историю, почти притчу, можно считать жизненным кредо самого Примо Леви. Что же касается необъяснимого шага в лестничный пролет – дело все-таки было не в семейных хлопотах и не в проблемах со здоровьем. Проницательнее всего о самоубийстве Леви сказал его друг, писатель-католик Фердинандо Камон:
«Это самоубийство должно быть отнесено к 1945 году. Тогда оно не произошло, потому что Примо хотел (и должен был) писать. Теперь, завершив свою работу («Утонувшие и спасенные» знаменовали собой конец цикла), он мог убить себя. И он сделал это».
Другой писатель, свидетельствовавший о Холокосте, Эли Визель, сказал более сжато и резко: «Примо Леви умер в Освенциме сорок лет назад». История не так легко отпускает тех, кто попался ей в зубы. Даже «преобразователей материи», как называл себя химик Примо Леви.
Михаил Визель
(Из Интернета)
Произведения:
Книга "Человек ли это?" (2001, 205 стр.; пер. с итал. Елены Дмитриевой) (pdf 5,6 mb) – март 2021
– прислал Давид Титиевский (Хайфа, Израиль)
Мне повезло: я был депортирован в Освенцим только в сорок четвёртом году – уже после того, как немецкие власти, учитывая всё возрастающую нехватку рабочих рук, решили увеличить среднюю продолжительность жизни обречённых на уничтожение узников, ощутимо улучшив условия их существования и временно прекратив бесконтрольные убийства.
Поэтому, что касается ужасающих подробностей, моя книга не прибавит ничего нового к известной всему миру чудовищной правде о лагерях смерти. Она написана не с целью выдвинуть новые обвинения; скорее содержащиеся в ней факты могут послужить для бесстрастного изучения некоторых особенностей человеческой души. Многие люди и целые народы, не всегда отдавая себе в этом отчёт, считают, что «всякий чужой – враг». У большинства это убеждение таится глубоко в душе, словно скрытая инфекция, и, проявляясь лишь в эпизодических и несогласованных действиях, не заложено в системе мышления. Но когда убеждение укореняется, когда смутное представление становится большей посылкой силлогизма, тогда в конце цепи возникает лагерь. Он – результат воплощённого с неукоснительной логикой миропонимания, и до тех пор, пока такое миропонимание существует, существует и угроза его воплощения. История лагерей уничтожения должна стать для всех зловещим сигналом опасности.
Я знаю о недостатках в построении книги и прошу извинить меня за них. Если не фактически, то как идея она родилась в дни лагеря. Необходимость рассказать «остальным», сделать «остальных» соучастниками, приняла для нас, до освобождения и после, характер настолько неотложной и настойчивой потребности, что вступила в соперничество со всеми иными потребностями; при этом главным стимулом к написанию книги стала попытка внутреннего освобождения. Отсюда её фрагментарный характер: отдельные главы писались не в логической последовательности, но в зависимости от того, о чём не терпелось рассказать в первую очередь. Общий план книги появился уже потом, так что работа по соединению глав и распределению материала была сделана позже.
Мне представляется излишним добавлять, что ни один из фактов не является вымышленным.
(От автора)
Фрагменты из книги:
"Стать доходягой проще простого. Для этого нужно никогда не нарушать заведённого порядка, не есть ничего сверх положенного рациона, выполнять все требования, предъявляемые к хефтлингу на работе и в лагере. Опыт показывает, что при соблюдении этих условий лишь в исключительных случаях можно протянуть больше трёх месяцев. Все доходяги, которые были отправлены в газовые камеры, имели одну и ту же историю, а точнее сказать, не имели никакой истории: они просто спускались всё ниже и ниже, до самого дна, как горный ручей, который течёт и течёт, пока не достигнет моря. Вступив в лагерь, они либо от присущей им беспомощности, либо от невезения, либо по неблагоприятному стечению обстоятельств быстро оказывались сломленными, не сделав даже попытки приспособиться: не учили немецкий, не старались разобраться в чудовищной путанице инструкций, положений и запретов, а превращались в ходячие трупы, и ничто уже не могло спасти их от селекции или от смерти в результате истощения.
Жизнь их коротка, а количество неисчислимо, это они – Muselmanner, доходяги, канувшие – нерв лагеря; это они, каждый раз другие и всегда одни и те же, бредут в молчании безымянной толпой, с трудом передвигая ноги; это они, уже не люди, с потухшим внутренним светом, слишком опустошённые, чтобы испытывать страдание. Трудно назвать их живыми, трудно назвать смертью их смерть, перед лицом которой они не испытывают страха, потому что слишком устали, чтобы её осознать".
* * *
"Староста запирает дверь, соединяющую спальный и дневной отсеки, и открывает две других, на улицу. Между открытыми дверями встаёт вершитель наших судеб, шарфюрер СС. По правую руку от него – староста, по левую – наш блочный регистратор. Каждый из нас, выйдя на октябрьский холод голым из дневного отсека, должен пройти несколько шагов до этой троицы, вручить свою карточку эсэсовцу, затем сделать ещё несколько шагов и войти в дверь спального отсека. Эсэсовец, посмотрев проходящему сначала в лицо, потом в спину, за секунду решает его судьбу и передаёт карточку стоящему справа от себя или стоящему
слева, и это означает для каждого из нас жизнь или смерть. За три-четыре минуты барак в двести человек «готов», а к вечеру – и весь двенадцатитысячный лагерь.
Зажатый со всех сторон телами, я чувствую, как давление на моё тело постепенно уменьшается, вокруг становится свободнее, а вскоре подходит и моя очередь. Как и все, я бодро выхожу из двери энергичным упругим шагом, высоко поднимаю голову, выпячиваю грудь, демонстрирую силу напряжённых мускулов.
Пройдя мимо эсэсовца, я скашиваю глаза, чтобы подсмотреть, кому он передаст мою карточку, и мне кажется, что она попадает направо.
Один за другим мы возвращаемся в свою часть барака и можем наконец одеться. Никто из нас пока не знает твёрдо, как решилась его судьба, потому что для этого надо сначала выяснить, какая сторона для приговорённых – правая или левая. Уже нет смысла подбадривать друг друга или делиться радужными слухами. Все молча жмутся к старикам, к доходягам, потому что если их карточки слева, значит, левая сторона точно для приговоренных".
* * *
"А в четырнадцатом бараке, где лежали оперированные, произошло событие из ряда вон выходящее. Наиболее крепкие и здоровые организовали экспедицию в лагерь английских военнопленных, рассчитав, что англичан там давно уже нет. Результаты превзошли все ожидания: участники похода вернулись переодетыми в форму-хаки и с тележкой, наполненной фантастическими продуктами – маргарином, сухой смесью для приготовления пудингов, свиным салом, соевой мукой, водкой".
Книга "Периодическая система" (2008, 347 стр.; пер. с итал. Елены Дмитриевой и Ирины Шубиной) (html 436 kb; pdf 8,9 mb) – март 2010, апрель 2020
– прислал Давид Титиевский (Хайфа, Израиль)
«Периодическая система», как и уже выходившие в России книги «Человек ли это?» («Текст», 2001) и «Передышка» («Текст», 2002), принесли итальянскому писателю Примо Леви (1919-1987) всемирную известность. Химик по образованию, он назвал рассказы по именам элементов Периодической системы Менделеева. Начав со своих предков-евреев, обосновавшихся в Италии в XVI веке, он вспоминает семейные предания, студенческие годы и страшные дни, проведенные в Освенциме. Это история молодого человека, выходца из пьемонтской еврейской среды, трагическую судьбу которого определили чудовищные события минувшего века.
(Аннотация издательства)
Фрагменты из книги:
"Как раз несколько месяцев назад начал издаваться журнал «Защита расы», и чем больше разговоров было о чистоте, тем больше я гордился тем, что принадлежу к нечистым. Честно говоря, до последнего времени я не придавал большого значения тому, что я еврей; к своему происхождению я сам и мои товарищи-христиане относились скорее как к курьезу, не имеющему никакого значения, как к смешному дефекту вроде кривого носа или веснушек. Еврей – это тот, кто не ставит на Рождество елку, кто не должен есть копченую свиную колбасу, но ест, кто в тринадцать лет знал немного еврейский, а потом забыл. Но если верить вышеупомянутому журналу, еврей жаден и коварен, хотя лично я не был ни жадным, ни коварным, и мой отец тоже не был."
* * *
"В разных вариантах я слышал одну историю из давно прошедших времен, случившуюся задолго до синьора Пистамильо, когда в кабинетах администрации рудника царили порядки Содома и Гоморры. В ту легендарную эпоху каждый вечер, когда в пять тридцать взвывала сирена, никто из служащих не уходил домой. По этому сигналу между столами расстилались матрацы, появлялись крепкие напитки, и начиналась оргия, в которой участвовали все, начиная от тогдашнего директора до совсем молоденьких машинисток, лысеющих бухгалтеров и инвалидов-сторожей. Скука монотонной работы на руднике сменялась безмерной распущенностью, повальным грехом, межклассовым, публичным соитием."
* * *
"Учитывая анамнез (иными словами, подозрение моего посетителя), было бы неразумно использовать принесенный им продукт в пищу без проверки и даже пробовать его на вкус. Я размешал небольшое количество сахара в дистиллированной воде: раствор получился мутным, значит, действительно что-то тут было не так. Тогда я отмерил ровно один грамм сахара, положил его в платиновый тигель (мы берегли его, как зеницу ока) и стал нагревать на открытом огне, пока он не обуглился. Сначала запахло знакомым с детства домашним запахом жженого сахара, но через несколько секунд пламя приобрело свинцовый оттенок, и по лаборатории распространился совсем другой запах – металлический, чесночный, неестественный, я бы даже сказал, противоестественный (беда, если химик лишен тонкого нюха!). Мне осталось профильтровать раствор, перелить его в аппарат Киппа и пропустить через него сероводород. Ошибки быть не могло: вот он, желтый сульфидный осадок, мышьяк, элемент с мужским именем, короче говоря, яд Митридата и мадам Бовари."
Книга "Канувшие и спасённые" (2010, 196 стр.; пер. с итал. Елены Дмитриевой) (html 2,4 mb; doc-zip 307 kb; pdf 5,7 mb) – февраль 2019
Примо Леви родился в 1919 году в Турине. Окончил химический факультет Туринского университета. В 1943-1945 годах – узник Освенцима. После освобождения работал химиком, занимался литературой и переводами. Автор двух автобиографических книг о лагерном опыте – «Человек ли это?» (1947), «Передышка» (1963), нескольких романов и повестей. Покончил с собой в 1987 году.
(Аннотация издательства)
Фрагмент из книги:
"Свидетель, каких мало. Так назвал автора «Канувших и спасенных» его соотечественник Джорджо Агамбен в книге «Что остается от Аушвица» (1998), где философский анализ моральных последствий Шоа опирался в первую очередь на свидетельства узника Аушвица (Освенцима) Примо Леви. Сборник размышлений и воспоминаний, который лежит сейчас перед российским читателем, вышел в свет в 1986 году, за несколько месяцев до смерти Леви, и стал итоговым не только для четырех десятилетий усилий автора не забыть прошлое и напомнить о нем другим. Он резюмировал целую серию публикаций о лагерях массового уничтожения, сходных с автобиографическими текстами Леви «Человек ли это?» (1947) и «Передышка» (1963), а также ответных по отношению к ним. Свидетельские книги Виктора Франкла, Давида Руссе, Ойгена Когона, Жана Амери, Робера Антельма, Эли Визеля, Бруно Беттельхайма, самого Примо Леви составили библиотеку. Рядом с ними встали романы и новеллы бывших заключенных Петра Равича, Жана Кейроля, Анны Лангфюс, Хорхе Семпруна, Имре Кертеса, Бориса Пахора, Тадеуша Боровского и многих других.
Эти книги прочитали сотни и сотни тысяч людей в разных странах, имена их авторов вошли в школьные учебники, а тексты стали основой кинофильмов, радиопостановок и театральных спектаклей. В Германии и других государствах были проведены многочисленные судебные процессы над нацистскими преступниками, в том числе теми, кто отвечал непосредственно за создание и функционирование лагерей смерти. Почти одновременно с «Канувшими и спасенными» Европа зшидела девятичасовой документальный фильм-свидетельство Клода Ланцмана «Шоа» (закончен в 1985-м). Через несколько недель после смерти Примо Леви была издана большая подборка воспоминаний лагерных «мусульман» – обрекших себя на добровольную смерть «доходяг», отказавшихся выживать и все-таки выживших. Началось время обобщения и анализа прежних свидетельств – десятилетие трудов Р. Хильберга, Г. Лангбайна, М. Поллака, В. Софского, П. Видаль-Наке и десятков других историографов Холокоста. Так или иначе, в результате этой коллективной работы послевоенный западный мир, в том числе сознание миллионов людей в Германии, стал другим."
Страничка создана 27 марта 2010.
Последнее обновление 25 марта 2021.
|
