|
|
Виктор Иванович ЛИХОНОСОВ
(1936-2021)
ЛИХОНОСОВ Виктор Иванович (30.4.1936, станция Топки Кемеровской обл. – 9.8.2021, умер там же) – прозаик.
Отец – железнодорожный рабочий, погиб на фронте в 1943, освобождая Запорожье там, откуда переселятся на Кубань, как и Л., герои его «главного» романа. Мать Татьяна Андреевна – малограмотная крестьянка; после смерти мужа одна воспитывала сына и дала ему образование. Детство, проведенное под Новосибирском, Л. запечатлел в пов. «На улице Широкой» (Новый мир. 1968. №8).
Окончив в 1961 историко-филол. ф-т Краснодарского пед. ин-та, Л. учительствовал в станицах Кубани. Непривычная языковая среда рождала тоску по Сибири и средней полосе России, откуда родом была его бабка по отцу, чьи сказки и вечерние молитвы сохранились в памяти. Поэтому, когда Л. случайно познакомился с семьей стариков, переселившихся в эти края с Брянщины, он «пропел» о них, как о родне, свой первый рассказ («Брянские» // Новый мир. 1963. №11). «Проза у него светится, как у Бунина»,– отметил А. Твардовский этот дебют. Позже Л. писал: «Учиться у Бунина бесполезно... Его музыка, тон, протяженность совпали с настроением моей души». И признавался, что испытал большое влияние А. Чехова, А. Платонова, К. Паустовского и, конечно же, М. Шолохова.
В 1966, до выхода кн. «Вечера» и «Что-то будет» (обе – 1966) Л. был принят в СП СССР. В 1967 опубл. сб. «Голоса в тишине» с предисловием Ю. Казакова: «...почти все герои Лихоносова – странники в самом высоком смысле слова. Их уносит вдаль тоска по красоте... Всё, что он написал, написано свежо, музыкально, очень точно, и всё проникнуто острой, даже какой-то восторженно-печальной любовью к человеку... Стремление к совершенству видно в каждой строчке всего написанного Лихоносовым. И еще: во всех рассказах Лихоносова виден подступ к чему-то большому, напряженные поиски того главного, самого главного, о чем должен написать каждый писатель. Что-то будет...»
Казаков заочно познакомил Л. с Б. Зайцевым и Г. Адамовичем (с ними Л. переписывался до их кончины, став по этой причине «невыездным»). В письмах Адамовича из Парижа содержится немало глубоких и тонких замечаний о прозе Л.: «Мне не только понравилась Ваша книга ("Голоса в тишине" – В. С.), нет: я очарован ею... В книге нет ни одного фальшивого слова. Это не часто бывает, и по-моему – это самое важное, т е. отсутствие выдумки в дурном смысле этого понятия. И вообще в Вашей книге – жизнь со всей загадочностью, прелестью, грустью, что в жизни есть... От каждой Вашей страницы веет чем-то "щемяще-родным, горестным и прекрасным". У Вас редкостное чувство русского прошлого, природы, людей, всей России вообще... Мне кажется, Вы должны написать большую вещь – обо всём и ни о чём, как сама жизнь, это Ваш склад, Ваша особенность, Ваш дар: читаешь – и будто не происходит ничего, пока не поймешь, что происходит что-то гораздо более важное, чем обычные происшествия... И кстати, это жанр "обо всём и ни о чём", по существу, очень русский, теперь как-то исчез, забыт за всякими текущими делами, вопросами и "проблемами" (терпеть не могу это слово!). Есть одна только проблема – жизнь и смерть» («Избранное». М., 1993).
21 сент. 1969 в газ. «Новое рус. слово» были напечатаны пов. Л. «На долгую память» и рец. Адамовича «Новое имя – Виктор Лихоносов».
В 1973 выходит сб. «Чистые глаза» (писатель посвятил его своей матери) с послесл. В. Астафьева «Чистая душа»: «Негладок и нелегок творческий путь Лихоносова от простых, как беседа во время зимних сумерек в тепло натопленной избе, пахнущей тесом, березовыми дровами и сухой известью, "Брянских" к молитве о русской земле, о ее слове и грустноликих певцах». В этой книге Л. предстает зрелым самобытным художником. Сострадание обездоленным, молитвенное отношение к нац. культуре – от Нестора, летописей, к Пушкину, Лермонтову, Чехову, Есенину, Шолохову, а с возрастом – к свято-отеческим преданиям и христианским праведникам – вот главные источники его творческих сил и исканий.
В 1978 Л. опубл. ром. «Когда же мы встретимся» о судьбах трех товарищей, однокашников, ищущих свой путь в иск-ве, который, как и повестях-путешествиях по есенинским («Люблю тебя светло», 1968, опубл. в 1971), лермонтовским («Осень в Тамани», 1970, опубл. в 1972) и пушкинским («Элегия», 1973, опубл. в 1976) местам, вызвал отрицательное отношение критиков разных лит. направлений Писателя упрекали и в измене клану «деревенщиков», и в излишнем воспевании старой России, дворянства и т. п.
Л. замолкает на целое десятилетие, отказывается от переизд. своих произв. Все эти годы он работает над лиро-эпическим ром. «Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж» (1986), построенным на большом ист. материале и охватывающим события на Кубани, в Петрограде, Париже, на фронтах «германской» и Гражданской войн с 1908 по 1982. Писатель ходит по станицам, беседует с казаками-колхозниками и реэмигрантами, с местными краеведами, изучает документы в архивах, переписывается с рус. эмиграцией, «собирает слова» – фрагменты былого, постигая трагедию пострадавшей от большевистского террора кубанской земли и ее народа. В романе 87 самостоятельных и одновременно взаимопроникающих, хоть порой и не завершенных – как бы самой эпохой, разметавшей людей по чужбинам,– глав-новелл, вместе составляющих своеобразную «одиссею» кубанского казачества, в которой переплелись судьбы многих людей разных эпох и сословий, известных ист. деятелей и безымянных станичников. Повествование отличает живая и колоритная языковая стихия, в ее многоголосии слышны и шум праздничной толпы, и плач по родным и близким, интимные любовные признания и яростные филос. споры, и то ироничные, то глубоко сострадающие, всегда проникнутые теплом христианского милосердия авт. комментарии.
Изд. романа предшествовали трудности, в связи с чем Л. в 1990 писал редактору (автору данной статьи): «Каждый хочет видеть свое, антисемиты – чтобы я разгромил еврейство, долдоны – чтобы я писал всё, что похоже на многочисленные фильмы и романы о гражданской войне, либералы – чтобы я опорочил консерваторов-патриотов; лжепатриоты – чтобы я загадил всю интеллигенцию Я же исключительной политикой в романе не занимаюсь Она касается всех так же естественно, как морская волна, когда войдешь в воду. Вода эта – десятилетия истории» (Личный архив В. С.)
Л. принадлежат также книги воспоминаний «Сожаления» (1992), «Записи перед сном» (1993) и сб. злободневной «антиперестроечной» публицистики «Тоска-кручина» (1996). Писатель – почетный гражданин г. Краснодар, лауреат Гос. премии РСФСР (1988), Междунар. премии им. М. Шолохова, кавалер ордена «Знак Почета» (1984) и др.
Соч.: Избр. произв.: В 2 т. / Предисл. О. Михайлова. М., 1984; Наш маленький Париж / Предисл. В. Распутина. 2-е изд. М., 1989; Голоса в тишине: Пов/ и рассказы / Предисл. О/ Михайлова, послесл. Ю. Казакова. М., 1990.
Лит.: Рощин М. И хорошо, и грустно // Лит. газ. 1967. 26 июля; Марченко А. Из книжного рая // Вопросы лит-ры. 1969. №4; Камянов В. Любовь в поучение? // Лит. газ. 1970. 26 авг.; Кожинов В. Правота любви. Там же; Селезнев Ю. В одно сердце с людьми // Москва. 1974. №4; Клитко А. Глубина фокуса. М., 1981; Стеценко В. Музыка, земля великая, печаль полей, Россия… // Писатель и время. М., 1989. Вып. 5; «Наш маленький Париж»: Обзор обсуждения романа в СП РСФСР // Там же; Стеценко В. Паруса жаждут ветров. М., 1992.
В. П. Стеценко.
(Из биографического словаря "Русские писатели ХХ века")
Произведения:
Роман "Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж" (1986) – OCR: Александр Белоусенко – сентябрь 2009
Часть первая. Старые открытки (html 1,5 mb)
Часть вторая. Праздники и частная жизнь
Часть третья. Отблески войны (html 1,9 mb)
Часть четвертая. Тризна (Эпизоды гражданской войны)
Часть пятая. Жизнь прошла
В. П. Стеценко, см. выше:
"Лихоносов замолкает на целое десятилетие, отказывается от переизд. своих произв. Все эти годы он работает над лиро-эпическим ром. «Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж» (1986), построенным на большом ист. материале и охватывающим события на Кубани, в Петрограде, Париже, на фронтах «германской» и Гражданской войн с 1908 по 1982. Писатель ходит по станицам, беседует с казаками-колхозниками и реэмигрантами, с местными краеведами, изучает документы в архивах, переписывается с рус. эмиграцией, «собирает слова» – фрагменты былого, постигая трагедию пострадавшей от большевистского террора кубанской земли и ее народа. В романе 87 самостоятельных и одновременно взаимопроникающих, хоть порой и не завершенных – как бы самой эпохой, разметавшей людей по чужбинам,– глав-новелл, вместе составляющих своеобразную «одиссею» кубанского казачества, в которой переплелись судьбы многих людей разных эпох и сословий, известных ист. деятелей и безымянных станичников. Повествование отличает живая и колоритная языковая стихия, в ее многоголосии слышны и шум праздничной толпы, и плач по родным и близким, интимные любовные признания и яростные филос. споры, и то ироничные, то глубоко сострадающие, всегда проникнутые теплом христианского милосердия авт. комментарии.
Изданию романа предшествовали трудности, в связи с чем Л. в 1990 писал редактору (автору данной статьи): «Каждый хочет видеть своё, антисемиты – чтобы я разгромил еврейство, долдоны – чтобы я писал всё, что похоже на многочисленные фильмы и романы о гражданской войне, либералы – чтобы я опорочил консерваторов-патриотов; лжепатриоты – чтобы я загадил всю интеллигенцию Я же исключительной политикой в романе не занимаюсь Она касается всех так же естественно, как морская волна, когда войдешь в воду. Вода эта – десятилетия истории» (Личный архив В. С.)"
Фрагменты из романа:
"И кому что! Благолепным старушкам – молебны, начальству – циркуляры, приемы и торжественные выходы на парадах, приказчикам – вечерние клубы с картами, орловскому бедному крестьянину – постоялые дворы, гимназистам – домашние спектакли, бесприютным – убежище нищих, калекам – тротуары и ограды церкви. Здесь, увы и ах, каждому сверчку свой шесток. Как и в Париже. Если вам позволяет карман, вы вольны у армянина Сахава купить американскую обувь с гарантией на полгода, ювелиру Леону Гану заказать часы из Швейцарии, у братьев Богарсуковых и Тарасовых приобрести товары, какие вашей душе угодно, Мерцалову и Усаню позвонить насчет балыков и заграничных вин, а турок Кёр-оглы испечет вам к святому празднику пасху метровой высоты. Кому что!
А какое у нас длинное-длинное лето! Сколько даров земных! Вы еще спите, а по камням города, с четырех его сторон, тарахтят у окон казачьи возы. Еще всего пятый час утра, молчат павлины в саду Кухаренко, только что пробили колокола наших храмов, но у рынка свои суетные традиции. Мещане-садоводы, казаки из станиц, болгары-огородники везут к трем базарам продукты. Там в корзинах виноград; там в мешках картофель, горох, семечки, кислицы; в клетках живая птица, на мажарах арбузы, дыни. Молдаване на своих длинных подводах везут тушки барашков; за ними вслед – черкесы с бараньими смушками, с кадками белой жирной брынзы. Куда там Парижу!"
* * *
"В Екатеринодаре поздно вечером он пил с тетушкой чай, и тетушка, все тоскуя по своей Тамбовщине, зачитывала из барских воспоминаний странички о том, как когда-то с музыкой, с цыганами и дворней выезжали помещики на охоту. Дема сердился. Сколько бестолковой паразитической челяди содержалось у одного только господина! Когда работали, откуда эти несметные богатства на развлечения? – спрашивал он тетушку и не ждал ответа. Чего стоили одни выезды из поместья в Москву в гости! Это же надо было додуматься: везти с собой всяких карликов, арапов, слуг в камзолах, в гусарских мундирах и польских платьях; сколько карет с детьми и приставленными к ним мамками, поварами, с буфетчиками и камердинерами, егерями; сколько бричек, набитых бабами, девками, сколько телег с перинами и подушками, повозок с коваными сундуками да повозок, наваленных дураками и придурками, обязанными на остановках веселить господ. Да неужели это было? И племянник вдруг восстал против тетушки, когда она что-то хорошее сказала про нынешнего государя. (Они и за границей препирались из-за России.)"
* * *
"5 апреля 1918 года. Позавчера видела тело генерала Корнилова. С утра уже разносились слухи о том, что тело нашли в степи в колонии Гначбау, где-то вдали колодезных журавлей, где добровольцы, отступая, спешно предали земле своего генерала. Хоронили его тайно, но из окон немецкой колонии кто-то видел. Пленная сестра милосердия опознала его.
Теперь уже потихоньку рассказывают, как проходил бой за город и как генерала убило.
В семь утра, в двадцати шагах от крыльца хаты, в которой был Корнилов, убило шрапнелью пятерых юнкеров. Тут же снаряд попал в стену хаты; из окон посыпались стекла, повалил дым. Офицеры вбежали в хату. Генерала Корнилова застали на полу в синих брюках с лампасами, присыпанного штукатуркой, со слабыми признаками жизни. Из виска сочилась кровь. Через десять минут он скончался на круче реки Кубани. Это было в семь часов тридцать три минуты. Из Китая Корнилов вывез золотой перстень с таинственным иероглифом. Генерал Алексеев снял его с руки мертвого вождя армии и передал Деникину. Убили его на сорок восьмом году жизни, а цыганка нагадала ему шестьдесят четыре... С восковым крестиком в руке его повезли на телеге в Елизаветинскую. После панихиды в доме казака гроб на подводе отправился вместе со штабом армии в отступление. Екатеринодар праздновал победу.
И вот нынче труп Корнилова привезли в Екатеринодар. Лошадь тянула скверненькие дроги. Корнилов лежал в рубашке и в кальсонах.
Я не пошла сначала во двор гостиницы Губкиной, куда свернула повозка. Двор заполнился красноармейцами. Но я не выдержала и пришла на Соборную площадь. Через некоторое время красноармейцы выкатили на себе повозку на улицу и сбросили тело на панель. Появились фотографы. С трупа сорвали рубашку. Ниже живота положили клочок сена. «Тащи на балкон, покажи с балкона!» – закричали. Но тут же послышались противоречивые возгласы: «Не надо на балкон, зачем пачкать,– повесить на дереве!» Уже несколько человек влезли на липу, что стоит напротив 1-й мужской гимназии, и подвязали голого Корнилова вниз головой. Толпа прибывала. Кто-то выразил сомнение, что это не Корнилов, а похожий на него калмык-доброволец. Но, кажется, это был он: во рту такой же золотой зуб.
– Э, червяк! Нашел себе смерть. Черт тебя принес!
– Да он не православный, не русский. Калмык.
– Да это не он, брехня! Разве это генерал?
– Как мальчик, сухонький, маленький...
Через два часа с таким же шумом потащили повозку с останками Корнилова к Свинячьему хутору; его стегали плетками, били палками, на повозку вскакивали босяки с Покровки, рубили шашками, плевали в лицо; издалека кидали к повозке камни. На городской бойне Свинячьего хутора тело обложили соломой и в присутствии Сорокина и Золотарева подожгли. Солдаты ширяли в костер штыками. Жгли остатки и на следующий день. А сегодня по Красной шествовала шутовская процессия ряженых, изображая «похороны Корнилова». Останавливались у подъездов, звонили, требовали денег «на помин души Корнилова». И только в «Чашке чая» молодые люди с маникюренными ногтями по-прежнему мило беседовали."
Повесть "Люблю тебя светло" (1975) (html 203 kb) – февраль 2005
Фрагменты из повести:
"...А больше всего меня огорчала заметная возрастная перемена в людях, в сверстниках в первую очередь. Ведь в детстве, когда жизни, как небу, не видно конца, в юности, когда воображается вечное ночное свидание под черемухой, трудно поверить, что и нас обратают сроки: закружит нас жизнь, весенней травкой поднимется кто-то моложе, кому-то – нетерпение и горячие губы, глупое счастье от лихости и кому-то из нас уже редеющий волос, первые морщины, неудачи, воспоминания, болезни и даже молодое еще одиночество. И другие стихи стали мы подчеркивать ногтем..."
* * *
"...В середине июля он [Есенин] был в деревне последний раз в своей жизни.
– Так особо мы не приглядывались к нему, ну, Серега и Серега! Парень был веселый, не сказать, чтобы очень озорной, но не лапша, в деревне лапшой быть – заклюют, сами знаете. Шалун был.
– Шалун? – переспросил молодой человек с аппаратом на груди, тот самый, что напророчил Есенину остаться в веках.
– Шалу-ун, – повторил старик, сидевший на лавочке в сумерках. – Бывало, чуть что – драться. Ни одной игры без драки не проходило. Маленькие были. Ну и ему часто влетало. В драке-то он слаборукий был, ну, а затеи его. Как что не так – р-раз, смотришь, уже влепил соседу. Сейчас все на него. И не серчает. Тут же отвернулся, утерся и опять играет. Беззлобный был. Простак. Последним поделится. Дед-то бочку с вином выставлял на дорогу, поил прохожих.
– Что вы говорите! – воскликнул мужчина хозяйственного вида с сеткой яблок в руке. – Вы и деда знали?
– Ну, а как же. И деда по матери, и бабушку, всех, с одной деревни. Кто ж думал, что он у нас свой поэт будет.
Раньше воду с Оки носили, на горку. Соберемся, ни одной бабе проходу не дадим: то песку насыплем, то еще чего, и он с нами. В школу ходили, в церковь. Бывало, часто тетрадки давали. Их надо было сшивать. У каждого иголка с ниткой. И вот он впереди меня сидел. Сейчас повернется: «Глянь, ребята!» Втыкает иголку в ладонь и здесь вытаскивает. И не поморщится. Отчаянный..."
Гарий Немченко, Виктор Лихоносов. Сборник "Слава тебе, Господи, что мы – казаки" (pdf 15 mb) – август 2021
– копия из библиотеки "Maxima Library"
Содержание:
Гарий Немченко. Вороной с походным вьюком. Роман ... 1
Последнее рыцарство ... 38
Возвращение наших ... 47
Далёкий путь к ближнему ... 57
Виктор Лихоносов. Из блестящего казачьего рода ... 60
История. Обычаи. Заповеди ... 65
Что можно прочитать о казачестве России ... 76
Рассказы: "Тут и поклонился", "Сними проклятие, Господи", "Мой Бунин" на сайте "Русское воскресение"
Рассказ "Одинокие вечера в Пересыпи" в журнале "Дарьял"
Страничка создана 3 февраля 2005.
Последнее обновление 10 августа 2021.
|
