|
|
Лев Семёнович РУБИНШТЕЙН
(1947-2024)
Лев Семёнович Рубинштейн родился в Москве в еврейской семье, детство провёл в коммуналке на Новом Арбате, затем в подмосковных Мытищах. Рассказывал: «Сначала была дача. Ее мой отец как-то купил в долг, а потом мы туда переехали, потому что в коммуналке, где я провел раннее детство, находиться было невозможно из-за перенаселенности. Семейство моего отца тоже женилось, рожало, в общем, было что-то невообразимое».
Его отец был военным инженером, участвовал в строительстве железной дороги, которую ГУЛАГ строил вдоль берега Северного Ледовитого океана. Недолгое время семья жила на Крайнем Севере.
После школы поступил на филологический факультет Московского заочного педагогического института (ныне МГГУ им. М. А. Шолохова), по окончании вуза продолжительное время работал библиографом в институтской библиотеке.
С конца 1960-х годов, ещё во время студенчества, начал заниматься литературой. По собственному признанию, находился отчасти под влиянием американского поп-арта, отчасти – творчества авангардиста Джона Кейджа. Для себя выбрал путь «эстетического сопротивления» советской идеологии. Через старшего брата примкнул к сообществу художников и поэтов, сформировавших идеи московского концептуализма.
В 1974 году разработал собственную стилистику литературных произведений, состоящих из множества маленьких частей, записанных на библиотечные карточки – картотеку.
Был участником многих поэтических и музыкальных фестивалей, перформансов и художественных выставок.
Впервые начал публиковаться на Западе в конце 1970-х годов. С конца 1980-х его книги стали издавать и в России. Рассказывал: «В виде картотеки книги выходили, но в других странах: во Франции, в Германии. Их раскупили университеты: кто-то знал меня, кто-то решил, что так хорошо изучать русский язык. Тут фраза по-немецки, тут – по-русски, – разговорник».
В начале 1990-х годов стал обозревателем еженедельника «Итоги» и «Еженедельного журнала». «Не знал, что писать, о ком писать, – пояснял Рубинштейн. – Ругать не любил, хвалить не за что. Очень мучился некоторое время. И от отчаяния нащупал такой жанрик, который всей редакции понравился, даже рубрику придумал: "Разговоры запросто". Жанр этот в себе объединил воспоминательную часть, какие-то истории, общие рассуждения».
В 2005-2015 годах писал для сайтов Грани.ру и Стенгазеты.нет. До марта 2014 года активно вёл блог на LiveJournal, до мая 2015-го – блог на «Эхе Москвы».
В 2013 году участвовал в серии одиночных пикетов за освобождение участниц Pussy Riot, устроивших панк-молебен в Храме Христа Спасителя. Тогда же записал видеообращение для проекта «Против гомофобии».
С началом войны в Донбассе в 2014 году был подписантом письма с требованием «вывести с территории Украины российские войска и прекратить пропагандистскую, материальную и военную поддержку сепаратистам на юго-востоке Украины».
Лев Рубинштейн женат, с женой Ириной они вырастили дочь Марию.
Один из основоположников и лидеров московского концептуализма (вместе со Всеволодом Некрасовым и Дмитрием Приговым). Известный поэт, писатель, либеральный общественник. Основатель жанра картотеки – объединяющего единой формой поэзию, прозу и носитель текста – карточки. Обозреватель и мемуарист.
Прямая речь
О детстве (Lechaim.ru): «Родился благодаря лично товарищу Сталину, запретившему аборты в 1946 году. Нас было много – не то чтобы нежеланных, но незапланированных детей. Перенаселенность, бедность невероятная не предполагали демографического взрыва, тем не менее, он был. И не в последнюю очередь благодаря таким вот мерам. Мама рассказывала, когда я был взрослым, как не хотела меня и как я всё-таки появился. Говорила, что плакала тогда: "Чёрт с ним, рожу ребенка, но хотя бы девочку". Нет, родился я, весом в 4,5 килограмма. Как-то один из моих друзей, услышав про 4,5 килограмма, зло пошутил: "Такой и остался"».
Об изменении идеологии в конце «оттепели» (там же): «Отчуждение от советской жизненной фактуры, не только структуры, не только идеологии, думаю, началось в конце 1960-х. Включая песенки, включая вообще всё советское, включая украшения, значочки, галстучки… В диссидентско-снобских, поэтическо-художественных домах всё это исключалось. Тогда появились свечки в подсвечниках, иконки, причём необязательно, чтобы эти люди были верующими. Интерес к старине возник страшный. От прялок до открыток, купленных в букинистическом магазине. На книжных полках стали хорошо смотреться дореволюционные книжки. В этом было что-то дизайнерское. Исключалось всё – причём вплоть до ни в чём не повинных передвижников. Они тоже воспринимались как что-то советское. Ну и, конечно, в те годы началось западничество как некий заметный вектор. Возникло оно ещё в 1960-х годах, но уже в 1970-х приобрело тотальный характер. Западничество – в пространственном смысле, а во временном – дореволюционная Россия».
О московском концептуализме (там же): «В каком-то смысле, я бы сказал, что московский концептуализм объединяет внутреннее ощущение того, что мир поделён, все тексты написаны, картины нарисованы. Задача нынешнего художника – переосмысливать, переназывать. И назвать важнее, чем сделать. В известной степени это номинативное искусство».
О жанре картотеки (там же): «[Период до картотеки был] очень сильно поэтическим. Со всевозможными полиметрическими выходами, экспериментами, с полностью разрушенным синтаксисом… Тогда я вдохновлялся Хлебниковым, футуристами. <…> В какой-то момент, примерно году в 1973-м, – он оказался для меня важным, хотя и мучительным годом, – я сильно экспериментировал. Не столько даже с текстом, сколько со способами его бытования. Сочинял какие-то тексты на спичечных коробках, на конвертиках, на открыточках, чуть ли не на винных этикетках. Была идея внедрения текста в бытовую ситуацию. И был период, когда я с моим приятелем-фотографом заходил в московские дворы и на глухой стене писал мелом какую-то фразу, после чего он фотографировал меня на ее фоне. Фразы были совершенно бессмысленные, то есть не бессмысленные сами по себе, они текстуально были бессмысленными, что-то типа: "Волга впадает в Каспийское море". А потом в какой-то момент, в результате всех этих дел, возникла картотека. И я понял, что это уже не изобретение, не радикальный жест, не приём даже, а жанр, который мне свойственен и удобен. И в течение примерно двадцати лет я этот жанр испытывал на универсальность. Для многих, очень многих – я автор картотеки, Рубинштейн, который на карточках. А что там внутри, не очень вникают. Ну, карточки и карточки. Поэтому у многих возникает недоумение: сколько можно? Я на это отвечал: а сколько можно кисточкой по холсту водить? Это совершенно равнозначно. Можно столько, сколько есть что сказать. Каждый мой текст радикально непохож на предыдущие, с новой суммой приёмов, ритмической задачей. Для меня это всегда было очень важно. Я этому посвятил двадцать лет. Считаю, что жанр всё-таки создал».
5 фактов о Льве Рубинштейне:
В 2012 году признался, что перестал покупать книги, потому что уже «зажат ими в угол». «У меня хранится моя библиотека, филологические книги дочери, библиотеки родителей и жены, плюс мне всегда что-то дарят», – сетовал Рубинштейн.
В Москве любит гулять по бульварам, его можно встретить на Тверском или Никитском.
Предпочитает хорошую одежду, но покупает её бессистемно. «Подозреваю, что у меня хороший вкус, потому что, если я вижу в витрине что-то, что мне нравится, всегда оказывается, что эта вещь самая дорогая. Я никогда не хожу за одеждой специально – если что-нибудь увижу приятное с улицы, захожу и покупаю», – рассказывал поэт.
Выступает за перезахоронение останков Ленина и за то, чтобы превратить Кремль в музей.
В 2012 году стал лауреатом литературной премии «НОС» за книгу «Знаки внимания».
8 января 2024 года на пешеходном переходе в районе дома №9 по улице Образцова в Москве Рубинштейна сбила машина. С переломами и черепно-мозговой травмой он был госпитализирован в Институт скорой помощи имени Склифосовского. Утром 14 января 2024 года на 77-м году жизни Лев Семёнович скончался в реанимации НИИ Склифосовского, не приходя в сознание.
(Из проекта "Полит.ру")
Сборник эссе "Словарный запас" (2008, 136 стр.) (pdf 1,6 mb) – июль 2024
– копия из библиотеки "ZLibrary"
Предъявленная в этих эссе авторская стратегия, на первый взгляд, разительно отличается от того, что Рубинштейн делал в своих поэтических текстах, давно ставших классикой русской словесности. Воспроизводящая или имитирующая обрывки разговоров, речевые и интонационные клише, в советскую эпоху поэтическая речь Рубинштейна решительно избегала прямого высказывания, обсуждения «текущего момента» и была предельно далека от публицистического пафоса. В новейшее время уже сам Рубинштейн стал публицистом, говорящим о само собой разумеющихся, казалось бы, вещах: человек важнее государства, насилие не имеет оправданий, истинный патриотизм не бывает показным…
Но это мнимая метаморфоза. Изменился не Рубинштейн – изменилась эпоха, и в новых исторических обстоятельствах автор находит другой способ разговора, который опять ставит его в привычные условия сопротивления материалу – общим местам языка и общественного сознания. В позднесоветские годы таким способом была речь, в которой не находилось места для авторского «Я»: возможность прямого высказывания была скомпромитирована разлитой в воздухе фальшью лозунгов и передовиц. Сегодня, когда лозунги сменились всеобщим безразличием и апатией, иронией и отстранением, – это существующая где-то между мемуарным очерком, письмом к другу и тостом литература прямого высказывания, ставшего вдруг дефицитом, это синтаксис без извинительных вводных слов, пунктуация без скобок с оговорками, лексика без уже упоминавшихся кавычек. Напоминание об азбучных истинах, генеалогия которого восходит к андерсеновской сказке о платье короля. У Андерсена произнести вслух простые и честные слова решился только маленький мальчик. Сегодня в схожей ситуации их произносит взрослый человек, к тому же – замечательный писатель. Нам остаётся его услышать.
(Из предисловия редакции)
Сборник прозы "Знаки внимания" (2012, 288 стр.) (html 1,5 mb, doc-zip 207 kb; pdf 4,3 mb) – декабрь 2018, май 2023
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
«Утром в газете – вечером в куплете» – эта формула давно устарела. Газеты и журналы печатают совсем не то, что хотелось бы читать. Самое важное сразу попадает в куплеты. Вернее, в колонки поэта, критика, публициста и одного из основоположников московского концептуализма Льва Рубинштейна. Его умные, едкие и всегда точные колонки цитируют в социальных сетях, их читают во время кухонных посиделок, на них ориентируются, когда не могут точно сформулировать собственный взгляд на происходящее вокруг.
(Аннотация издательства)
* * *
"Год или два тому назад какого-то активиста подвергли полицейскому преследованию за лозунг «Долой самодержавие и престолонаследие!». В общем, я думаю, правильно его наказали. Надо стараться тщательнее всё обдумывать и выражать свои мысли более корректно. Потому что то, что мы наблюдаем, – это, разумеется, никакое не престолонаследие. Куда там! Это нормальный воровской сходняк, где пред всем честным и нечестным народом какой-нибудь Димон коронует условного Вована, а тот за это со своего плеча ему – бац! – премьерское кресло. Не ссы, дескать, Димон, пацаны своих не сдают. Всё по понятиям. Вон и батюшка Чаплин сказал, что всё типа по честноку и что это, как его, «пример доброты и нравственности». Этот-то за базар отвечает, пургу гнать не будет. Место ты моё посторожил – спасибо, братан. И я тебя не забуду – останешься доволен. А чтобы другие пацаны, которые не то чтобы не по понятиям, но по другим каким-то там своим понятиям нам предъяв не кидали, мы им там выборы изобразим в лучшем виде, процентики всякие, то-сё, хуё-моё. Как у людей, короче. Они же, в общем-то, лохи те ещё, поверят как миленькие. А не поверят, так прикинутся, что поверили. Да и как им не поверить, прикинь: они ж без нашей солярки с места не сдвинутся. А с нашей местной ботвой нам и вовсе покатило: лох на лохе сидит и лохом погоняет. Эту породу еще усатый пахан вывел с помощью Мичурина и Лысенко. Они хоть за нас с тобой, хоть за чёрта ушастого придут голосовать. Золотой у нас народ, братан, я так скажу. Я бы с ним… ну, короче, в разведку или там горы какие свернуть…"
(Фрагмент)
* * *
"Вот скажи-ка, читатель, скажи честно, какие слова ты произнесёшь ясно, отчетливо и страстно, если прямо перед твоим носом шмякнется сосулька размером в твой рост? Неужели ты скажешь: «Да, друзья, есть ещё слабые места в развитии отечественных нанотехнологий»? Что-то не верится мне в это, если честно. Что-то мне подсказывает, что ты скажешь нечто совсем другое. Можешь не отвечать, что именно. Я и сам знаю."
(Фрагмент)
Лев Рубинштейн, Григорий Чхартишвили. Сборник "От мая до мая" (2012, 200 стр.) (pdf 36 mb) – июль 2021
(OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США);
обработка: Давид Титиевский (Хайфа, Израиль))
С мая 2011 по май 2012 года поэт Лев Рубинштейн и беллетрист Григорий Чхартишвили (Борис Акунин) вели в журнале «Большой город» колонку-диалог. Говорили о чём вздумается. Поначалу время тянулось неспешно, жизнь страны была сонной, а разговоры отвлечёнными. Но с декабря эпоха пришла в движение, её темп убыстрился. Изменился и диалог: содержание, настроение, тон...
(Аннотация издательства)
* * *
Книга, которую вы держите в руках, создавалась в течение последнего года, в реальном времени, на глазах у тысячи удивленных читателей. Каждые две недели Лев Рубинштейн и Григорий Чхартишвили публиковали в журнале «Большой город» и открывали для всех, кому это было интересно, свою частную переписку.
О важности этого года в истории уже сказано много и много точного, а будет сказано ещё больше и, наверное, ещё точнее. Одно очевидно: мы все стали свидетелями, а в какой-то степени и участниками, удивительных перемен – по меньшей мере в том, что называется общественным климатом, сознанием или – духом времени. И что не менее значимо – эти изменения происходили очень-очень быстро, одно изменение за другим, только и успевай взмахивать ресницами.
Лев Рубинштейн и Григорий Чхартишвили – авторы, не испытывающие недостатка в площадках для высказывания. Но мне очень хотелось, чтобы их голос был слышен и в журнале «Большой город», одним из призваний которого всегда было ловить то, что в воздухе времени, то, что здесь и сейчас, и разговаривать с читателями так, как говоришь с друзьями...
(Из предисловия Филиппа Дзядко)
Сборник "Скорее всего" (2013, 575 стр.) (pdf 8,1 mb) – август 2021
(OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США);
обработка: Давид Титиевский (Хайфа, Израиль))
Один из основоположников московского концептуализма, поэт, едва ли не самый известный российский колумнист последних лет, Лев Рубинштейн всегда первым высказывается по важнейшим поводам. И каждый раз его едкие и остроумные колонки расходятся цитатами по соцсетям. Рубинштейн как никто умеет видеть мелочи, из которых складывается наша жизнь, и облекать свои наблюдения в слова.
Новая книга Рубинштейна "Скорее всего" – это обновлённый и разросшийся более чем в полтора раза сборник его колонок "Духи времени", выходивший пять лет назад. С тех пор многое изменилось, но глупость и невежество, о которых пишет Рубинштейн, остались неизменными. Значит, это не последний сборник Льва Семёновича.
(Аннотация издательства)
* * *
Рубинштейна читать хочется – для получения физиологического удовольствия. Когда никого рядом, а ты смеёшься, даже хохочешь в голос и выбегаешь, чтобы пересказать.
Рубинштейна читать нужно – это душеполезно.
Рубинштейна читать необходимо – чтобы всё замечать и ничего не забывать.
Одна из рубинштейновских книг называется "Случаи из языка" – по сути, таково название всех его книг и всей его жизни, осмелюсь сказать. "Пространство языка – единственное пространство, реальность которого не подлежит сомнению", – утверждает он. В главке "Слово на слово" речь о том, как разность мировоззрений проявляется в языковой несовместимости: "Ключевые слова и понятия ударяются друг о друга с диким клацаньем и высеканием искр".
Слова Рубинштейн знает все, а своими владеет виртуозно. На это оружие и надеется во всех случаях жизни: "Вместо того чтобы обидеться, ты начинаешь смеяться". Ирония – "противоядие против мракобесия всех видов". Он убеждён, что "язык зла хаотичен и нерефлексивен. Зло никогда не бывает остроумным. А если бывает – то это уже не зло".
Универсальный рецепт: смешно – не обидно, смешно – не противно, смешно – не страшно. Все более-менее это знают, но надо же уметь применять. Рубинштейн так свято верит в прописанное (буквально) средство, что даже увлекается – ведь зло бывает остроумным и может оставаться при этом злом, когда оно
чернит истинные добродетели и рушит заслуженные репутации. Однако всегда приятнее перехлёст в благодушной недооценке, чем в осудительной переоценке.
В одной из хрестоматийно рубинштейновских историй он рассказывает о каком-то музее: "К совершенно пустой витрине была пришпилена бирка. На ней значилось: "Кучерявость у ежей". На другой бирке, чуть ниже, было написано: "Экспонат на реставрации"". Да не на реставрации – вот он, книжки пишет: ёжик, но кучерявый. Редчайшая разновидность...
(Из предисловия Петра Вайля)
Сборник "Причинное время" (2016, 480 стр.) (pdf 7,3 mb) – май 2022
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
Поэт, один из основоположников московского концептуализма Лев Рубинштейн – едва ли не самый известный российский колумнист последних лет. В коротких, точных и едких текстах автор даёт исчерпывающую характеристику событиям, находит их причину и предсказывает последствия. Но важно не только это – тексты Рубинштейна, написанные по самым разным поводам, принадлежат настоящей литературе и формируют её не в меньшей степени, чем его знаменитые карточки. И, как любая хорошая литература, настраивают зрение и слух так, что становится труднее пройти мимо подлога и фальши.
В книгу "Причинное время" вошли заметки, опубликованные на сайтах Grani.ni и InLiberty.ru
(Аннотация издательства)
Фрагменты из книги:
"Я где-то прочитал однажды о том, что на одной из улиц одного небольшого городка в одной из стран (не помню, в какой, да это и неважно; точно, что не в нашей) поселилась семья, в которой был глухонемой ребёнок. По этому случаю все (все!) жители этой улицы приняли решение срочно выучить язык глухонемых, чтобы иметь возможность общаться с этим мальчиком".
* * *
"Я много слышал в те дни про "Ташкентский фронт". Для носителей концепции "Ташкентского фронта" было тогда, в начале 50-x годов, время самое благоприятное.
Тогда же я в первый и последний раз увидел дерущимся своего отца, человека крайне невоинственного и к тому же некрупного. Услышав в очереди в билетную кассу от пьяноватого мужика что-то про "Ташкентский фронт" и про то, что "я за вас, гадов, кровь проливал", отец немедленно двинул мужику по уху. Тот среагировал неожиданно. Он почесал ухо и совершенно миролюбиво поинтересовался: "Воевал, что ли?" – "Да уж воевал, – ответил отец. – Ленинградский фронт. Слышал про такой?" – "Ну, слышал, – с некоторой даже обидой в голосе сказал мужик. – Чего ж сразу драться. Пойдём лучше выпьем. У меня есть". От приглашения отец твёрдо уклонился. Расстались не сказать чтобы друзьями, но мирно. Я потом спрашивал у отца, что это за такой "Ташкентский фронт". Он ответил как-то невнятно, сказав всего лишь: "Да дурак просто", но я почему-то понял".
* * *
"А сейчас шпионов единицы. Сейчас новый, как говорится, тренд. Сейчас все хулиганы. И в хулиганы всё чаще попадает то умудрившийся избить двух-трёх полицейских молодой человек из интеллигентной семьи, наделённый субтильным телосложением, плохим зрением и знанием нескольких иностранных
языков, то хрупкая барышня, выпускница философского факультета, с провокационными целями пытавшаяся вступить в преступный сговор с Богородицей, то ещё кто-нибудь в подобном роде. На этом фоне воображаемый сюжет с какой-нибудь, допустим, пожилой учительницей, обвинённой в том, что она до полусмерти изметелила классным журналом роту ОМОНа, нанеся ей, роте, не только физические, но и глубочайшие нравственные страдания, не кажется слишком гротескным. Да и сам гротеск как художественный приём с почтенным стажем полностью утратил в наши дни всякую выразительную силу. Какой ещё гротеск? Посмотрите вокруг. Почитайте газету. Загляните в телевизор. Гротеск... Скажете тоже.
Я даже не стану задаваться вопросом, почему в наше время на роль хулигана не могут подыскать кого-нибудь похожего на хулигана в классическом, так сказать, смысле этого слова. Почему у них хулиганами всё время оказываются люди, похожие на кого угодно, но только не на хулиганов.
Потому что я, кажется, и сам знаю ответ. Раньше это называлось "классовым чутьем". Теперь я бы назвал это антропологической несовместимостью.
Ну просто возьмите и сходите разок-другой на эти судебные заседания. Ну просто посмотрите на лица обвиняемых и сравните их с лицами судей,
прокуроров и "потерпевших", потерпевших прежде всего от матери-природы и от недостатка любви в детском возрасте.
Не столько на сознательном, сколько на бессознательном уровне вся эта дорвавшаяся до судов, следственных комитетов, депутатских мандатов
и президентских кресел нежить физиологически не может совместить своё призрачное, убогое существование со всем живым, подвижным, веселым, благородным, красивым. И старается всеми доступными ей способами пригнуть, пригасить, притопить, замести под диван, прикрыть дерюжкой всё то, что столь красноречиво напоминает ей о её собственном ничтожестве".
Сборник "Мама мыла раму" (2022, 146 стр.) (pdf 4,9 mb) – сентябрь 2024
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
«Мама мыла раму» – мемуарная проза Льва Рубинштейна о детстве и отрочестве в форме комментария к его собственному, уже классическому «карточному» тексту 1987 года с тем же названием. Мама мыла раму. Папа купил телевизор. Дул ветер. Зою ужалила оса. И т. д.
(Аннотация издательства)
Фрагменты из книги:
"По шоссе ходили машины и автобусы. Совсем не так густо, как сейчас, но тоже с большой скоростью.
Время от времени на шоссе прямо на наших глазах происходили различные аварии. То кто-то с кем-то столкнётся, то кто-то кого-то задавит, то перевернётся хлебный фургон и прямо на шоссе вывалятся буханки и белые батоны.
Поскольку машин было немного, то и каждое дорожное происшествие на пару дней становилось темой разговоров. Свидетель события, даже если им был ребёнок, ненадолго становился важной персоной.
Я вместе с двумя своими приятелями стал однажды свидетелем страшного происшествия. Буквально на наших глазах трёхколёсный инвалидный автомобильчик (были тогда такие) перевернулся и загорелся. Он загорелся так стремительно и горел так мощно, что надеяться на то, что водитель сумеет выбраться оттуда, не приходилось.
Чуть позже, когда огонь погас и место события окружила взволнованная взрослая толпа, мы подошли поближе.
Я никогда не забуду этот запах – тошнотворный запах жареного человеческого мяса. Да и сам труп сгоревшего инвалида, когда мужчины под руководством милиционера, замотав собственные лица вафельными полотенцами, извлекли его наружу, напоминал огромную дымящуюся подгоревшую котлету."
* * *
"Долго не было у меня велосипеда. Нет денег, негде держать, «исправь сначала тройку по алгебре», то, сё...
Но я очень мечтал о нём.
В своих мечтаниях я был близок к галлюцинациям – я как бы чуял свежий запах машинного масла, я слышал шуршание крафтовой бумаги, которую следовало безжалостно ободрать, чтобы явилось миру во всей своей красе это никелированное чудо.
Я как бы отворял с уютным скрипом кожаную, похожую на кобуру сумочку с гаечными ключами, маслёнками, кусочками запасной резины. А звонок? А пружинки под скрипучим седлом? А про фонарик забыли, что ли? Ну как же так можно – забыть про фонарик?
Мечтал. Хотя и кататься я толком не умел. Ездил иногда на чужих великах, страшно вихляя и норовя устремиться в ближайшую канаву с лопухами и крапивой.
Садиться на него и слезать с него на ходу, перекидывая ногу через седло, я не научился никогда. А уж о езде без рук вообще не могло быть и речи.
Однажды папа всё-таки купил мне велосипед. «Орлёнок». Шикарная вещь.
Я им пользовался целых три дня. Первые два я посвятил укреплению своих велосипедных умений и навыков. К концу второго дня я обрёл, как мне показалось, кое-какое мастерство.
А на третий день я отправился на нём в булочную. Подъехал к булочной, слез не без труда с велосипеда и сказал вертевшемуся рядом пацану: «Я сейчас. Я быстро. Посмотришь?» «Посмотрю, – ответил пацан. – Давай. Иди. Только не долго».
Я и пошёл. И это было действительно совсем не долго. Но ему хватило."
* * *
Саша Смирнов сломал ногу
"Вот и снова этот Смирнов. У меня и на самом деле был приятель детства с таким именем. Потом, по мере своего непредусмотренного появления в различных моих текстах он всё больше превращался в персонажа полуреального, полубеллетристического, становился постепенно обобщённым, собирательным «другом детства». Этот условный «Смирнов» фигурирует не только в этом тексте, но и во многих последующих. Но в этом он появляется впервые.
В общем, реальный Саша Смирнов действительно однажды сломал ногу, спрыгнув с сарая. И я при этом присутствовал.
Мне в детстве казалось – видимо, по аналогии с разными детскими болезнями, которыми мы все болели по очереди, заражаясь друг от друга, – что есть какой-то фатальный набор неприятностей, избежать которых не представляется возможным.
«Вот Смирнов уже сломал ногу, – с тоскливой безысходностью размышлял я, – а я всё ещё нет». Или «У Мишки уже была операция по поводу аппендицита, а у меня нет».
И эти рассуждения наполняли – к счастью ненадолго – фатальной тоской и тревогой мою, в общем-то, постоянно готовую к веселью душу.
Кстати, ни перелома, ни аппендицита у меня до сих пор не было. Хорошо бы, чтобы и дальше как-нибудь обошлось без этого."
Страничка создана 23 декабря 2018.
Последнее обновление 15 сентября 2024.
|
