Библиотека Александра Белоусенко

На главную
 
Книжная полка
 
Русская проза
 
Зарубежная проза
 
ГУЛаг и диссиденты
 
КГБ-ФСБ
 
Публицистика
 
Серебряный век
 
Воспоминания
 
Биографии и ЖЗЛ
 
История
 
Литературоведение
 
Люди искусства
 
Поэзия
 
Сатира и юмор
 
Драматургия
 
Подарочные издания
 
Для детей
 
XIX век
 
Японская лит-ра
 
Архив
 
О нас
 
Обратная связь:
belousenko@yahoo.com
 

Библиотека Im-Werden (Мюнхен)

 

Лев Исаевич СЛАВИН
(1896-1984)

  Он не был звездой первой величины в одесской литературной компании, не был прилежным летописцем одесской школы. Однако во многом представление об Одессе формировалось благодаря его книгам и пьесам. Пьеса «Интервенция», созданная в 1932 году, – веселая при всей её трагичности, смешная, грустная и во многом пророческая. Повесть «Мои земляки», написанная в 1942 году (по ней поставили фильм «Два бойца», в котором одессит Аркадий Дзюбин спел «Шаланды, полные кефали»). И никто потом не верил, что Марк Бернес, исполнявший песню, – не одессит.
  Пожалуй, Славин был самым «военным» в шумной компании одесских писателей. Он воевал на четырех войнах – Первой мировой, в Монголии, на финской, Великой Отечественной. Внешне совершенно штатский человек, он обладал спокойным, непоказным мужеством.

Школа жизни

  А начиналось всё буднично. Славины – отец Исаак, мать Соня и их дети – сын Лев и дочери Нюся и Муся, жили в обычном одесском доме на улице Нежинской, 16, на втором этаже. Лев увлекался гимнастикой, иллюзионом и чтением. Он не только читал запоем, но и приохотил к этому всех своих приятелей. «Отказать в книге – все равно, что отказать голодному в куске хлеба», – говорил он. В шумной компании гимназистов (а учился Славин в гимназии Илиади) голос его звучал не так уж и часто, но к ироническим репликам все охотно прислушивались. Это роднило его с Ильей Ильфом – та же ирония, немногословность, четкость формулировок. Но с Ильфом Славин познакомится позднее. А пока – начинается Первая мировая. Лев успел окончить гимназию, но курс обучения в университете оборвала мобилизация в действующую армию, в которую он был призван в качестве вольноопределяющегося. После окончания боевых действий был демобилизован в чине помощника командира роты по строевой части. В 1918 году вступил в ряды Красной Армии. Именно эти события и лягут впоследствии в основу его романа «Наследник».
  В 1920-м Славин возвращается в Одессу, где кипят поэтические страсти. Он вступает в возникшее в городе в 1919 году литературное объединение «Коллектив поэтов», где знакомится с Багрицким, Олешей, Катаевым, Ильфом. В те годы в Одессе Ильф и Славин очень сдружились. Они были похожи даже внешне – худощавые, стройные, по-европейски элегантный даже в потрепанных вещах Илья Ильф и по-солдатски подтянутый Лев Славин. Их роднила и манера поведения – не шумная, напористая, а спокойная, ироничная.
  Долгие годы завсегдатаи одесского литературного кафе поэтов «Мебос» (в расшифровке – меблированный остров) вспоминали постановку поэмы Багрицкого «Харчевня». Средневековая Англия, объявлен турнир поэтов. Два молодых поэта – их играли Ильф и Славин – по дороге в Лондон останавливаются в трактире. И кто же его хозяин? Самый известный поэт, ныне ставший трактирщиком (в исполнении Багрицкого). Хозяин убедительно слагал оду еде и доказывал преимущества жизни сытого трактирщика перед жизнью голодного поэта. Багрицкий с его пантагрюэлевским гурманством был более чем убедителен – время было голодное, и в качестве оплаты за зрелище просили приносить не деньги, а съестное, которое дружно уничтожалось по окончании постановки. Однако в реальной жизни литературе никто не изменил.
  Да и с биографией Валентина Катаева славинская судьба поразительно близка: в достаточно юном возрасте – участие в Первой мировой войне, слепой полёт сквозь бури революции, приземление на мирном пятачке. И до конца дней – неустанное выживание в условиях непрерывной литературной работы, круглосуточное отслеживание стремительно менявшейся политической погоды.
  Первые рассказы Славина были опубликованы в одесском журнале «Коммунист». А в 1924 году он перебирается в Москву, работает в газете «Гудок», через которую прошли все одесситы, кроме Бабеля и Багрицкого. Попутно печатается в «Вечерней Москве» – культовой газете для столичных жителей. Славин пишет роман «Наследник», затем пьесу «Интервенция». К нему приходит слава.

Вехи творчества

  «Наследник» – отчасти автобиографический рассказ о трудном пути молодого человека к принятию революции. Повествование в романе пронизано иронией и своеобразным одесским юмором. Роман переиздавался несколько раз, в том числе в 1957 году, после значительного перерыва, связанного с опалой писателей «юго-западной» школы.
  Но вошел в «одесскую» обойму Славин в первую очередь как драматург. Если самая известная пьеса одесской школы – «Закат» Исаака Бабеля, то вторая по популярности, несомненно, «Интервенция». И хотя Валентин Катаев в «Алмазном венце» дал Славину псевдоним «Наследник», вкладывая в это слово и название романа, и то, что Лев Исаевич как бы принял эстафету авангарда Одессы двадцатых годов, все же для многих, и, пожалуй, справедливо, Славин остается автором «Интервенции». Пьеса очень сценична. В ней масса выигрышных ролей. Ее очень любили режиссеры. И, тем не менее, какой-то злой рок преследовал ее. От раза к разу постановки «Интервенции», в том числе и одесские, появлялись, шли с аншлагами и очень быстро прикрывались начальством.
  Казалось бы, Славин написал пьесу о том, как умные, благородные, самоотверженные большевики наставляют на путь истинный французских солдат и матросов. Да здравствует победа социалистической революции! Причем никаких антисоветских подтекстов автор в пьесу не вкладывал. Шутка ли – на дворе 1933 год! Какие там подтексты, какое инакомыслие! Но уж вышло так, что в пьесе слишком много Одессы. Слишком много правды, а значит – поводов для размышлений. Почему не совсем удачный римейк «Интервенции» – оперетта «На рассвете» – годами не сходила с афиш Одесского театра музкомедии, а «Интервенцию» запрещали от раза к разу? Может, из-за первой авторской ремарки: «Бульвар. Весна. Лестница в порт. Множество нарядной публики». И ремарка задает тон всей пьесе: весна и Одесса – вот символ веры Славина.
  Половина участников Иностранной коллегии была расстреляна деникинской контрразведкой: Жанна Лябурб и Смирнов-Ласточкин, ставшие прототипами центральных персонажей пьесы, сложили свои головы за дело, которое считали правым. Но в 1933 году еще были живы Соколовская (в пьесе – Орловская) и Гамарник. Через несколько лет они будут расстреляны сталинским режимом. Мог ли предвидеть это Славин? Наверное, мог. Он был умным, тонко чувствующим человеком и талантливым писателем. Поэтому пьеса при всем внешнем блеске, остроумии, легкости глубоко трагична. По сути, это пьеса о гибели старой Одессы… Жанр романтической трагикомедии позволил Льву Исаевичу создать очень точную по настроению и атмосфере картинку города, которого уже не было. И выписать точные, многоплановые, яркие, красочные характеры. Конечно, такая пьеса не нужна была выхолощенной советской драматургии. Конечно, ее невозможно было включать в театральные репертуары. Но с другой стороны – Лев Славин, признанный советский драматург, классик советской литературы... Вот пьесу и печатали, вот и позволили поставить ее в первой половине восьмидесятых.
  Благодаря славинской пьесе «Интервенция», роскошный одесский говор впервые разошёлся по всей России, одесский акцент одно время был моден в пижонской и приблатнённой среде. Сама пьеса, на свежей памяти мытарств драматургии Булгакова, была Славиным сделана «по законам проходимости»: помимо Мишки Япончика, в ней присутствовала и героическая Жанна Лябурб, красная тема подавалась политкорректно, белая тема – умеренно сатирично и не без блеска.
  Сценарный вклад Славина в создание фильмов «Возвращение Максима» (1937) и «Два бойца» (1943) в комментариях не нуждается. Если к советским фильмам той поры применим современный термин «блокбастер» хотя бы по степени популярности и зрительской посещаемости, то вот они блокбастеры и есть. Картина «Два бойца» создавалась в страшной спешке: шел переломный год войны, людей нужно было воодушевить на победу. Повесть Льва Славина «Мои земляки» Е. Габрилович переработал в сценарий за две недели, мелодию «Темной ночи» Н. Богословский сочинил за столько времени, сколько она звучит, В. Агатов тут же написал слова, разбудили Бернеса, взломали печать на двери звукового цеха, записали песню, а утром снимали классическую сцену в землянке под фонограмму. «Шаланды, полные кефали…» сочиняла буквально вся Одесса: обратились к «гражданам, знающим одесские песни». На студию, как писал Богословский, «толпой повалили одесситы-патриоты – и седовласые профессора, и люди, по поводу которых невольно возникал вопрос: почему они до сих пор на свободе?». Такой душевный подъем не мог не сказаться на качестве всего фильма – родился шедевр. Рассказ о дружбе Аркадия Дзюбина (Бернес), неунывающего, лихого и бедового парня из Одессы, и Саши Свинцова – «Саши с Уралмаша» в исполнении Бориса Андреева преисполнен юмором, добротой, таким пониманием солдатской жизни, что картина пользовалась успехом долгие годы. И сейчас ее с удовольствием смотрят все, кто жил при социализме. Что касается тех, кто родился в эпоху цветных «Сони» и «Филипсов», то может, столь метко и любовно выписанные образы двух бойцов и их не оставят равнодушными.

Война и мир

  А потом начинаются войны. В 1939 году Славин был корреспондентом, освещавшим военный конфликт на Халхин-Голе. В Монголии он познакомился с Георгием Константиновичем Жуковым. Говорят, есть «офицерские» и «солдатские» журналисты. Первые пишут о стратегии, тактике, о военачальниках. Вторые – об окопной жизни. Славин был из вторых. В 1941–45 гг. он служил военным корреспондентом газет «Красная звезда» и «Известия». Опубликовал множество заметок, статей, очерков. Полтора блокадных года провёл в Ленинграде. Однажды в зал гостиницы «Астория», в которой размещались журналисты, попала «зажигалка», все разбежались. Славин вытащил пальму из кадки и корнями ее затоптал огонь. Закончил войну он в Берлине. Страницы его документального очерка «Последние дни фашистской империи» точно запечатлели картины краха гитлеровского рейха. Орден Красной Звезды писатель получил по личному представлению маршала Жукова.
  Послевоенное молчание Славина не было творческой немотой. Как всякий драматург, чьи пьесы делают сборы и входят в несменяемый репертуар, он мог не особенно суетиться в стремлении создавать шедевр за шедевром. И надо ж было так случиться, что повесть Славина о польском революционере Ярославе Домбровском, военном вожде Парижской коммуны, вышла в свет в год чехословацких событий, в 1968-ом, да ещё имела название, воспринимавшееся тогда как провокационный намёк, – «За нашу и вашу свободу!». Однако повесть была заказана для политиздатовской серии «Пламенные революционеры». Это её спасло. Ему очень удавался жанр исторических биографий, в котором написаны и книги «Неистовый» о В. Белинском и «Ударивший в колокол» об А. Герцене.
  Лев Исаевич Славин тихо жил в Москве, вполне удовлетворяясь популярностью среди земляков. Вспоминал об ушедших друзьях – Олеше, Ильфе, Петрове, Бабеле, Багрицком, Платонове, Кольцове... Он не любил спать в президиумах и фланировать среди тузов Союза писателей. Его чуть было не начали забывать, когда в 1976-м, в скучном наровчатовском «Новом мире» Славин опубликовал «Арденнские страсти» – роман о событиях зимы 1945 года на Западном фронте, навеянный воспоминаниями молодости. Это было так свежо, так интересно на фоне разворачивавшейся кампании восславления военных подвигов тогдашнего генсека, что былая популярность «Нового мира» воскресла, а о Славине заговорили все газеты. Властителю московских дум тогда было уже 80...
  Но вскоре начинается борьба с космополитизмом, раскрытие псевдонимов, бурные обличения. Славину поставили в вину (кроме происхождения, разумеется) пьесу «Интервенция» – за ее «антиисторизм», «развлекательность» и т.д. Естественно, перестали печатать. Семью (а со Славиным жили родители) спасала его любимая жена Софья Наумовна, на которой он, как и его друг Ильф, женился раз – и на всю жизнь. Она переводила, преподавала, писала инсценировки для кукольного театра. Только через девять лет, в 1957 году вышла очередная книга Льва Исаевича.
  В 1967 году молодой режиссер Геннадий Полока снял фильм по «Интервенции». Фильм Славину категорически не понравился. Но, когда «сверху» было принято решение не выпускать фильм в прокат, как человек творческий и глубоко интеллигентный, он отстаивал ленту в самых высоких инстанциях, вплоть до ЦК КПСС. Не помогло, фильм пролежал на полке двадцать лет. Ходили даже слухи, что плёнку смыли раз и навсегда. По счастью, фильм с Высоцким, Юрским, Золотухиным, Аросевой уцелел и всё-таки вышел на экраны. Правда, лишь в годы перестройки. Цензурой не была разрешена к постановке и пьеса Славина «Красная площадь».
  Вполне процветающий, по меркам тогдашнего времени, писатель оставался верен себе. Деньги тратились на путешествия с Софьей Наумовной в Польшу, Венгрию, Чехословакию. Однажды в гостях, где Славин был самой важной персоной, хозяйка обеспокоенно заметила, что он ничего не ест. Она испуганно спросила: «Невкусно?» Славин смущенно ответил: «Вы знаете, у меня нет вилки». Ему было неудобно сказать об этом раньше, чтобы не поставить хозяйку в неловкое положение. Лев Славин приезжал и в свой родной город, о жителях которого когда-то давно, еще в двадцатые, написал чудный рассказ «Одесские гасконцы».
  В 1976 году ему исполнилось восемьдесят лет. Юбилей отмечался в Доме литераторов, в президиуме сидели Катаев, Трауберг, Плучек. Что характерно, орденов юбиляр не надел. В восемьдесят пять Союз писателей предложил устроить официальный банкет. Славин отказался, и прием устраивал не в ресторане, с безликой массой приглашенных, а дома, с друзьями – старыми и молодыми. По случаю восьмидесятипятилетия его наградили орденом Трудового Красного Знамени.
  Умер Л. И. Славин 4 сентября 1984 г. в Москве, двух лет не дожив до девяноста. На похоронах Льва Исаевича кто-то тронул Софью Наумовну за плечо. Она обернулась. Перед ней стоял Катаев со слезами на глазах и показывал палец. Потом с трудом выговорил: «Один... Я остался один». Катаев тогда остался последним из знаменитой южнорусской, юго-западной, одесской литературной школы. Но и после его смерти она продолжает жить в книгах. Не только в произведениях Бабеля, Ильфа и Петрова, Катаева, но и в книгах человека с негромким голосом Льва Исаевича Славина.
  Автор выражает признательность знатоку творчества одесских писателей А.Яворской, материалы которой легли в основу этой публикации.
  (Текст с сайта "Эхо")


    Произведения:

    Сборник "Мой чувствительный друг. Рассказы. Записки. Портреты" (1973) (html 1,7 mb) – февраль 2008
      – OCR: Давид Титиевский (Хайфа, Израиль)

      Имя старейшего советского писателя Льва Славина хорошо известно не одному поколению читателей. Книга «Мой чувствительный друг» – итог огромного жизненного опыта, наблюдений и размышлений как многолетней данности, так и совсем недавних.
      Собранные в книге произведения разнообразны по жанрам, но и рассказы, записки и портреты, вошедшие в неё, отличаются подлинной жизненной достоверностью, придающей им особый интерес и высокую познавательную ценность.
      (Аннотация издательства)

      Фрагменты из книги:

      Джованни оказался человеком радостным, открытым, таким же, как его жена. Он рассказал нам о себе всё. Да, он не скрыл, что у него две профессии. Дело в том, что на Капри тесновато. Не хватает места не только живым, но и мёртвым. А ведь растёт население и то, и другое. Поэтому здесь хоронят в землю только на время. Загробная командировка в могилу длится семь лет. После этого покойника просят удалиться. А так как он сам уже не может этого сделать, ему помогает Джованни. Останки переселяют в стены, специально для этого возведённые, там их замуровывают.

    * * *

      Я подружился с этим восторженным, хитрым и наивным стариком. Он считается здесь лучшим знатоком русского языка. Его школой был русский плен, куда он попал в годы первой мировой войны.
      В разговоре со мной Иван Францевич любит щегольнуть словечками, которые он считает исконно русскими, народными. Так, например, о своём друге, глухонемом привратнике, он говорит:
      – Это мой панибрат.
      Рекомендуя мне маленькую домашнюю столовую в чинном семейном доме, Иван Францевич прибавил:
      – Это очень хороший притон.
      Когда я благодарю его, он в ответ на «спасибо» вместо «не за что» выпаливает с необыкновенным воодушевлением:
      – Ни за что!
      Иногда он поражает меня какими-то совершенно замшелыми, ископаемыми речениями, вроде «дознамо», или «присно», или «сутемень». Откуда они к нему? Оказывается, он извлекает их из ранних стихов Есенина. Он не расстаётся с ними. Да, он постоянно таскает этот истрёпанный томик в кармане своего некогда респектабельного сюртука, как источник современного разговорного языка.

    * * *

      – Ты мнительный? – спросил я.
      – Да! – решительно ответил Шкловский.
      Он нездоров. Жалуется на сердце, которое, как он выразился однажды, «звучит, как телефон с небрежно положенной трубкой». (У Олеши другое сравнение: «Сердце прыгает, как яйцо в кипятке».)
      Тем не менее он много говорит. Он вспоминает о гражданской войне. Поразительные по яркости подробности. Олеша сказал как-то: «У Шкловского память гения».
      Потом он рассказывал с удовольствием о молодых Толстых:
      – Понимаешь, это удивительная четвёрка братьев – молодые, беспутные, весёлые, дружные, образованные, проедали имение с четырёх концов, удивительно талантливая компания.
      – А Лев?
      – Самый младший из них. Кутила, повеса. Игрок. Они его любили, но всерьёз не принимали. Он единственный из них даже университета не кончил. Чтобы образумить его, они хотели женить его на цыганке. Они не понимали его. Лев ещё дремал. Трудно распознать гения в дремлющем состоянии.

    * * *

      Восемнадцатого апреля 1943 года отряды эсэсовцев, а также армейские части – пехотные и танковые – вступили в гетто для того, чтобы вывезти уцелевших жителей в лагеря уничтожения. Немцев встретил огонь. Восстание длилось почти полтора месяца.
      Одержав наконец при помощи тяжёлой артиллерии и бомбардировочной авиации победу над гетто, немцы взорвали его минами, сожгли огнемётами и перемололи бульдозерами. Средствами новейшей техники они ввергли этот район в первобытность.

    * * *

      – Вся наша семья пошла строить Нову Хуту. Мы бросили нашу старую избу в Могиле. Нам дали квартиру. Ну! Блеск! В соцгороде. В посёлке Шклянэ Домы, может, знаете? А мы – как в избу. С картошкой, с поросёнком. Я был тогда совсем хлопчик. Помню, отец вырубил в коридоре дыру в полу и заквасил там капусту. Поросёнка поместили в холодный шкафчик под окном. Кур – в комнате, на насестах. Сами спали в кухне. Картошку – в ванну и понесли на рынок. Будете смеяться, но в ту пору в Новой Хуте на рынке меры установились: четверть ванны картошки, полванны картошки.

    * * *

      Пильняк... Его сейчас не читают, он затерялся в потоке советской литературы, имя его найдёшь только в обзорах литературы, да и то мелким шрифтом. Между тем он был одним из зачинателей послереволюционной прозы. Была до Октября русская литература, великая и малая, потом – пустое место, потом – Борис Пильняк. Мы, пришедшие в литературу на полтора десятка лет позже, в конце двадцатых и в начале тридцатых годов, застали его в ранге живого классика, но уже теряющим оперение, линяющим. Кое-что в его рассказах «Быльё», впрочем, нравилось нам. Что ни говори, он уловил там свист октябрьской метели. Что-то было в его растрёпанном «Голом годе» от жуткого величия тех дней.

    * * *

      Как-то спускались мы с ним по лестнице Дома Герцена (где ныне Литературный институт). Два критика стояли на площадке и о чём-то горячо разговаривали. Мы остановились, чтобы закурить. И тут до нас донеслись обрывки разговора. Оказывается, они спорили о романах Ильфа и Петрова. Один из критиков, горячась, возражал:
      – Нет, вы мне всё-таки скажите определённо: Ильф и Петров явление или не явление?
      Ильф посмотрел на меня, усмехнулся характерной для него насмешливо-доброжелательной улыбкой и шепнул:
      – Явление меж тем спускалось по лестнице. Оно курило...


    Сборник "Наследник; Арденнские страсти: Романы; Два бойца: Повесть;. Рассказы" (1990, 671 стр. / Вступ. статья А. Туркова) (pdf 18,6 mb) – январь 2024
      – копия из библиотеки "Maxima Library"

      В книгу известного советского писателя Льва Исаевича Славина (1896–1984) вошли романы «Наследник», «Арденнские страсти», повесть «Два бойца», а также рассказы разных лет, свидетельствующие о широком круге интересов автора.
      (Аннотация издательства)

    Содержание:

    А. Турков. Недаром пожито! ... 3
    НАСЛЕДНИК. Роман ... 9
    АРДЕННСКИЕ СТРАСТИ. Роман ... 213
    ДВА БОЙЦА. Повесть ... 443

    РАССКАЗЫ

    Дело под Картамышевом ... 505
    Мадонна придорожная ... 528
    Поездка в Цербст ... 543
    Предвестие истины ... 564
    Армения! Армения! ... 588
    Кармелина ... 611
    Безумный друг Шекспира ... 619
    Власть событий ... 629
    Помнишь Хемингуэя? ... 646
    Андрей Платонов ... 654
    Фермент долговечности ... 658
    Итак, я жил тогда в Одессе ... 661

    Страничка создана 9 февраля 2008.
    Последнее обновление 31 января 2024.
Дизайн и разработка © Титиевский Виталий, 2005-2024.
MSIECP 800x600, 1024x768