|
|
Евгений Иванович НОСОВ
(1925-2002)
НОСОВ ЕВГЕНИЙ ИВАНОВИЧ (1925-2002), русский писатель. Родился 15 января 1925 в с.Толмачево под Курском в семье деревенского мастера-ремесленника. В 1943 после окончания 8 классов ушел на фронт. Солдат-артиллерист в армии маршала К.К.Рокоссовского. Ранение в последние дни войны на подступах к Кёнигсбергу (с 1946 Калининград) отразилось в рассказе Носова Красное вино победы (1962). В 1945, окончив школу-десятилетку, уехал в Среднюю Азию, работал в газете (цинкографом, ретушером и литературным сотрудником).
Начал печататься в 1947 (стихи, публицистические статьи, очерки, корреспонденции, рецензии и т.п.). С 1951 жил в Курске. В 1957 опубликовал первый рассказ (для детей) Радуга, в 1958 – первый сборник рассказов и повестей На рыбачьей тропе. Тонкое чувство слова, обостренное, объемно-пластичное восприятие окружающего мира, любовь к обстоятельному, неспешному и «естественному» бытию и труду на лоне природы сразу определили место Носова в ареале современной «деревенской прозы» как художника-традиционалиста, ориентированного на опыт И. С. Тургенева, И. А. Бунина и Н. С. Лескова.
Как и другие видные писатели-«деревенщики» (В. П. Астафьев, В. И. Белов и Б. А. Можаев), учился на Высших литературных курсах при Союзе писателей СССР (1960–1962), активно публиковался в столичной периодике (журналы «Новый мир», «Наш современник» и др.), выпускал многочисленные сборники рассказов и повестей (Рассказы, 1959; Тридцать зёрен, 1961; Дом за триумфальной аркой, 1963; Где просыпается солнце, 1965; Шумит луговая овсяница, 1966 (Государственная премия РСФСР им. А.М.Горького, 1975); За долами, за лесами, 1967; Берега, Красное вино победы, оба 1971; И уплывают пароходы..., 1975; Усвятские шлемоносцы, 1980; В чистом поле..., 1990, и др.).
В лучших рассказах и повестях писателя (Шумит луговая овсяница, 1925; Объездчик, 1966; За долами, за лесами, Варька, Домой, за матерью, все 1967; И уплывают пароходы, и остаются берега, 1970; Шопен, соната номер два, 1973, и др.) проявлены глубокий психологизм, склонность к социальному анализу, историчность мышления и точность бытописания в изображении жизни современной среднерусской деревни, особенно удачно передаваемой через сочные, динамичные диалоги, сочетающие энергию и «неправильность» непосредственной крестьянской речи и афористичность народной мудрости («...Я тебе так скажу, начистоту: народу никак не с руки на церквя глядеть. Ему к примеру, лес надо сплавлять, лен дергать... Когда ему на пароходах кататься? Сто целковых платить за это – не-е!...» – И уплывают пароходы, и остаются берега).
Печаль, ностальгия по светлому, незамутненно-наивному, «детскому» восприятию мира пронизывает творчество Носова, что особенно ощутимо в его рассказах (Мост, Дом за триумфальной аркой) и повестях (Не имей десять рублей, Моя Джомолунгма) о собственном детстве и отрочестве (рассказы Подпасок, Дежка и др.), о русском мужике на полях Великой Отечественной войны. Посвященное этой теме вершинное произведение Носова – повесть Усвятские шлемоносцы (1977), где рассказывается о последних мгновениях трудовой и семейной деревенской идиллии – нескольких днях сенокоса в июне 1941, накануне отправки мужчин на фронт, утверждает в характерной для писателя, как и для других «деревенщиков», проекции на патриархальную русскую общину и православие исконное миролюбие русского народа-хлебопашца, подчеркивает неестественность и даже богопротивность обращения земледельца в солдата («Но только ли на людях – на всей деревне с ее заулками и давно не поливавшимися грядами, на всякой избе и каждом предмете в дому отпечатано это нестираемое клеймо военной хворобы. От всего веяло порухой прежнего лада, грядущими скорбями, все было окроплено горечью, как подорожной пылью, и обрело ее привкус. Это недуг души, разлад в ней и сумятица ломали, муторили...»).
Грустная тональность произведений Носова конца 1980–1990-х годов (фантастический рассказ Сон, рассказы НЛО нашего детства, Темная вода, Карманный фонарик, Костер на ветру, Красное, жёлтое, зелёное...) связана с ощущением у писателя (имеющим, однако, более нравственно-эстетическую, нежели политическую окраску) невозобновимого распада коренных устоев национальной жизни, катастрофического нарастания в «перестроечном» обществе (в т.ч. на селе) бытийной дисгармонии: жестокости, апатии, разочарования и эгоизма. Писатель выступает также с размышлениями о русской классической литературе (Жди назавтра ясного дня, 1992, посвящено А. А. Фету).
Лауреат Премии Александра Солженицына (2001).
(Из энциклопедии "Кругосвет")
Произведения:
"Собрание сочинений: В 5 т. Т. 1: На рыбачьей тропе: Рассказы о природе" (2005, 416 стр.) (pdf 35 mb) – декабрь 2024
– копия из библиотеки "Maxima Library"
В настоящее издание включены практически все произведения известного русского писателя, лауреата Государственкой премии РСФСР и других литературных премий (в том числе премии А. И. Солженицына), кавалера многих орденов и медалей, Героя Социалистического Труда, члена Академии российской словесности Евгения Ивановича Носова (1925-2002), написанные с 1948-го по 2002 г.
Произведения распределены по тематическому принципу. В том I вошли рассказы о природе, рыбалке, а также ранние произведения о жизни города, его социально-нравственных проблемах, миниатюры, стихи, публицистические материалы.
(Аннотация издательства)
Содержание:
В. Курбатов. «Как все» ... 5
Автор о себе ... 17
Краски родной земли (Вместо вступления) ... 19
От составителя ... 26
На рыбачьей тропе. Рассказы о природе ... 29
Снега над Россией. Из ранней прозы ... 219
Смотри и радуйся... Миниатюры ... 297
В ожидании праздника. Стихотворения ... 313
Гармония стиля. Очерки, выступления, интервью ... 317
Примечания ... 399
Сборник "Шумит луговая овсяница. Повести и рассказы" (1977, 497 стр.) (pdf 15,3 mb) – июль 2023
– копия из библиотеки "Maxima Library"
В книгу вошли избранные рассказы и повести Евгения Носова, среди которых многие получили широкую известность у читателя. Их дополняют короткие рассказы-зарисовки, в которых писатель предстаёт тонким, влюблённым в природу знатоком и ценителем её.
(Аннотация издательства)
Содержание:
ХРАМ АФРОДИТЫ. (Деревенские повести)
Шумит луговая овсяница ... 5
В чистом поле за проселком ... 46
Варька ... 59
Шуба ... 84
Подпасок ... 99
За долами, за лесами ... 107
Домой, за матерью ... 126
Во субботу, день ненастный ... 142
Храм Афродиты ... 166
Есть ли жизнь на других планетах? ... 192
На рассвете ... 203
Красное вино победы ... 220
Объездчик ... 247
Пятый день осенней выставки ... 269
Портрет ... 294
Течёт речка ... 305
И уплывают пароходы, и остаются берега ... 326
НА РЫБАЧЬЕЙ ТРОПЕ. (Рассказы о природе)
Тропа длиною в лето ... 381
Ракитовый чай ... 395
Коварный крючок ... 401
Зимородок ... 405
Хитрюга ... 409
Репейное царство ... 413
Палтарасыч ... 416
Чир и чириха ... 423
Трудный хлеб ... 429
Чёрный силуэт ... 433
Таинственный музыкант ... 435
Забытая страничка ... 438
Лесной хозяин ... 441
Как патефон петуха от смерти спас ... 445
Как ворона на крыше заблудилась ... 450
Разбой на большой дороге ... 452
Где просыпается солнце? ... 456
Радуга ... 463
Белый гусь ... 467
Живое пламя ... 472
Тридцать зёрен ... 475
Песня о Родине. Ю. Селезнёв ... 477
Повесть "Усвятские шлемоносцы" (1977) (html 390 kb) – январь 2002
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
Фрагмент из повести:
"– Орден, што ли?..– наконец с сомнением предположил Лёха.
– Егорий, сыночки, Егорий! – обрадованно закивал дедушко Селиван, задрожав губами. Глаза его набрякли, мутно заволоклись, и он поспешно шоркнул по щеке дрожливо-непослушными пальцами.
– Да-а...– Лёха покачал крест на ладони. – Вот, стало быть, каков он... Слыхать слыхал, а видеть ни разу не доводилось.
– Да где ж ты ево увидишь... Нынче этим хвалиться нечего. Раза два уж предлагали: сдай, дескать. И деньги сулили. По весу, сколь потянет. Как за ложку али за серьгу. А я не признался: нету, говорю, и всё тут. Давно уже нету. Ещё в тридцать третьем, мол, на пшено обменял... Есть, есть и ещё старики в Усвятах, которые припрятали. Да токмо не скажу я вам, не открою. Не надо вам знать про то. Теперь уж скоро помрём с этим... Велю с собой положить...
– Или царя обратно ждёшь? – усмехнулся Кузьма.
– А меня уже про то спрашивали, – без обиды ответил дедушко Селиван. – Про такого сказать бы: под носом проросло, а в голове не посеяно... Вот, Кузька, тебе мой ответ: ты токмо народился, в колыске под себя сюкал, а я уже, милай ты мой, невесть где побывал. Мукден, может, слыхал?
– Это чево такое? – Кузьма шатко приподнялся и, хватаясь за стену, перебрался на хозяйскую койку.
– А-а! Чево! То-то... Штоб ты знал, есть такой город в манжурской земле. Дале-о-ко, браток, отседова. На краю бела света. Вот аж где! Ужли не слыхал про такой? Дед же твой, Никанор Артемьич, царство ему небесное, тоже тамотка побывал. Разве не сказывал?"
Повесть "Не имей десять рублей..." (1973) (html 593 kb) – февраль 2004
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
Фрагмент из повести:
"Когда Фёдору Андреевичу сравнялось пятьдесят, этот ледоруб вместе с ящиком зимних принадлежностей преподнёс ему председатель завкома Кирюшин. Изящных линий четырёхгранный наконечник, отшлифованный и хромированный, был покрыт художественной чеканкой и всякими шуточными надписями, вроде: «Рубит в ясно, рубит в снег, но, однако ж, не для всех». Рукоятка же была набрана из цветных пластмасс, наподобие тех форсистых мундштуков, которые делали во время войны из сбитых немецких самолетов. Сработали, шельмецы, на совесть. Фёдор Андреевич и сам удивился, что у него на заводе есть такие артисты. В ближайшее же воскресенье после юбилея состоялось посвящение Фёдора Андреевича в зимники. Собралось человек восемь приятелей, махнули в Рассохино на турбазу. Фёдору Андреевичу указали место, где он должен был собственноручно пробить первую свою лунку. Дело было уже весной, лёд стоял почти метровый. Сначала пешня шла хорошо, но потом пришлось сбросить пальто. Все столпились вокруг, подзадоривали и дружно горланили: «Сухо! Сухо!» Это означало, что надо было откладывать пешню и «подмачивать», то есть разливать коньяк по протянутым кружкам, ну и себе, конечно. Откупившись таким способом, Фёдор Андреевич, пока «судьи» закусывали, спешил углубить проходку, но тут снова раздавалось дружное «сухо!», и он кивал шофёру, чтоб тот подавал следующую бутылку. Однако обряд посвящения в зимники непредвиденно нарушился. Когда уже в ледяной колодец хлынула вода и Фёдор Андреевич азартно добивал в булькающей глубине остатки перемычки, пешня вдруг выскользнула из рук и мгновенно исчезла в проруби. Это было так неожиданно и так обидно, что Федор Андреевич расстроился. Пробовали достать пешню всякими подручными приспособлениями, но из этой затеи ничего не вышло. Потом, уже под вечер, шофёр, мотнувшись в соседнюю деревню, привез-таки добровольца, который за обещанную бутылку согласился вызволить пешню. Щуплый, небритый мужичонка с красным вытекшим глазом, выйдя из «газика» и ещё на ходу, будто врач «скорой помощи», деловито осведомляясь: «Ну что тут у вас случилося?», – чинно пожал всем руки и спросил закурить. «Бывает, бывает», – кивнул он с пониманием дела и тут же рассказал, как в ихней деревне милиция утопила в проруби самогонный бак, а ему пришлось потом доставать. Бак отнесло куда-то в сторону, так что заныривать пришлось раза четыре. «А пешня, она чижолая, далеко не уйдёт, тут прямо и села». Он достал печной отвес, опустил его в прорубь, пальцем прихватил в том месте, где шнур касался воды, и, вытащив, задумчиво объявил: «Глубоковато. Надо бы сверх договоренного прибавить за глубину стаканчик». Ему тут же налили, мужик отпил половину, поставил недопитый стакан рядом с прорубью и, решительно бросив на снег шапку, принялся раздеваться. Фёдор Андреевич попросил шофёра обвязать его верёвкой, чёрт знает что это за водолаз, ещё нырнёт да и не вынырнет, потом отвечай за него. Однако мужик не дался, и даже как-то поспешно, будто спасаясь от шофёра, норовившего захлестнусть его бечёвкой, сбросил с голых плеч телогрейку и, весело вскрикнув: «Даже не сумлевайтесь, мне не впервой», – юркнул в прорубь. Все настороженно склонились над полыньёй, в которой жутковато покачивались ледяные осколки, наконец в проруби взбугрилась вода, перелилась через края, и сначала высунулась остриём пешня, а вслед за ней показалось и голое темя, синее, как брюква. Несколько человек ухватились за пешню и выволокли ныряльщика наружу. Мужик как-то по-собачьи стряхнул налипшие крошки льда, с весёлым кряком, будто плетьми, хлестнул себя несколько раз крест-накрест тощими костлявыми руками и, ступив в сапоги, допил оставшийся коньяк.
– В илу, зараза, дюже упилась, – рассказывал он счастливо. – Я её тяну, а она не вот-то, засосало по самую ручку. Закурить найдёте, товарищи?.."
Повесть "И уплывают пароходы, и остаются берега" (1970) (html 122 kb) – январь 2002
Повесть "Моя Джомолунгма" (1963) (html 241 kb) – февраль 2004
Pассказы: (OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США) – январь 2002)
Красное вино победы (1969) (html 62 kb)
Шопен, соната номер два (1973) (html 99 kb)
Во субботу, день ненастный (1983) (html 54 kb)
Сборник рассказов о природе "На рыбачьей тропе" (1983) (html 936 kb) – ноябрь 2002
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
Оглавление:
Тридцать зёрен
Весенними тропами
Дымит черёмуха
Белый гусь
Радуга
Где просыпается солнце?
Живое пламя
Забытая страничка
Деревенские ласточки
Лесной хозяин
Трудный хлеб
Таинственный музыкант
Черный силуэт
Чирки
Разбой на большой дороге
Как патефон петуха от смерти спас
Как ворона на крыше заблудилась
Хитрюга
Ракитовый чай
Зимородок
Коварный крючок
Репейное царство
Неспешными проселками
Под старым осокорем
Палтарасыч
Пропавшая заря
Тропа длиною в лето
Сборник прозы "В чистом поле..." (1983, 512 стр.) (html 2,1 mb) – март 2009
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
Содержание:
Вл. Васильев. Слово о Родине
Шумит луговая овсяница (повесть)
В чистом поле за проселком
Варька
Кувшинка
Майский подарок
Портрет
Есть ли жизнь на других планетах?
Домой за матерью
За долами, за лесами
Шуба
Подпасок
Во поле березонька стояла
Пятый день осенней выставки
Течет речка
Последняя дорога
На рассвете
Потрава
Храм Афродиты (повесть)
Шуруп
Алим едет на Кавказ
Дом за Триумфальной аркой
Мост
Примечания
Фрагменты из книги:
"– Ну ехать дак ехать... Только спрошу я тебя напоследок. Я вот супротив Вильгельмы воевал, а ты супротив Гитлера. У тебя вот на груди планочки. И я тож Егория имею... Правда, не надеваю, потому как Егорий, а имею. Враг-неприятель один. А только за это мне никаких делов, одни неприятности. Полвека с сухой ногой. Кто я? Не рабочий я, не колхозник. Так, небокоптитель...
– А ты, дедушка, носи своего Егория. Теперь разрешено. Теперь это даже почетно,– сказал я.
– Дак Егорий Егорием... Мне бы пенсию какую-никакую... на табак... Будешь в Москве, вот и разузнай. Так, мол, и так. Есть такой дед Михайла. Нуждается в выяснении личности... Так и скажи Калинину.
– Калинин, дедушка, двадцать лет как умер.
– Ужли? – Дед Михайла задумчиво подергал бороду.– Двадцать лет? Ай-я-я... А в календарях всё рисуют."
* * *
"Водить голубей в те времена считалось последним занятием. Слово «голубятник» было бранным, оскорбительным. Голубь не считался символом мира,– наоборот, он был птицей постоянной вражды с соседями, боявшимися за свои крыши. Пронзительный свист и хлопанье крыльев выводили на себя всех окрестных цепных собак. Несколько раз отец отрывал головы Пашкиным голубям, после чего Пашка надолго запирался в пустой голубятне, молчаливо переживал свою обиду. Но потом, отойдя, заводил новую стаю.
Подняв в небо голубей, Пашка ложился навзничь посередине двора, закинув под голову руки, и лежал так недвижно и долго. Для него не существовало большего удовольствия, чем видеть птиц парящими под самыми облаками. Даже в крошечных точках он различал каждого голубя – по его особому «почерку». И хотя нам казалось, что все они летают одинаково, Пашка, недовольно хмурясь, говорил: «Белохвостого продам к чертовой матери. Что делаэт, гад, что делаэт!» Какой именно из семи белохвостый и что он такое делал – разглядеть было невозможно.
– Пацаны, айда под ножички! – предлагал Пестрик, доставая из кармана складной нож. Пестрик был рыж и густо забрызган веснушками, будто покрыт ржавчиной. За свою конопатость вместо Серёжки его звали Пестриком.– Пашка, будешь?
– Давай,– не отрывая глаз от неба, кивал Пашка.
Лезвием ножа Пестрик принимался рыхлить землю.
– С колом? – спрашивал Пестрик.
– Давай так.
Играть «в ножички» без кола безобидно. Надо было выполнить десятка полтора различных фигур. После каждого броска нож должен воткнуться в землю. Это давало право участнику продолжать игру. Если же он заравнивал, то есть нож не втыкался, игру продолжал следующий. Этим все и кончалось. Зато с колом дело принимало острый оборот. Неуспевшему отыграться предстояло тянуть кол. Брали палочку толщиной в карандаш, отмеряли ее по длине мизинца водившего, остро зачиняли и втыкали в твердую, невскопанную землю. Каждый из участников имел право ударить по колу рукоякой ножа три раза. Когда все пробьют, надо вытащить кол зубами. Но на этом игра не заканчивалась. Вытащив, водивший с колом в зубах убегает от остальных.
Пo дороге он незаметно выплевывает кол. Если найдут, кол разбивают снова, и так до тех пор, пока кол не будет потерян."
Страничка создана 17 июня 2002.
Последнее обновление 17 декабря 2024.
|
